Владимир Лещенко - Серебряный осел
Но это было еще не все.
– Идите, давайте, регистрацию получайте, – приказал франк, возвращаясь к прерванной игре.
Войдя в ворота, они обнаружили сидящего за колченогим столом писаря, упитанного, в штанах персидского атласа и синей форменной тунике. Перед ним стояла большая чернильница, лежали перья и листы папируса низшего сорта рядом с тонкой дорогой веленевой бумагой. На пальцах чиновника были чернила, а на лице важная мина, столь обычная у представителя власти.
Когда путники приблизились, писарь с неудовольствием оглядел их. Они назвали ему свои имена, естественно фальшивые. Тот записал их.
– Вы здесь по какому делу? – спросил писарь.
– Мы путешествуем, – ответила Орланда. – Даем представления для увеселения граждан. Может, попробуем наняться здесь на работу.
– Ясно, бродяги, – недовольно проворчал чиновник. – Здесь их и так пруд пруди. Вам известно, что должники подвергаются у нас наказанию кнутом и ссылке на общественные работы без различия пола и возраста?
– У нас есть деньги. – Девушка показала кошель.
Стоявшая рядом Орландина едва сдерживала брань. Примерно то же происходило и с Будрей, который уже давно показал бы писаришке, где раки зимуют, если бы не настойчивые просьбы Кара смириться с неизбежным и не привлекать к ним лишнего внимания.
– Что ж, тогда вам полагается сначала снять комнату или другое жилье. Не положено спать на улицах или на площадях. Как только вы найдете жилье, немедленно явитесь в канцелярию квестора. Каждую неделю вы обязаны являться туда и докладывать о себе. Не сделаете этого – стражники разыщут вас и отправят в тюрьму, если выяснится, что вы не в состоянии заплатить штраф. Когда будете уезжать, сообщите об этом мне, и я вычеркну вас из списков. За незаконную морскую торговлю и контрабанду – каторжные работы на железных рудниках. За проституцию без разрешения магистрата – ссылка за сто первую милю. За… Одним словом, нечего мне с вами болтать – все и так должно быть понятно.
Причина торопливости писарчука была самая прозаическая: в ворота въезжал торговый обоз.
Он пододвинул им папирусный квиточек с каракулями – видать, ту самую «регистрацию».
– С вас асс, – добавил он. – И побыстрее.
Орланда нарочно выбрала самую истертую монету, но чиновник ей не побрезговал.
– Куда катится Империя? – фыркнул Будря, когда они отошли прочь.
– Это еще что! – хмыкнула Орландина. – В Персии, в иных городах каждому въезжающему, если он не какой-нибудь знатный хмырь, выдают бирку, которую надо носить на шее. А если поймают без такой бирки, без разговоров посылают на каторгу.
По главной улице Брундизия – улице Спартака, носившей явные следы упадка, они двинулись к центру города, где в заброшенном храме Сатурна была сооружена главная муниципальная гостиница.
По сторонам наемница почти не смотрела – чужие города успели ей приесться.
Уже добрались до площади, когда топот копыт за спиной заставил Орландину обернуться. Двое вооруженных всадников рысью двигались в их сторону.
У нее кольнуло сердце – а вдруг ищут их?
– Ух ты! – в неподдельном восторге дернула ее за рукав сестра. – Это же рыцари. Кажется, Мечехвосты, по одежде вроде бы.
– Удивила! Да знаю я этих рыцарей, – пожала плечами Орландина. – На Сицилии торчал у нас в тылу целый штандарт ихний, человек пятьсот. Только вот не воевали они. Говорили, мол, невместно христианину и истинному воину биться с взбесившимися мужиками и горожанами.
– И верно, если подумать, – продолжила она. – Зачем в грязи копаться, если для такого дела грязные наемники есть?
Тем не менее слегка успокоилась. Вряд ли столь упорные во всем, что касается их чести, люди, взялись бы охотиться на двух девушек, одна из которых все же христианка.
Орланда выразила своим видом несогласие, но промолчала.
Как это ни удивительно может показаться, но именно вера Христова, проповедовавшая добро и кротость, в противовес злым и мстительным языческим богам, дала едва ли не лучших бойцов в имперскую армию. Уж во всяком случае, держала монополию на тяжелую кавалерию.
Четыре рыцарских ордена – Мечехвосты, Алого Креста, Святого Острова и Копья Лонгинуса, унаследовавшие традиции и выучку от приплывших когда-то на бывшую Кандию «крестоносцев», – были в этом смысле вне конкуренции.
В этих орденах особо отобранных мальчиков (обычно сирот из монастырских приютов) с раннего детства обучали трудной науке конного боя, выковывая из них непобедимых всадников, лет триста назад остановивших ужасных гуннов и не давших аварам подмять Империю под себя.
