Михаил Успенский - Чугунный всадник
Поскольку Диавол Христофорович уже создал в науке новую школу, нашлись и гады, пожелавшие встать во главе ее вместо Фулюганова. Они решили сожрать молодого гения, заявив: не для того вождь напрягал голову, чтобы трудам его валяться по лесам и полям, а не в сердце каждого советского человека. И товарищ Фулюганов неправильно ориентирует насекомых, чье классовое сознанье еще не окрепло и в значительной степени остается подверженным влиянию всякого рода мелкобуржуазных уклонов.
Фулюганов научно возразил, что мураши, конечно, мелкие, но не мельче некоторых, что классовое сознание присуще им искони, так как они насекомые общественные, чего нельзя сказать об оппонентах-индивидуалистах. А брошюрки по лесу разбросали кулаки и подкулачники, и он, Фулюганов, готов хоть сейчас назвать их преступные приметы и даже фамилии.
Противники возразили, что кулаки и подкулачники в таком случае сыграли несвойственную им роль пропагандистов-агитаторов, а это — обеление кулака и подпевание ему.
Тут в большой жизни обнаружилось головокружение от успехов, на обе тяжущиеся стороны было прицыкнуто сверху. Брошюрная версия забылась, ее место заняло предположение, что на муравьев оказали самое благотворное воздействие звуки репродуктора на расположенной поблизости от контрольного муравейника дачи. Научные враги и тут не растерялись: выяснили, кому принадлежит дача, и заявили, что из логова омерзительного двурушника могли раздаваться разве что призывы, способные толкнуть сообщество муравьев в объятия социал-фашистов всех мастей сразу.
Диавол Христофорович испугался, но выяснил от своих не успевших разбежаться учеников, что главарь противников занимается исследованиями капитально и даже голые ноги в муравейник пихает, чтобы одновременно изучать и лечить ревматизм. Диавол Христофорович написал в органы, что в муравейнике у оппонента спрятана вражеская радиостанция, а на ключе он работает большим пальцем правой ноги. Карательные органы в муравьиную кучу не полезли, они тоже не все дураки, но ревматического оппонента быстро увезли в места, способствующие развитию этой болезни. Школа Диавола Христофоровича восторжествовала: о возможных источниках и составных частях муравьиного мировоззрения никто уж более не заикался.
Фулюганов брал десяток здоровенных черных муравьев, бросал их в жилище мелких красных (названия по-латыни подбирали ассистенты) и наблюдал, как хозяева с пришельцами расправляются. «Вот видите, — говорил он, — как сама природа подтверждает тезис об усилении по мере приближения!» Правдашние ученые сказали, что муравьи, мол, разных пород, вот и грызутся. На что Фулюганов гордо ответил: «Мы вот тоже всякие бываем — и русские, и туркмены, и некоторые даже евреи, но рушить нашу великую дружбу никому не дано!»
В заботе муравьев об яичках он видел много общего с дошкольным воспитанием. Иногда вспоминал про давние испытания огнем и мочой, следовавший за этим переполох по-научному характеризовал как энтузиазм.
Муравьев он оставил за собой, а пчел, например, уступил ученикам, потому что они больно покусать могут. У пчел открыли не только коммунистическое мировоззрение, но и элементы колхозного строя, социалистического соревнования и непримиримой борьбы с тунеядством. Был обнаружен даже язык пчел в виде танца. Один сотрудник, желая превзойти учителя, попытался с помощью этого танца внушить пчелам лозунг «Первая заповедь улья — сдать весь мед государству!» Целый день подпрыгивал, кружился и жужжал на всю пасеку, а когда пчелы, наконец, доперли, что он пропагандирует, они забили его жалами мало не до смерти.
Мстительный сотрудник решил, что за пчелами, так как у них берут взятки, нужен глаз да глаз и особые уполномоченные, следящие за укрытием излишков меда. Он стал искать классово близких себе насекомых и нашел, мерзавец, варроатозного клеща. Он снабдил клеща всеми полномочиями и разослал по пасекам на манер двадцатипятитысячников. Никакой работы умный клещ вести не стал, а стал он жрать пчелиную детву и губить целые семьи. Оттого нынче дорог мед.
Расплодившиеся ученики накладывали лапу на всю природу. В кладках лягушачьей икры, например, обнаружили все восемь признаков стахановского движения. Всерьез начали поговаривать о приеме в партию наиболее высокоорганизованных млекопитающих для сбора взносов молоком, мясом и шерстью.
