Людмила Гетманчук - Бабки в Иномирье
Зато оставила ранку… вот и кровь появилась…
Машинально провожу по алой капельке широким языком… и в голове взрывается недавняя боль.
Ох… голова моя… голова…
-ВИЯ-АААА!
-Да что ж ты так орешь-то, Талм! – Болезненно сморщившись, простонала я и протянула руку, чтоб прикрыть глаза от яркого солнца.
И подскочила как на иголках, когда мне в лицо ткнулась мохнатая, когтистая лапа!
Так, а вот это уже перебор!
Я уже вполне проснулась и чувствую себя абсолютно здоровой!
И способной рассуждать совершенно здравомысляще!
О, а это кто такой, смутно знакомый, так подозрительно на меня щурится?!
А, тот гном, что за Талмом пришел, на обед звать!
Что… гном?! Гномов НЕ БЫВАЕТ!!!
-Вия, тебе лучше?! – Перед глазами встревоженная мордочка, на зеленых глазках стынут слезинки.
Эй, ну не реви! Мужчины не плачут! Когда их могут увидеть! А в остальное время… что они, не люди, что ли?!
-А что со мной было?
-Ты зачем ягоды заманихи ела? Отравиться решила? – Обижается мелкий.
-Откуда мне знать… что это заманиха?! У нас в лесу… она совсем другая!
-Так! – Не выдержал тот, что сверлил меня сердитым взглядом. – Мало того, что ты тащишь на стоянку метаморфа, мало того, что ты меня обманул, так еще и метаморф… вообще непонятно из каких мест, раз даже заманиху не знает!
-Ну и что! – Встал передо мной, загораживая своим телом Талм. – Зато она красивая… такая пушистая и игривая зверушка!
За это определение я его чуть не цапнула! За что? Да за то, что перед самым носом находилось, вот за то и цапнуть хотела!
Хорошо, сдержаться успела! А расслышав следующее предложение и вовсе цапать раздумала.
-А раз она попала… неизвестно откуда… значит, ей помощь нужна! А то пропадет ни за медник… вон, чуть заманихи сдури не нажралась! Хорошо я успел у нее изо рта ягоду вытащить!
А вот если бы он знал, что вытащил вовсе не первую… а десятую или двенадцатую… тогда точно бы рыдал тут как девчонка! Значит… говорить об этом мы ему не будем. Просто возьмем на заметку!
-Талм, но ты же знаешь, что метаморфы опасны! И к стоянке их приучать нельзя! Потом в жизнь не отвадишь!
Ну, наглец, я ведь все слышу и понимаю! И на провалы в памяти пока не жалуюсь! И на отсутствие мстительности – тоже! Да и не пошла бы ни за что после этих слов на вашу стоянку, но что-то в рассуждении меньшого показалось очень правильным!
Теперь, после… хм… отравления, мыслить я стала так же четко, как и раньше. И сразу поняла, что нахожусь вовсе не на родной земле!
Потому что у нас там гномов нет! А если бы и были, то на вот этих они были похожи в самую последнюю очередь!
Хотя все остальное вполне могло бы ввести в заблуждение! Солнце – точно такое же… может немного пожарче, но это еще выяснить нужно, на какой мы широте! Трава зеленая… но незнакомая. Ни одной родной травки, а уж я-то их наизусть знаю! Да и деревья эти… размером с баобаб… но по виду сосны… а по листьям нечто среднее между кленом и дубом… ох!
-Ладно! – Тяжело вздохнул между тем старший гном. – Бери. Но если хоть одно замечание… уведешь подальше и сам запутаешь! Дай клятву!
-Даю. – Буркнул Талм и, отвернувшись ко мне, тихонько всхлипнул, вытирая кулаком слезы.
Эй, гном?!
Не помню, я тебе уже говорила, что мужчины не плачут?!
Стажерка Зельда
Говорила же мне бабуля, светлая ей память – «Не жадуйся, Зельда, лишних денег не бери!». Так нет, взыграла во мне тетушкина кровь, ростовщическая! Завела в дебри туманные!
Ну, обо всем по порядку, о тетушке моей, Марке, чтоб ей через колоду лететь да повизгивать, в самый последний черед.
А началось-то все со слета нашего, баб-йожкинского. Как мне приглашение пришло, красивое такое, раззолоченное, я так и присела – мне по рангу рановато по этаким празднествам раскатывать. Не иначе, как за особые заслуги позвали! Ну, а коли за особые заслуги – стыдно в старом платьишке заявляться да в платке. На юбку новую, красную, еще деньжат-то наскребла деревянных, ну так в одной юбке не пойдешь. Меньше трех ни одна приличная йожка не оденет! Ну, эдак мне бабуля рассказывала, светлая ей память… Может, чегой-то за два века и поменялось, кто знает…
Словом, не хватило мне на приличную одежку денюжек из тайника. Не у родичей же просить, у тетки Марки, чтоб ей икалось! Вот и вышла я, значит, в город, поискать дурачков, которые за предсказание пустяковое готовы с энной суммою расстаться.