Нельзя сказать, что Александрия не пыталась создать что-либо подобное. Но все попытки терпели неудачу. Во всяком случае, выходившие из классов императорских хилиархов всадники с трудом вытягивали на уровень младшего оруженосца самого захудалого командорства.
И даже Орландине было хорошо понятно почему. Средний рыцарь мог пробежать легкой трусцой полмили в четырехпудовом доспехе, а потом выдержать три получасовые схватки.
Для него не составляло труда сделать в панцире стойку на руках и так пройти по гребню крепостной стены на высоте в двадцать человеческих ростов. А их секиру Орландина еще бы могла поднять, но вот драться ею…
И все потому, что воинов этих учили с самого раннего детства.
Орландина, впрочем, молчала недолго и рассказала спутникам пришедшийся к случаю анекдот.
Некий дракон долгое время жил спокойно в Серых горах, что на границе с Чжунго, пока не пришел рыцарь, чтобы победить его.
Он залез бедному дракоше в ухо, ибо воин думал, что ухо этого дракона – пещера, в которой живет чудовище. И этот глупый рыцарь как заорал в ухо бедному чудищу: «Эй, образина, выходи биться».
На что дракон ответил: «Слушай, рыцарь, я не против подраться, только сперва из уха вылезь».
Рыцарь тут же понял, насколько огромен монстр, очень испугался и сказал: «Ой, извините, я, кажется, ошибся пещерой».
Когда-то огромный храм старика-Сатурна ныне был разделен на множество клетушек, соединенных коридорами.
Две такие клетушки они и получили в обмен на ауреус – на десять дней.
Стиру пришлось довольствоваться местом в конюшне.
Орландина еще добавила, что надеется, что кобылы не будут его домогаться, и пробормотала извинения, увидев скатившуюся из глаз поэта слезу.
Там же, в примыкавшем к конюшням зверинце (видать, к постояльцам со зверьем тут привыкли) был определен и «троглодит».
А Орланда, наведя справки у портье, направилась в «Зубастого кита» – таверну, где собирались арматоры и капитаны и где можно было без проблем найти место на каком-то из идущих в Грецию кораблей.
Оную таверну она нашла быстро.
По вывеске, где создание, похожее на головастика-переростка, широко раскрывало пасть с длинными зубами, которых вполне хватило бы на пятерых матерых волков.
Но, видимо, сегодня был не ее день. Капитанов или даже завалящего суперкарго в кабачке сейчас не нашлось.
Оставалось ждать.
Она заказала стакан разбавленного на две трети вина и седло ягненка (некоторое время пыталась вспомнить, не постный ли день сегодня, а потом махнула рукой). И уже приготовилась поесть, как вдруг в заведение кто-то вошел, шумно хлопнув дверью.
Подняла взгляд – вдруг да судовладелец пришел искать пассажиров. И слегка испугалась – в «Зубастого кита» пришли двое давешних рыцарей.
Тот, что постарше, подошел к стойке, небрежно швырнул на вытертый мрамор бронзовый кругляш монеты.
– Рому! – потребовал он.
Служка подал ему стакан, и рыцарь тут же осушил его, не закусывая. Крякнул, обтер усы.
– Хорошая водичка, разрази меня акулий хвост через три брашпиля! – похвалил он напиток, брезгливо отпихнув пару ассов сдачи, протянутых подавальщиком.
И добавил себе под нос еще что-то, чего Орланда не поняла – уж больно замысловато прозвучало.
Несостоявшаяся монашка удивилась столь странным вкусам воина Божьего.
Уже лет сто как римские трактирщики додумались перегнать перебродивший сок сахарного тростника, получив крепкий бурый напиток, именуемый «романское пойло». Или коротко – ром. По непонятной причине именно его полюбили пираты Заморских королевств (в Срединном море корсары по-прежнему предпочитали вино).
Но, судя по потемневшему от южного солнца лицу, человек как раз прибыл из жарких стран. Приглядевшись, девушка убедилась, что, пожалуй, права – в его ухе болталась серьга с большой жемчужиной, а косолапая походка изобличала бывшего моряка. И речь содержала непонятные ей морские термины.
Но вроде она не слышала, чтобы рыцари воевали в Заморских королевствах.
– Сто монет! – повторил он, обращаясь к своему молодому приятелю. – Ну что, думаешь, нам делать, дружище?
– А что, уважаемый Эомай, придется раскошеливаться, хошь не хошь!
– Эх, – ударил ладонью в стол смуглый, – это же надо, что творят, крысы трюмные! Сто монет с человека! За рейс до Малаки! Причем без коней! Да британские корабельщики за рейс в Антилию впятеро меньше берут! Говорят, пираты одолели! А какие тут пираты?! Смех один…
