Серая радуга (СИ) - Кисель Елена Владимировна
Макс Ковальски остался в тоннеле, ведущем к Сердцу Одонара, один, со шкатулкой в руках.
Вот теперь всё действительно было кончено.
* * *
Серая радуга перечеркнула небо — как тогда, в час силы, — и он упивался каждым ее оттенком. Тело слушалось ещё плохо, и ноги не хотели ступать, но Арк-то-утурро, Льдистый Клык, твёрдо лежал в ладони, и за спиной таяло сознание: всё сделано как нужно, ты оплатил долг. Выплатил цену за своё воскрешение — сполна. И потому был свободен.
И теперь шёл за тем, что — его. Что ждало его. И что было ему отдано.
Цветы по обочинам мощёной булыжником дороги умерли, ушли в ничто, и это веселило его и младших братьев. Они были вокруг, и он чуял их торжество и предвкушение. И недоумение — почему они идут лишь сейчас.
Потому что защита Одонара сломлена, — ответил он мысленно, подходя к древним воротам артефактория. И не осталось бойцов, которые могли бы попытаться ударить в спину. Те, что были со мной — жаждали показать, что они могут. Я дал им шанс заслужить моё расположение в бою. И я смотрел. Мы смотрели, со Льдистым Клыком — после того, как защита пала, нам понадобилось время, чтобы восстановиться… Нежданно — мы не ожидали от защиты такой мощи. Но мы смотрели — и знаем теперь, что там — слабые воины. И один… одна из того дня.
Вы скоро встретитесь с ними, младшие братья. Скоро почувствуете кровь тех, кто осмеливается называть вас не-живыми, тогда как вы живее любого из них. Их плоть станет вашей. А пока я решил, что бой слишком затянулся. И пора двигаться дальше.
Те, кто заключил договор со мной, считали, что я пробуду здесь только час, младшие братья. Они ошибались.
Ибо нынче — новый день силы.
Он подошел к воротам артефактория и слегка ударил в них посохом, отчего они опали на дорогу мелкой ледяной пылью. Древние стены дрогнули, пропуская своего врага, и навалились предвиденной тяжестью. Она только сладка, потому что это цена, которую нужно заплатить за будущие свершения.
Защитники Одонара тоже заплатят свою цену ему, Сыну Дракона, но их жертвы будут напрасными.
И первой жертвой станет…
Арктурос, готовый смести с пути Оплота с его глупой Печатью, впустую брякнул о камни. На пороге артефактория не было никого. Лишь змеилась издевательская надпись — приглашающая подумать восемь раз перед входом. Да лежала Печать — без своего Оплота, каменная, бесполезная… Подсунутая в хранилища Семицветника с величайшем тщанием…
Внутри со скрипом, с сомнением повернулся каменный жернов. Где мальчишка из рода Танейха Зоркого? Отчего оставил пост? Он поспешил вперед — и не встретил ни сопротивления, ни чар, только две слабые огненные ловушки да несколько щитов, они расползлись как паутина от одного движения Льдистого…
Донн, донн, донн — разносились его шаги по коридору, а сзади с почтительным шуршанием ползли верные слуги. Мантия, свита, младшие братья, струящееся чувство вечного голода — и никаких препятствий на пути.
Он замедлил шаги, вслушиваясь в давящие, огнем жгущие стены. Защита Одонара не должна была быть сломлена вместе с теми, что прикрывали правое крыло. Оставались еще артефакторы. Не могли же они бежать?
Раздувая ноздри, Холдон повернул голову вправо-влево: коридор был пуст и чист, только картины по стенам выступали ясно, и в каждой картине жил тот день, ужасное падение, голова, слетающая с плеч…
Мерзость! Он взмахнул рукой, и младшие братья набросились на стены. Поползли по картинам, высасывая из них краску, прожигая дыры кислотой и огнем. Так. Так. Сожгите их, младшие братья. Испепелите саму память о никому не нужном давнем дне, расцарапайте ненавистные лица семи и то, последнее, которое закрыто светом.
Он подох, а я, Сын Дракона, возрожден для новых свершений!
Впрочем… Он ощутил свою улыбку на губах — будто морозное утро. И остановил младших братьев повелительным жестом, и они отвлеклись с разочарованием. Пусть останутся несколько картин с победоносным Витязем, пусть смотрят мертвыми глазами на все, что будет твориться здесь сейчас.
Пусть защитники Одонара умирают и бросают последние взгляды на того, кто уже не может прийти им на помощь!
Эта идея наполнила пьянящим, будоражащим предвкушением, он ускорил шаг. Времени не так много, но он найдет минуту для того, чтобы залить кровью защитников артефактория глупые картинки на стенах. Быстрее и быстрее, вперед по коридору, и смешные, неискусные ловушки и щиты — ничто для него, и Льдистый в руке, как в давние времена, горит от желания теплой крови. Где же они все? Куда попрятались? Пустота, из которой он выбрался, заждалась, распахнула алчущую пасть, нетерпеливо ухала в уши: «Брось! Дай! Убей!»
Но некого было убивать, и верные слуги разочарованно шушукались за спиной. Пусты коридоры, открытый путь.
Знак западни.
Он верил в знаки. Он, который, начертал призывный знак Лютых на своём щите…
Но у них не было сил, чтобы защищать тоннель. И не было того, кто знал бы…
Последний изгиб коридора. Холдон завернул за него и шагнул к желанной цели — к проходу, ведущему к Трем Комнатам…
Но в проходе уже кто-то стоял. Не маг, а человек, с бледным от принятого решения лицом, с вытянутой перед собой затянутой в перчатку левой рукой, на которой лежало что-то маленькое, утыканное острейшими шипами.
— Надеюсь, — с издевательской ухмылочкой заговорил Макс, — ты подумал восемь раз перед входом.
Он сжал кулак.
* * *
Он был готов к этой боли. И все же не выдержал и вскрикнул, когда увидел, как сквозь его стиснутую ладонь медленно прорастают гибкие, длинные иголки, как с них скатываются темные капли, летят на пол медленно, лениво, будто раздумывают: может, лучше остаться в сосудах?
Прелюдия, Макс. Ладонь ощетинилась темно-алыми остриями как чокнутый ежик, но это всего лишь ладонь. Побереги голос, ибо дальше ты просто будешь орать во всю глотку.
Холдон застыл на расстоянии полутора метров. Близко, черти б его драли, совсем неприятное зрелище. Острые скулы, по чертам лица словно резцом прошлись, над бровями то ли намечается чешуя, то ли кожа шелушится. И еще следы разложения — будто начал было гнить, а потом прихватило морозцем. Свалявшаяся борода, сине-серая кожа, пронзительные глаза во впавших глазницах…
Это какая-то бутафория. Он не может выглядеть, будто долбанный голливудский зомби. Не имеет права так выглядеть. Целестия просто обязана была изобрести для местного страшилища более пугающий облик.
Впрочем, реакция у него была — что надо. Он всё же успел взмахнуть посохом, пока Макс стискивал ладонь… недостаточно быстро. Сжать пальцы — тут ведь много времени не нужно. Удар Холдона не достиг цели, поглощенный щитом, который тут же воздвиг иглец. Мелкий артефакт, «Полуночный терн», произведение Мертенода, собирался бороться за свою пищу до последнего, а то, что пищей был Макс, равно как и то, что сфера защиты заслоняла проход к Трем Комнатам, иглеца совершенно не волновало.
На Холдона безмозглому паразиту было тоже начхать. Сын Дракона ударил еще дважды, с остервенением и в полную мощь, коридор за его спиной вымерз, и нежить размазалась по стенам, содрогнулись древние стены артефактория, посыпалось каменное крошево с потолка… но щит лишь слегка прогнулся и тут же вернул первоначальную форму.
Одна из игл прямо на глазах выросла, искривилась и с силой вошла Ковальски в предплечье. Он сдавленно охнул, но даже не опустил руки. Нельзя, тогда иглы артефакта окажутся в опасной близости к бедренной артерии, и все закончится слишком быстро…
А Макс сегодня рассчитывал немного затянуть обеденный перерыв.
Сын Дракона сделал ещё пару попыток, понял, что на него сейчас свалится потолок, постоял словно бы в раздумье… потом накинул на голову капюшон, скрывая лицо. Повернулся к Максу.
— Февраль, — голос, глубокий и гулкий, звучал иронией и печалью, — тебе незачем сразу было сжимать пальцы. Мы могли просто поговорить.