Ну, вчерась мне повезло несказанно. Трем девицам свадьбу предсказала роскошную, с олихрено… олигархом. Сразу хватило на юбки – и на красную нижнюю, и на серую, и на черную, и на белую. На остатки – кофтулечку прикупила и платок новый. Исподнизу – алый-алый, кумачный прямо, а сверху – серенький, неприметненький. Для меня, гадалки – самое то будет.
Надела, значит, все пять юбок, кофту яркую, монисто, браслеты звенящие, на пояс сумку прицепила дорожную – и отправилась в путь. Прочие бабки-то на метлах больше летают, ну, а нас, гадалок, дороги любят, один шаг за тысячу считают. Срежешь путь по какой-нибудь тропиночке – глядишь, через часок уже и на месте. А человеку-то пришлось бы три дня идти.
И дернули ж меня духи под локоток к юноше одному привязаться! Но уж больно богат на вид был – и тебе «ламборджини», и тебе костюмчик дорогущий, и серьга золотая в ухе… А мне так монисто новое хотелось, страсть!
Ну, я и прицепилась: «Дай, милок, погадаю, да дай – погадаю!»
Ежели по совести говорить, я – девка молодая еще, вчерась только двадцать первый годок пошел. Но коли надобно, могу и старухою притвориться, и теткою скандальною, навроде Марки (чтоб ей ночью с полатей сверзиться да в горшок ночной головой макнуться!). Вот я бабку крикливую и сыграла, надоедать стала, за одежу хватать. Молодухе б такое с рук не сошло, а гадалке старенькой, страшненькой – в самый раз.
Ну, парнишечка, чтоб отцепиться от меня поскорее, кинул мне пару бумажек. Я подобрала, да спрятала. И, как гадалка порядочная, хвать его за ручку – судьбу, значит, предсказывать.
А у него на руке… мать честная!
Гибель грозит скоренько. А мальчик молодой такой, так его жалко!
Ну, я и говорю сдуру: «Давай, значит, мне кольцо золотое али сережку – я от тебя беду-то отведу!».
А он возьми да пойми все неправильно. Как сощурится: «Ты что ль, бабка, сдурела – порчу на меня, колдуна, наводить! Вот отправлю тебя к лешему на рога – будешь знать!»
Ка-ак схватит меня, да развернет, да пинка наподдаст… так я на перекресток попой и села, только шаль птицей и слетела, едва ее за уголок прихватила.
Смотрю – делается вдруг все прозрачное, туманом подергивается… А юноша гневливый смотрит на меня, рот раскрыв.
«Девка…» – шепчет.
А я-то красавицей уродилась, в бабулечку мою, светлая ей память…
Парень-колдун как бросится ко мне, будто задержать хочет – да я уж сама туманом сделалась.
«Жди, – кричит, – я тебя спасу!»
И тихо стало.
Я со страху-то и зажмурилась, заячья душа.
А протерла зенки – и вижу: стою я на перекрестке туманном. Вдали замок высится страшный.
– Все, доигралась, Зельда, – говорю сама себе. – Колдуна обидела, выпнул он тебя в царство далекое, в мир диковинный…
А слезки сами из глаз капают…
Да только Зельда, Айкина внучка, нигде не пропадет. Это в крови у нас. Марка, душа ростовщическая, и та любому колдуну нос утрет.
Так что поплакала я, повыла на судьбу свою злую… Да и собираться в путь стала. Юбку серую поверх красной одела, платок неприметною стороной вывернула, монисто убрала с глаз долой – и в путь.
Может, еще колдуна найду, чтоб он мне пинка до дому отвесил…
Хоть и чудилось, что замок близехонько, однако ж, кабы я дорогу не спрямила старинным ведовским способом, идти бы мне до него целый день, до самого заката.
А места кругом были красоты неописуемой.
Как туман утренний спал, вышло солнышко ясное – я и онемела. По обеим сторонам тракта пыльного – поле раскинулось. И каких там трав да цветов не было! Тут тебе и лисохвост сиреневой и желтою пыльцой рассыпается, и кошачья гривка на ветру мотается, и колосок душистый, и тимофеевка, и мятлик… А цветы! То купальницу глаз из разнотравья выхватит, то ромашку полевую иль лекарственную, то горечавку, а там, на пригорке, глядь – васильки качаются, приветствуют.
Оглянулась я вокруг – никого. Да как завизжу радостно! И бегом в поле. А сердечко часто-часто колотится от счастья, как только в отрочестве бывало. Ну, тогда и небо синей казалось, и солнце – ярче, и вода родниковая слаще.
От запаха медового голова закружилась, песня в груди, как птица, забилась. А птицу-то вольную как на свободу не выпустить?
После городов душных, лиц злых да угрюмых – сказкой мне это поле показалось. Но тут в голову мою дурную запоздалая мысль стукнула: разве ж стал бы осерчавший колдун бабку противную в сказку отправлять, где молочная река, кисельные берега да все люди добрые?
