Дмитрий Бондарь - Трудный выбор

Бондарь Дмитрий Владимирович

Трудный выбор

Трудный выбор

Война шла уже шестнадцатый год. Все, что у нас осталось – узкая область каменистой земли между двумя отрогами высоких хребтов, сходящихся здесь, у замка Вернауз – нашего последнего оплота прежней веры, последнего пристанища навсегда уходящих времен.

Никто из нас – последних оставшихся в строю  защитников замка - не мог бы со всей ясностью представить или, тем более,  объяснить другим, что за сумасшествие упало на головы наших земляков полтора десятка лет назад. Сначала незаметно, а потом  все сильнее и яростнее новая вера в Светозарного Ллорха захватывала умы наших соотечественников. Пришедшая к нам с юга, притворившаяся поначалу мирной и всепрощающей,  новая церковь очень быстро – не прошло и десятка лет, как  на землю нашего королевства ступил первый ее сторонник - сбросила чуждые ей  одежды кротости и благолепия, в кои рядилась, чтобы  захватить в свои сети как можно больше неофитов. По прошествии этих десяти лет наш мир изменился. То, что мы всегда считали белым -  в глазах поклоняющихся Ллорху  стало если не черным, то наверняка очень серым.  Добродетель стала грехом, а грех – нормой. И когда этих новообращенных еретиков стало очень много, кто-то из них решил, что все остальные тоже должны уверовать в Светозарного. А как в него уверовать, если прежде он считался едва ли не главным врагом нашего доброго  бога - Джайны и его божественной супруги  Ситхи?

Наши жрецы предупреждали короля, что медлить нельзя и нужно запретить новый культ – благо примеры его свирепого шествия по обитаемой земле были видны повсюду.   Соседние королевства все, как одно, пройдя через братоубийственные войны, принялись с неистовостью одержимого  сносить старые, освященные столетиями, храмы и возводить новые – кривые и некрасивые, такие, словно зодчий все время строительства был беспробудно пьян.

Наш стареющий король долгое время отмахивался от, как казалось, несущественной угрозы и спохватился только тогда, когда казна вдруг стала стремительно пустеть. Жрецы Ллорха учили, что нет у человека хозяина, кроме бога Светозарного, нет более надежной опоры и защиты, чем его Сила,  а если так, то и платить всяким королям да князьям – только кормить дармоедов. В подтверждение этих проповедей особо рьяные сторонники Ллорха поражали воображение завсегдатаев рыночных площадей удивительными чудесами: нечувствительностью к боли, показывали невероятную силу, пара из них даже летала над мостовыми.

И никак невозможно было объяснить простолюдину, да и многим из высших сословий, что налоги собираются не только на содержание королевского двора и армии, что в отсутствии налогов не станет дорог, крепостей, где можно укрыться от неприятелей, никто не станет искать и карать разбойников и грабителей. Наши земляки словно оглохли или не желали слышать эти разумные доводы. Ллорх обеспечит все! – говорили их проповедники, и люди  поверили, что если раньше платили налоги королю и приносили дары храмам, то теперь их повинность ограничится  только храмами. Новая религия выглядела выгодной и была принята  толпой без оглядки на невидимые под слоем словесной мишуры аспекты, которые очень быстро должны были бы превратить налаженную жизнь обывателя в череду нескончаемых трудностей. Воровство и мздоимство, наглость  и безжалостность, эгоизм и беззаконие воцарились на занятых еретиками землях еще в самом начале этой войны. Но жрецы Ллорха оправдывали эти «временные трудности» необходимостью скорейшего искоренения старых порядков и невозможностью сосредоточиться одновременно на многих задачах. И народ верил. Да я бы и сам поверил во временность происходящего, если бы как-то на привале наш священник не объяснил мне все подробно на пальцах.

