Крэг Гарднер - Плохой день для Али-Бабы
Главарь был уже так близко, что Али-Баба чувствовал на своем лице его дыхание. «Интересно, — подумал дровосек, — еда испортилась еще до или уже после того, как этот злодей ее проглотил?»
— Пожалуйста, не трясись, — продолжал разбойник. — Тебя никто не собирается лишать жизни. По крайней мере, в данный момент. — Его улыбающееся лицо было в нескольких дюймах от лица дровосека. — О, конечно, я мог бы отрубить тебе руку-другую, чтобы преподать урок моим людям. Но мы не будем портить хорошего разбойника.
Предводитель поднял руку, и наступила абсолютная тишина. И до этого Али-Баба не замечал, чтобы разбойники много болтали. Но когда была поднята рука, они перестали даже дышать.
— Может кто-нибудь назвать мне теперешнее место этого человека среди нас? — тихо спросил вожак.
— Номер Тридцать Девять, о атаман! — хрипло взревела половина присутствующих.
— Вот уж не думал, что разбойники умеют считать! — раздался чей-то голос совсем рядом.
— Ого! — воскликнул первый среди разбойников. — Пожалуй, хоть мне это и не по вкусу, все-таки придется что-нибудь отрубить нашему новичку. Но, с другой стороны, дровосек должен быть привычен к отрубанию.
Однако очень вежливый и ужасно перепуганный Али-Баба не произнес ни единого слова! По правде говоря, он настолько пал духом, что даже не сразу понял, откуда взялся этот второй голос.
— Значит, — снова проворчал тот же в высшей степени нежеланный голос, — у тебя все решает меч, а не мозги? Конечно, это так и бросается в глаза, не меньше, чем твой огромный нос! Может, все дело в том, что мозгов у тебя просто нет?
После этого замечания лицо главаря из темно-оливкового сделалось неприятно багровым.
— Отрубить? Кажется, я, пусть и против своей воли, сказал — отрубить? Я имел в виду — отрезать понемножку, по частям! Сначала надрезать чуть-чуть, а потом все глубже, все больнее и мучительнее!
Но Али-Баба уже не обращал внимания на всю серьезность этих угроз в свой адрес, ибо с ужасом сообразил, что ехидный голос принадлежит его лежащему в корзине брату!
— Отрубить? — самым презрительным образом рассмеялся его брат. — Как я и говорил, этот мозг совершенно лишен воображения. Ясно, что человек с таким ограниченным интеллектом, как у тебя, ничего нового придумать не сможет, но не мог бы ты поискать какую-нибудь идею посвежее, которая еще не успела обветшать от времени на твоих устах?
— Как ты смеешь? — обрушился Номер Один на дровосека, обнажая саблю. — Моему нежеланию проливать кровь пришел конец.
— Но, — осмелился Али-Баба, которому появление острой сабли помогло обрести голос, — это же не я сказал!
— Это верно, о главарь! — подтвердил один из разбойников. — И голос другой, и губы этого человека не…
Он умолк, ибо сабля атамана пронзила его внутренности. Первый среди разбойников поднял ногу в башмаке и спихнул своего замолкнувшего приспешника с клинка, потом обтер саблю об одежду. Али-Баба заметил, что на черной ткани крови совсем не видно. Эта деталь его отнюдь не утешила.
— Терпеть не могу дерзости, — преспокойно пояснил главарь. — Но еще больше я не люблю, когда меня перебивают. Ты теперь Номер Тридцать Восемь. Многим разбойникам месяцами приходилось дожидаться такого повышения. — Он призадумался. — Ну, возможно, вернее будет сказать — неделями. — Он оглядел стоящих вокруг. — Или, может, днями. По меньшей мере, часами. В любом случае ты должен очень гордиться, что так продвинулся, и я надеюсь, что эта мысль будет тебе утешением во время долгой и мучительной казни.
— Но эфенди! — взмолился Али-Баба тем особым тоном, который он обычно приберегал для высших чиновников и родственников жены. — Я не произнес ни слова. Этот острый язык принадлежит моему брату!
— И это не единственное, что тут есть острого, — добавил Касим из своего плетеного обиталища. — Вы не представляете, как это неудобно, когда осколки кости тычут тебя в ухо.
Предводитель разбойников отступил на шаг, поняв наконец, что Али-Баба говорит правду. Он указал чисто вытертой саблей на корзину:
— Ты привел сообщника!
— Ты правильно сделал, что отошел, — заявил Касим, понизив голос. — Все нормальные люди боятся мести плетеной корзины!
— Ты издеваешься надо мной! — Главарь разбойников просто вскипел; таким Али-Баба его еще не видел. — Но я не оскорблен! Я… я… — Он размахивал саблей, подыскивая слова.
— Слегка уязвлен? — предположил один из разбойников.
