Уильям Тэнн - Она выходит только ночью

Уильям Тэнн

Она выходит только ночью…

В наших краях народ твердо верит, что в черном кожаном саквояже дока Джудда спрятано какое-то волшебное средство. Такой он хороший лекарь.

С тех пор, как потерял ногу на лесопилке, я был у него на подхвате. Случается, ночью дока поднимет срочный вызов, а он до того устал после хлопотного дня, что нет сил вести машину, и он выискивает меня; так я превращаюсь еще и в шофера. Блестящая пластиковая нога, что док добыл мне за полцены, жмет на тормоза не хуже настоящей.

Мы с грохотом подкатываем к дому фермера, док заходит, чтобы помочь разродиться жене хозяина или починить горло старой бабушке, а я жду в машине и слушаю, как они расхваливают старину дока. В этом округе все в один голос скажут вам: док Джудд справится с любой хворью. Я только слушаю и киваю, слушаю и киваю…

А про себя думаю: интересно, что вы запоете, если узнаете, как он выкрутился, когда его единственный сын влюбился в вампиршу…

Страшно жаркое лето выдалось в том году, когда Стив приехал домой на каникулы — прямо волдыри вскакивали на коже. Он хотел всюду возить отца и помогать по хозяйству, но док сказал, что после первого, самого тяжелого года медицинского колледжа, мальчик заслужил полноценных отдых.

— Летом у нас довольно спокойное время, — сказал он парнишке. — Ничего, кроме обычных отравлений и тому подобного, и так до августа, когда наступает сезон полиомиелита. Кроме того, ты ведь не хочешь лишить работы Тома, верно? Нет, сын, резвись, катайся по округе в своем драндулете: побольше гуляй, наслаждайся жизнью.

Стив кивнул и… загулял. Да, именно так. Где-то через неделю стал приходить домой в пять-шесть часов утра, примерно до трех спал, потом еще пару часов шатался по дому и ровно в восемь-тридцать вечера уносился куда-то в своей маленькой тарахтелке. Придорожные забегаловки, решили мы, или, может быть, девушка…

Доку все это не нравилось, но он никогда не притеснял мальчугана, и до поры до времени не хотел вмешиваться. Но я, бесшабашный старый Том, — нет, я другое дело. Я помогал растить парня с тех пор, как умерла его мать, и однажды здорово отшлепал, когда он забрался в холодильник.

Я то и дело ронял намеки, вроде как советовал не прыгать в пропасть — потом не выберешься. С таким же успехом я мог бы распинаться перед каменным идолом: не то, чтобы Стив грубил, просто он слишком далеко зашел в своем увлечении и пропускал мимо ушей болтовню старика.

Потом случилась история с этой странной хворью, и нам с доком стало не до Стива.

Какая-то непонятная зараза распространилась среди детей нашего округа и сразу уложила на лопатки двадцать-тридцать ребятишек.

— Не знаю, что и делать, Том, — делился со мной док, пока мы тряслись — бум, бум, бум, — по неухоженным дорогам в глубинке. — Симптомы как при лихорадке в тяжелой форме, но температура практически не поднимается, И все-таки ребенок страшно слабеет, развивается малокровие. Что бы я ни делал, все остается по-прежнему.

Каждый раз, когда он заводил такие разговоры, у меня почему-то начинало стрелять в культе, там, где крепился пластиковый протез. Меня это так раздражало, что я пытался сменить тему, но не тут-то было. Док привык вслух размышлять о своих проблемах, а проклятая эпидемия никак не шла у него из головы.

Он написал в парочку университетов, чтобы они посоветовали что-нибудь, но никакого толку не добился. А тем временем родители толпились вокруг и ждали, когда он наконец вытащит из своего маленького черного саквояжа то самое волшебное средство в ярком целлофане: как говорят у нас в округе Гроппа, док Джудд одолеет любую хворь. А ребятишки слабели все больше и больше.

Док заработал здоровенные мешки под глазами, просиживая ночи напролет над статьями о новейших исследованиях и медицинскими журналами, которые выписал из города, но по нему было видно, что ничего в них не нашел, хотя довольно часто ложился спать почти так же поздно, как Стив.

И тут в один прекрасный день, он принес платок. Как только увидел его, мою культю дернуло так здорово, что мне сразу захотелось уйти из кухни, подальше отсюда. Крошечный, шикарный платочек, полотно с вышивкой, обшитое по краям кружевом.

— Что ты об этом скажешь, Том? Нашел его на полу в спальне детишек четы Стоппсов. Ни Бетти, ни Вилли знать не знают, как платок попал к ним в дом. Сначала я решил, что смогу проследить, откуда занесена инфекция, но эти ребята не будут мне врать. Раз они говорят, что никакого платка не видели, значит, так оно и есть. — Он уронил клочок ткани на кухонный стол, который я тогда прибирал, постоял, вздыхая. — У Бетти анемия приблизилась к опасной черте. Хотел бы я знать… Если бы… Ну ладно.