Спохватившись, король попытался было ограничить влияние пришлых еретиков, но запоздавшие  его усилия привели лишь к развязыванию гражданской войны, в которой немногие оставшиеся сторонники прежних обычаев  сражались против всех. И теперь, спустя долгие шестнадцать лет – кровавых, освещенных пламенем сгоревших городов и деревень, унесших столько жизней, сколько  не удавалось забрать ни одной эпидемии – ни чуме, ни язве – оставив за спиной эти  бурные и бесплодные годы, мы оказались в замке Вернауз. Ведомые уже не королем – бедняга был посажен еретиками на кол на втором году противостояния, и не принцами - его сыновьями – их обоих сожгли на десятом году войны, уничтожив последние крупные силы умирающего  государства. Последние три года мы носились по стране, пытаясь уже не вернуть прежнее, но хотя бы больно укусить настоящее. Мы вешали на деревьях или топили под мостами жрецов Ллорха, грабили их священные караваны, жгли храмы и разрушали алтари. Вел нас бывший зять короля, зять, оставшийся без супруги,  повешенной в одном из захваченных еретиками монастырей. Человек, не имевший на это права, но возложивший корону на свою голову. И мы были верны ему – Неистовому Безумцу, как называли его враги, Быстроногому Гастону – как звали его мы. Верны, насколько возможно быть верным самозванцу  - но никого из законных наследников не осталось, а те немногие из живых, кто  мог  бы нас возглавить – сидели тихо по своим замкам, боясь вызвать малейшее неудовольствие жрецов Ллорха. А на наших щитах, мечах и рукавицах было столько крови, нам так много задолжали проклятые еретики, что оставить  войну мы уже не могли. И мы были вынужденно верны нашему упрямому Гастону.

Нас осталось двадцать два человека. Двадцать два израненных ветерана, которые провели в битвах времени неизмеримо больше чем кто-либо до нас. Мы много воевали, и редко  спали, мы чаще убивали, чем ели, мы совсем перестали быть людьми и превратились в зверей, живущих ради крови и непонятных всем остальным ценностей, ушедших в прошлое вместе с погибшей династией. У нас не осталось ни владений, ни близких людей,  ни достойных занятий – ничего, кроме мести, ничего, кроме усталости. И лишь  сами для себя мы были во всем правы и всегда святы;  мы старались вернуть врагам причитающееся - смерть, огонь и страдания.

Но все когда-то кончается.  И наша война, начавшаяся так давно, что уже казалось, будто она вечна - даже она подошла к концу. Нам оставалось лишь умереть с честью, забрав с собой как можно больше проклятых еретиков, разрушивших все, что было нам дорого.

Королевский замок Вернауз, вставший  на прежней границе владений королевства и  области горных полусуверенных баронов, никогда не считался неприступной твердыней: только за последнюю сотню лет он четырежды переходил из рук в руки и полностью перестраивался после каждого удачного штурма или осады. Но всегда и неизменно он оставался маленьким и вечно неготовым к исполнению своего предназначения: каждый, укрывшийся  в нем, был обречен. Малые запасы продовольствия и воды, хлипкие стены и отвратительный климат гарантировали осаждающим войскам победу. Он был удобен, когда вокруг были свои и стал ловушкой, когда всюду оказались чужие.

И теперь наша кровавая дорога привела нас сюда: загнанные со всех сторон, мы застряли в четырех стенах Вернауза и, обходя его периметр, повсюду наблюдали только огни вечерних костров врага. Мы часто слышали заунывные песнопения жрецов Ллорха, леденящие душу крики приносимых в жертву невинных, в общем-то, людей – ведь разве можно поставить в вину  человеку, что оказался он в ненужном месте в проклятое время? И с каждым таким обходом нам становилось понятнее, что ни сегодня - так завтра мы будем вынуждены принять наш последний бой.

Я стоял, облокотившись на замшелый каменный зубец северной башни. Ни мыслей, ни желаний не осталось, и я просто смотрел в опускавшиеся сумерки. Рядом сопел простуженным носом Брасс – за пару лет мы с ним сдружились и если с кем-то и говорили – то только друг с другом. Но чаще молчали, понимая все без ненужных слов.

- Когда я в отхожее место ходил,  у донжона Гастон говорил, - внезапно сказал Брасс.

- О чем? – О чем бы он там не говорил, все теперь выглядело глупым и надуманным.

- Велел всем на рассвете  собраться  в храме.

- Зачем?

- Я не спрашивал, - коротко ответил Брасс, и я не стал допытываться.

Он снова засопел, погружаясь в тревожный короткий сон.

Велел и велел. Соберемся, значит. Что толку охранять стены, которые лишь чуть лучше защищают от еретиков, чем меловой круг на каменном полу? Нет разницы сейчас - в каком месте замка придется погибать. Если Гастону хочется снять посты – так тому и быть.

В полночь мы были в храме – все двадцать два человека и нашедшийся в Вернаузе последний живой жрец нашего преданного людьми бога.

Он стоял чуть позади Гастона, облаченный в оранжево-белую мантию, с кувшином в одной руке и серпом в другой – все как положено настоящему служителю Джайны. А судя по золочению по кромке серпа – священник был не из простых: как минимум трижды слышавший или лицезревший Джайну! Высокого полета птица! В прошлом, конечно. Теперь-то ему одна дорога – в костер.