Сабля вожака обрушилась на того, кто произнес это.
— Нет, это тоже не то. Есть другие предложения? — Не считая недолгого шума при падении на землю тела, воцарилась полная тишина. Номер Один повернулся к Али-Бабе. — Теперь ты Номер Тридцать Семь. А твой друг в корзине — Номер Тридцать Восемь.
— В моем теперешнем состоянии, — заметил Касим, — я мог бы быть Номерами с Тридцать Восьмого по Сорок Третий включительно.
Предводитель бандитов свирепо уставился на корзину.
— Твой друг что, так хочет познакомиться с моей саблей?
— Это уже было, — пренебрежительно ответил Касим.
— Было? — У разбойника загорелись глаза при мысли о крови, которую ему так страстно хотелось пролить. — Что ж, тогда, наверное, мне придется отрубить тебе что-нибудь.
— Ах, это? — Донесшийся из корзины звук не мог сопровождать ничего иного, кроме зевка. — Это ты тоже уже сделал!
— Что? — Главный разбойник снова обтер свою саблю. Очевидно, он предпочитал каждый раз пользоваться чистой. — Довольно этих глупостей. Я убью тебя немедленно!
— И это тоже уже было сделано! — громко возмутился Касим. — Не мог бы ты придумать хоть что-нибудь новенькое?
Острие сабли подрагивало в считаных дюймах от корзины.
— Человек, разговаривающий со мной, уже был изрублен и убит? — Предводитель разбойников нахмурился. — Кто же он, эта наша таинственная жертва?
Тут настало время Касиму удивляться:
— Ты не помнишь? Да ты еще более безмозглый, чем я думал.
— Ну, ты должен понять, — извиняющимся тоном начал Разбойник Номер Один, — на протяжении дня я убиваю стольких… Безмозглый?! — Он возвысил голос. — Ты смеешь называть меня безмозглым? Я не просто убью тебя! Я… я срублю тебе голову с плеч!
— Обезглавливание? — отозвался Касим, чей голос свидетельствовал о полном отсутствии интереса. — Слишком поздно. Ты это уже сделал. Но почему я должен снова говорить об этом?
— Я сделал? — Бандит умолк, уставившись на свою саблю. — Наверное, я чересчур перестарался с дневной нормой убийств. Знаю! Я положу твою отрубленную голову где-нибудь на возвышении и…
— Оставишь ее там в знак предостережения любому, кто встанет на пути вашей шайки? — закончил за него Касим. — Уже было сделано. Ты не задумывался о том, чтобы уйти в отставку и предоставить руководить бандой кому-нибудь другому, чьи мозги не заросли паутиной?
— В отставку? Паутиной? Мозги? — Главарь странно хихикнул и принялся бессмысленно крутить саблей в воздухе, словно разбойничий дух совсем покинул его. Затем он глубоко вздохнул и оглянулся на дровосека. — Я знаю, в чем беда. Наша шайка не в полном составе! Все так и будет идти наперекосяк, пока нас не будет ровно сорок! — Главарь вогнал саблю в ножны. — Мы не можем больше терять людей! Что бы ни говорила эта корзина, он один из нас! — Он ткнул пальцем в плетеную емкость, стоящую подле дровосека. — Но как только мы завербуем Номер Сорок Один, берегись!
Тут Али-Баба подметил, что содрогнулся при этом сам Номер Один.
— Найдите им лошадей, — приказал предводитель разбойников. — Пора ехать!
Двое разбойников кинулись к ним, чтобы подхватить корзину, а еще с полдюжины бросились вон из пещеры, — без сомнения, за лошадьми, как предположил Али-Баба.
— Не будете ли вы любезны следовать за мной? — Главарь, вновь исполненный елейного веселья, махнул Али-Бабе рукой. Дровосек не видел иного выхода. Касим, однако, не собирался так легко смиряться с новым поворотом в своей и без того странной судьбе.
— Как я могу быть разбойником? — поинтересовался он, когда его корзину подняли в воздух. — Я разрублен на шесть частей. Мне нужно еще все проверить, но, кажется, я даже не дышу.
— Это не аргумент, — приостановился на миг главарь. — Ты разговариваешь. Первая заповедь истинного разбойника гласит: пока ты можешь разговаривать, ты можешь и грабить.
— У нас очень заниженные требования к вновь вступающим, — прошептал один из тех, кто нес корзину.
— Конечно, — предупредил другой корзиноносец, — и работа не такая уж выгодная.
Тут эти двое поспешили вслед за своим вожаком, который размашисто шагал из пещеры навстречу солнечному свету. Али-Баба поторопился без промедления присоединиться к ним, не столько из страха перед репрессиями предводителя, сколько боясь оказаться в неподходящем месте, когда кто-нибудь произнесет «Сезам, закройся!».
