Дмитрий Волк - Эпоха мелких чудес

Возвращаемся мы…

Резинкой врезались трусы.

Разит аптекой.

Спи, шансоньё всея Руси

Отпетый…

А. Вознесенский, «Реквием оптимистический».

«Смешно, не правда ли? Ну вот, – хрипел из-под стола древний дешёвый магнитофон, – и вам смешно, и даже мне…»

– Выключите это!!!

Голос ввалившегося в кухню Владимира ненадолго заглушил песню, но упрямая китайская техника продолжила: «По чьей вине? По чьей вине?» Мелодию оборвал сухой щелчок, и магнитофон, недовольно погудев, затих. Плёнка кончилась. Семён со вздохом полез под стол.

– А всё-таки, дядя Сосо, в иные времена его бы за такие песни просто расстреляли, – донеслось оттуда сквозь звуки непонятной возни.

– Возможно, – откликнулся дядя Сосо, невысокий пышноусый осетин лет сорока, откладывая прочитанную газету. Улыбнулся, взглянув на покачивающегося Владимира. В свете тусклой общественной лампочки блеснули жёлтые глаза. – А может быть, и не расстреляли бы. Может быть, он просто пел бы другие песни. Правильные песни.

– И это возможно, – пропыхтел Семён, выбираясь из-под стола. Отряхнул испачканные штаны и уселся обратно за стол. На кухню возвратилась тишина, нарушаемая лишь шелестом очередной газеты дяди Сосо, да дребезжанием кассеты, которую Семён перематывал, нацепив по старой привычке на карандаш.

Владимир, прислонившийся к покрытой облупившейся масляной краской стене, медленно багровел. Наконец его прорвало.

– Везде! Везде одно и то же!

Владимир театрально воздел левую руку, потом неожиданно махнул и с горечью констатировал:

– Нигде за человека не считают…

Дядя Сосо, не отрываясь от чтения, сочувственно покивал. Семён же неторопливо повернулся и смерил Владимира саркастическим взглядом.

– Смешной ты, Володя.

– Чем это я, по-твоему, смешной? – вновь повысил голос Владимир.

– Пришёл пьяный. Шумишь вот по пустякам. – Семён аккуратно убрал перемотанную кассету в истёртую коробочку. – Сказал бы толком, что у тебя стряслось, что ли? Глядишь, и поможем чем.

– Рассказать? А что? – Возмущение в голосе Владимира сменилось воодушевлением. – Это можно!

– Если дядя Сосо, конечно, не возражает, – уточнил Семён.

– Дядя Сосо… – осетин выдержал небольшую паузу и улыбнулся. – Дядя Сосо не возражает. Рассказывайте, Владимир Семёнович. Мы слушаем.

Владимир вышел на середину помещения, встал в позу, откашлялся и приступил:

– Безнадёжная, безумная, бумажная муть измарала грязью чернил чело века… Проведите! Проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека.

Его голос, чуть хрипловатый хорошо поставленный голос актера, постепенно креп. Сквозь обычное декламаторское завывание прорывались неподдельные чувства.

– Я три дня и три ночи стоял, как влитой, – тучи сыпали морось, грозя простудой, – с номерком на руке, мёртво стиснут толпой, – Владимир покачнулся и нетвёрдой рукой обвел кухню, – в ожидании встречи, как чуда. Я три дня и три ночи, – он ещё раз покачнулся и, отступив на шаг, опёрся о выключенную плиту, – бессонных и злых, продержался без веры в удачу. В давке рёбра ломали и били под дых, но вернул я с процентами сдачу.

Семён непроизвольно поёжился, ощутив ноту мрачного удовлетворения, прорезавшуюся в голосе Владимира.

– Наконец, на четвёртый, продрался сквозь тьму. Свет из двери – ожоги оставил на веках! Проведите, проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека! – Владимир внезапно выбросил руку, будто указывая на кого-то, невидимого слушателям, шатнулся вперед, чуть не упав, опёрся на стол и, резко сбавив тон, продолжил:

– А в ответ: «Кто ты? Кто? Мы не знаем тебя! Где его дело? И где – бумаги? Ждут давно его охрана и кобеля в исправительно-трудовом лагере…» Где он? Где?! Неужель его нет? Нет за пазухой камня! Я по важному делу! Вот же! – слышите? – грохнула дверь в кабинет!

Дверь кухни и в самом деле со скрипом отворилась, и в кухню бочком втиснулся Нитро. Судя по туго набитому допотопному портфелю в руке, он опять собрался на несколько дней спастись от каких-то семейных неурядиц на служебной жилплощади своего друга Ручника. Нитро был, как обычно, очень коротко подстрижен и минимум неделю не брился, что вкупе с мешками под глазами придавало его круглому лицу совершенно неповторимый колорит.

– Ажно эхо пошло по отделу… Двадцать лет… Понимаешь ли ты?! – продолжил Семёнов, оборачиваясь.

– Приветствую! Братишу моего дорогого сегодня не видели? – жизнерадостно поинтересовался Нитро.

– Нет, – неожиданно спокойным и практически трезвым голосом ответил Владимир. – А что такое?

– В конторе был? – вмешался Семён.