Чтобы не показаться отставшим от жизни, Диавол Христофорович сообщил, что классовое чутье присуще муравьям в мировом масштабе, что есть надежда найти с ними общий язык — язык революции и даже создать муравьиный Коминтерн. А что? В Бразилии, например, муравьев такая пропасть, что они все джунгли в страхе держат, но это пока протест неосознанный, стихийный, а ну как его направить? Но тут и настоящий-то Коминтерн начали зорить не хуже муравейника. А потом началась война и Диавол Христофорович, с почетом эвакуированный, принялся в Средней Азии за термитов, хоть они противные и не родня муравьям. Они классово чуждые насекомые и заброшены к нам по ленд-лизу. У себя на исторической родине, в Африке, они строят циклопические сооружения, как учит нас Жюль Верн. Так пусть и здесь строят, решил Диавол Христофорович. Только строят пусть не свои дурацкие термитники, а укрепрайоны.
Сотрудники Фулюганова, благословляя академика за бронь, бросились собирать термитов. А в качестве вологодского конвоя академик решил приставить к насекомым ворон. Воронам при этом подрезали крылья, чтобы не улетели в самоволку. Но глупые вороны наклюются термитов от пуза и дрыхнут себе на полигоне, а расконвоированные термиты расползаются и грызут автомобильные покрышки: им все равно, они и резину переварят.
Кошка скребет на свой хребет. Наскреб и Диавол Христофорович. Своими бесчеловечными опытами он все-таки пробудил в термитах подлинные зачатки разума и острое чувство мести. Мало того, вредительские насекомые стакнулись со своими покалеченными тюремщиками и на загривках вполне здоровых молодых птиц совершили массированный десант на Москву, куда к тому времени отбыл из эвакуации академик Фулюганов.
Ни о чем наш Христофорович не подозревал, отпраздновал Победу, в дело которой внес непоправимый вклад, стал похаживать по женскому полу, принял участие в подготовке к исторической сессии ВАСХНИЛ. Он к тому времени обнаружил чувство социальной справедливости у колосьев ржи («Матушка рожь кормит всех сплошь») и собирался с этой позиции переплюнуть Трофима Денисовича. Но тут…
Словом, сначала у него пропал паспорт. Что ж, Фулюганов человек известный, в паспортном столе откозыряли и велели скоро ждать новый. Но вместо нового паспорта появились новые неприятности. Оказалось, исчезли вообще все документы, подтверждающие его незаурядную личность или в какой-то степени ее касающиеся. С полок библиотек пропали все научные труды. Правда, нет худа без добра: в архивах НКВД сгинули доносы врагов. Но ведь и собственные исчезли! И прекрасных характеристик не стало! «Самозванец какой-то, — стали поговаривать коллеги в академических ермолках. — Без роду, батенька, без племени — вон шнобель какой! Убил, наверное, настоящего Фулюганова, все открытия присвоил, а труп расчленил». «Да я ваш, братцы! — доказывал Диавол Христофорович. — Вот и протокол соответствующего заседания…» Но как раз протокола-то и не было. В газетах, сообщавших о наградах Фулюганова, торчали дыры. Это, ясное дело, поработали термиты — крепко же он их обидел!
В таких условиях воспрянувшим врагам ничего не стоило уничтожить академика и отправить его в Заведение.
Кузьма Никитич радостью обрадовался, что у него теперь настоящий академик и лауреат, и назначил Фулюганова командовать всей научной частью, несмотря на то что по возрасту это право принадлежало пушкинисту Рогозулину.
14. ПУШКИН — НАША СЛАВА БОЕВАЯ
Когда умирает хороший человек, а тем более Пушкин, сейчас же набежит много народу и посмотрит: нельзя ли чего-нибудь сотворить? Так как воротить хорошего человека, а тем более Пушкина, невозможно, набежавшие решают разъяснить оставшимся, как хороший человек жил, да что ел, да какими предметами пользовался, да что он имел в виду, написав слово «чернь».
С большим опозданием набежал на Пушкина в двадцатые годы Егор Хасбулатович Рогозулин, да лихо так набежал: сочинил и напечатал брошюрку «Тайна бороды Черномора». В брошюрке он неопровержимо доказывал: ежели в поэме «Руслан и Людмила» везде, где речь идет о Черноморе, вместо слова «борода» подставить «елда», то выйдет очень хорошо и озорно. Брошюрку вкупе с автором обвинили в порнографии и сожгли, причем автор не сгорел, а бежал в стальные объятия Лефа. Там он в два счета переменил точку зрения на Пушкина и в два счета объяснил, что Александр Сергеевич — певец ручек, ножек и некоторых других вещей, без которых пролетариат вполне перетопчется. За это ему тоже досталось на орехи. Пришлось бежать к конструктивистам, овладеть смежной профессией молотобойца и создать книгу «Завод-богатырь», которая не устарела и доныне, так как оборудование на этом заводе с тех пор и не менялось.