Он отправился в свой кабинет, опустив плечи, словно нес мешок с цементом.

Я не отрывал глаз от платочка и грыз ноготь. На кухню влетел Стив. Он налил себе кофе, поставил стакан на стол и увидел его.

— Эй, — воскликнул он. — это Татьянин платок. Как он сюда попал?

Я поперхнулся ногтем и устроился на стуле напротив парня.

— Стив, — начал я осторожно и сразу остановился, чтобы помассировать ноющую культю. — Стиви, сынок, ты что, знаешь девушку, которой принадлежит этот платок? Девушку по имени Татьяна?

— Ну да, а что? Татьяна Латяну. Видишь, вот ее инициалы вышиты в уголке: Т.Л. Она происходит из древнего румынского аристократического семейства: ее род насчитывает пятьсот лет. Я хочу жениться на ней.

— Это с ней ты видишься каждой ночью?

Он кивнул.

— Она выходит только ночью. Ненавидит слепящий солнечный свет. Ну знаешь, поэтическая натура. Том, ты представить не можешь, какая она красивая…

Целый час я сидел, слушал его и с каждой минутой чувствовал себя все хуже и хуже. Потому что я сам румын, с материнской стороны. Оказывается, мою культю неспроста дергало, словно током.

Она жила в городке Браске, примерно за двенадцать миль от нас. Стив наткнулся на нее поздней ночью на шоссе — ее машина сломалась. Он подвез девушку домой (она совсем недавно сняла старый особняк Мидда) и попался на крючок. Да так основательно, что теперь барахтайся не барахтайся — не поможет.

Часто, когда он являлся на свидание, ее не было: раскатывала по окрестностям в ночной прохладе, и пока девушка не приходила, он играл в карты с ее служанкой, старой кривоносой румынкой. Пару раз порывался уехать, чтобы нагнать ее в своей развалюхе, но ничего не вышло. «Раз дама хочет прогуляться одна, значит так тому и быть, и никаких разговоров», — заявила служанка. Он ждал ее целыми ночами. Но по словам Стива, как только она возвращалась, он забывал обо всех неудобствах. Они слушали музыку, разговаривали, танцевали и ели диковинные румынские блюда, над которыми колдовала служанка. Наутро он приезжал домой.

Стив прикоснулся к моей руке.

— Том, знаешь стихотворение «Филин и кошечка»? Мне всегда нравились последние строки: «И они танцевали при свете луны, в лунном свете кружились они». Вот так будет у нас с Татьяной. Если только она согласиться пойти за меня. Пока что ничего не получается.

Я облегченно перевел дух.

— Это единственное, чем ты меня порадовал сегодня, — ляпнул я, не подумав. — Женитьба на этой девушке…

Потом увидел, как он на меня смотрит, и сразу заткнулся, но было уже поздно.

— Ты что хочешь сказать, Том, что значит «эта» девушка? Ведь ты ее даже не видел!

Я попытался отговориться, но Стив не унимался, его страшно задели мои слова. Тогда я решил: лучше открыть ему правду.

— Стиви, послушай меня. Не смейся. Твоя подружка — вампир.

— Том, да ты просто… — У него челюсть отвисла.

— Нет, я-то как раз в порядке.

И я рассказал ему все, что знал про вампиров. Все, что услышал от матери, которая в двадцать лет приехала сюда из Старого Света, из Трансильвании. Рассказал, как они живут и какими удивительными способностями обладают — если время от времени будут подкрепляться человеческой кровью. Как это переходит по наследству: обычно вампиром становится один ребенок в семье. И как они выходят из убежища только ночью, потому что солнечный свет может их уничтожить.

Когда я дошел до этого места, Стив побледнел, но я продолжил. Описал ему странную хворь, распространившуюся среди ребятишек округа Гроппа, напасть, от которой они теряют силы. Рассказал Стиву, как его отец нашел платок в доме Стоппсов, возле постели самых больных детей. Потом начал объяснять…но тут обнаружил, что говорю сам с собой: Стив выскочил из дома как ошпаренный и пару минут спустя умчался в своей тарахтелке.

Он вернулся к половине двенадцатого, и выглядел не лучше своего отца. Конечно, я оказался прав. Когда он разбудил Татьяну и задал прямой вопрос, она сразу сникла и наплакала целые ведра слез. Да, она вампир, но потребность пить кровь появилась всего несколько месяцев назад. Она пыталась бороться с этим, пока жажда не стала нестерпимой, и едва не свела ее с ума. Она пила кровь только у детей, потому что боялась трогать взрослых: они могли проснуться и поймать ее. Но за один раз она как бы обходила несколько ребятишек, чтобы ни один из них не потерял слишком много крови. Вот только жажда становится сильнее и сильнее…