– Не, не был, – сказал Нитро, ставя портфель в угол. В портфеле звякнуло и булькнуло.

– А число сегодня какое, помнишь?

– Не, не помню. Какой-такой павлин-мавлин?

– Так иди скорее! Сегодня же зарплату дают! Думаю, и Ручник там.

Нитро снова поднял портфель и развернулся к двери.

– Э, стоп! С портфелем не потащусь. Дядя Сосо, не присмотрите?

– Присмотрю, отчего же не присмотреть? Прокладки принес?

– Угу. Завтра поменяю. На свежую голову. – Нитро опустил портфель на прежнее место и покинул кухню – настолько быстро, насколько это позволяли его объемистая комплекция и узкая кухонная дверь.

– Двадцать лет… Понимаешь ли ты?! – двадцать лет! – с начала фразы продолжил Владимир. – Словно камень в торбе я таскал свою душу. Был я киноактёр и – посмертно – поэт, а в театре сыграл Галилея, Хлопушу… – Голос Семёнова резко затих. – Я устал от борьбы против ватной стены, в сорок два мир покинув подлунный… Надо мною, лежащим в тисках тишины, жизнь текла в свистопляске безумной! Вечность, миг ли прошли – отворили тюрьму! Что же дальше? Как жить?! – От напряжения на шее Владимира выступили жилы, голос гремел так, что в чашке дяди Сосо задрожала ложка. – И спросить-то – некого. Проведите! Проведите меня к нему! Я хочу видеть этого человека…

Семёнов тяжело опустился на ближайший свободный табурет. Некоторое время на кухне царила тишина. Затем дядя Сосо, улыбаясь, покачал головой:

– Странный гость…

– Подозрительный гость! – кивнул Семён, глядя на Владимира.

– И кому же он может довериться? – поинтересовался дядя Сосо. Фыркнув, Семён махнул рукой:

– Мало, что ли, таких, что за евро горсть подарят ему своё сердце? – и тут же, без перехода, ломая навязанный ритм, заявил: – Однако всё это лирика, и не более того.

– В каком смысле? – поднял на него взгляд Семёнов.

– В том, что подобным образом, Володя, ты будешь добиваться своего до второго пришествия, – ухмыльнулся Семён. – Проще надо быть.

– То есть? – Семёнов потряс головой. – Не понимаю…

– Поставим вопрос так: ты – кто?

– Я? Человек!

– А точнее?

– Владимир Семёнов, кто ж ещё!

– Не-а… – Семён зевнул. – Никакой ты не Владимир Семёнов.

– Чего? – У Семёнова отвисла челюсть.

– Точнее, Семёнов, да не тот. Тот – умер. И похоронен давно. И справка об этом – с печатью – у наследников лежит. И скелет в могилке. Или у тебя прах в урне? А, неважно.

– А как же я?

– А ты – некто Семёнов, однофамилец покойного, вынужденный мигрант невесть откуда. Не родня. – отчеканил Семён чуть ли не по слогам. – А стало быть - свободен. Гуляйте, гражданин Семёнов.

– Но я же… это же я и есть! Я же вернулся…

– Ага, – равнодушно согласился Семён, – вернулся. Живой такой, весёлый, всем интересуешься. – Он прищурился, глядя Владимиру в глаза. – Небось, ещё и денюшков хотишь, да? А может, ты и вовсе не Семёнов. Так, мошенник какой-то, прикрывающийся честным именем покойного. А?

– Э, Семён, ты это… того… не гони. – Владимир помотал головой, как бы отгоняя наваждение.

– Я не гоню, я тебе ситуацию обрисовываю. Думаешь, тут все только и ждут, чтоб тебя любимого опознать? Ты в зеркало давно смотрелся?

– Ну... С утра, когда брился…

– И что там увидел, помнишь?

– Себя, а что?

– А лет там тебе сколько, молодой человек?

– Ну...

– Вот-вот! А сколько должно быть? А те двадцать с хвостиком, которые ты там провёл?

– Так ведь говорят, что это у всех так? – Владимир беспомощно развёл руками.

– И что с того, если теперь твои дети вдвое старше тебя? Думаешь, оно им надо, папашу дорогого опознавать? Вернулся, понимаешь...

– Семён! – Дядя Сосо отложил газету и строго посмотрел на собеседника. Очень строго.

– Извините меня, пожалуйста, – огрызнулся Семён, – но я юрист. И должен думать о людях профессионально. Заранее. Чтобы потом чего не вышло. – Он встал и подошёл к плите. – Чаю кто-нибудь хочет?

– Не откажусь, – отозвался дядя Сосо. – Но вот о людях думать надо лучше. Люди у нас хорошие. Просто им время неудачное попалось.

– Ну ладно, давайте считать, что я не прав! – Семён открыл кран и сунул старенький металлический чайник под струю. – Люди у нас хорошие, дети спят и видят, как бы им родного папу признать, а все продюсеры только и мечтают доходами от записей поделиться... А толку-то? Откуда им знать, что он и в самом деле он?! – Он ткнул наполненным чайником в сторону Владимира. Плеснуло. Схватившись за голову, Семёнов раскачивался на табуретке, бормоча себе под нос: