Николай Блохин - Реплики

Николай Блохин

Реплики

Реплика.

1 – Краткое замечание, возражение, ответ…

4 – Авторское повторение художественного произведения,

незначительно отличающееся от оригинала.

– Я думаю, коллеги, что оживлять его было бы преступно.

– Вы хотите сказать, Валентин Петрович, что мы должны дать ему спокойно умереть?

– Я хотел сказать, Мария Федоровна, только то, что сказал.

– Это означает, Валентин Петрович, что мы его убьем. Мы, врачи, убьем человека.

– Это не человек в полном смысле этого слова, коллега. Это лекарство. Инструмент. Если хотите, нейрохирургический инструмент.

– Только потому, что у него нет документов?

– Не только потому… Дайте закурить кто-нибудь!

«Они про меня? – Я давно уже лежу с закрытыми глазами, слушая странный этот разговор. Пахнет больницей. – Я болен? Что со мной? Надо вспомнить… Как меня зовут?.. Господи, как же меня зовут?! Пахнет больницей. Папиросный дым… Я забыл, как меня зовут. Господи, господи, значит, я сумасшедший, а это – психбольница!»

– Валентин Петрович, видите! Он шевельнулся! Он застонал!!

– Да-да, коллега, теперь поздно спорить…

– Повторяю еще раз, Иван Ефимович. Вы должны копировать мои движения как можно точнее. Иначе вся эта затея теряет смысл. Я буду помогать вам. Буду вслух комментировать свои действия. Все. Приступаем… Обрабатываю кожу. Смотрите, Иван, не сотрите зеленую черту… Кожный разрез… Сантиметра три… Гемостаз… Маша, лирообразный расширитель! Мне и Ивану! Раздвигаем края раны… Молодец!.. Маша, фрезу на пятнадцать… Да, да, мне и Ивану, я же все объяснял!.. Накладываем трепанационное отверстие, Иван, будь предельно внимателен!.. Готово! У тебя готово? Порядок! Твердую мозговую вскрываем крестообразным разрезом… Маша, пот со лба мне вытри!.. фиксируем опорную раму. Не так! По точкам!.. Канюля должна быть сориентирована строго в сагиттальной плоскости… Провожу коагуляцию. Иван Ефимович, коагуляцию!.. Готово?.. Ну, господи, пронеси, начинаю пункцию. Иван, повторяй все мои движения, только с небольшим запаздыванием. Секунды три. Я тебе считать буду. Если промахнусь – я крикну, – сразу же остановись! Тебе ошибиться нельзя… Готов? Поехали… Ноль-и-раз-и-два-и-так… За мной, за мной, не спеши… Маша, подкати осциллограф поближе, ни черта не вижу… Ноль-и-раз-и-два-и-так… Ноль-и-раз-и-два-и-так… Ноль-и-раз-и-… Иван, стоп!!! У моего тремор… Просадил… Ты успел?.. Слава богу!.. Фу-у! Не волнуйся, все в порядке… Для того и выращен этот бедняга… Ему все равно не жить, а человека, кажется, спасли… Теперь продолжаем. Иван, можешь отдохнуть… Деструкцию я проведу сам. Маша, генератор!

…Я не могу пошевелить головой. Попробую открыть глаза… Из тумана на меня тревожно смотрят люди в голубых халатах. Лица закрыты марлевыми повязками. Только у толстого повязка висит на шее… Курит… Двигаю правой рукой… Левой… Ноги… Почему головой не могу?

– Куинбус Флестрин…

– Что он сказал, Мария Федоровна, вы разобрали?

– Бредит…

– «Человек-Гора»… Я не могу пошевелить головой…

– Иван, освободите фиксаторы.

За головой слабо заскрипело. Мне помогли присесть. Женщина бинтует голову. Меня затошнило… Резкий запах нашатыря… Как меня зовут?!

– Это психбольница? Доктор, я в психбольнице?

– Нет, что вы! Это медицинский институт. Вы не волнуйтесь, вам совсем не нужно волноваться. Голова болит?

– Доктор, я ничего не могу вспомнить…

– Итак, коллеги, завершая наш консилиум, я выскажу единодушное мнение, что для успешного лечения необходимо клонирование больного Журавина.

– Валентин Петрович, решение не было единодушным,

– Вас, Мария Федоровна, мы выслушали. Дайте мне закончить. Хорошо, хорошо. Скажем так: большинство коллег единодушно решило, что оперировать больного необходимо. Во избежание ошибок пункцию решено проводить параллельно, с небольшим опережением, на искусственно выращенном аналоге.

– Валентин Петрович, «аналог» – слово какое-то… Мы будем экспериментировать с человеком.

– Искусственно созданным аналогом человека, Мария Федоровна.

– Но физически он ничем не будет отличаться от больного Журавина.

– Физически – да, но формально – нет. Поймите, Мария Федоровна, без этого… тренажера… мы не можем гарантировать успешного хода операции. Погубим больного Журавина.

– Тогда я еще раз спрошу вас. Если обе пункции пройдут успешно, что будем делать с… со вторым?

– На этот вопрос я не могу вам ответить. Скажу только, что без клонирования мы Журавина не вылечим…

– Двенадцать в квадрате?

– Сто сорок четыре.

– Как звали вашу мать?

– …Не помню…

– В каком городе вы живете?

– …Не помню…

– Ваш любимый писатель?

– Гоголь… Булгаков…

– Композитор?

– Бетховен.

– Сколько вам лет?

– …Не помню…

– Спасибо, голубчик. На сегодня хватит. Отдыхайте.

– С сожалением вынужден констатировать, коллеги, что при введении канюли была случайно разрушена область…

– Я хочу уточнить. Это, строго говоря, не случайно. Искусственный человек был выращен специально для того, чтобы такой случайности не произошло при оперировании настоящего… настоящего человека. И то, что больной Журавин – на пути к выздоровлению, целиком заслуга этого метода…

– Вот именно! Важен результат. Мы имели умирающего больного Журавина. А теперь мы имеем выздоравливающего больного Журавина…

– …И точную его копию, лишенную памяти…

– В том-то и дело, коллеги, что не лишенную. Этот человек прекрасно помнит все, за исключением только того, что касается его собственной личности. Он помнит, что первый спутник был запущен в октябре пятьдесят седьмого, но не помнит день своего рождения. Он обожает Гоголя, цитировал мне вслух… Он играет на фортепьяно, и замечательно играет! По памяти. А вот сказать, где закончил консерваторию, и какое вообще у него образование, он не в состоянии. Не знает, женат он или нет…

– Кстати, а больной Журавин женат?

– Не знаю. Можно посмотреть в его карточке. Да это и не важно…

– Не важно?

– Ну конечно! Раз этот… второй… не знает о существовании жены, то и слава богу! Журавин выпишется и поедет домой, к жене, если она у него есть. А этот… Этот пока останется в институте.

«Счастливое ощущение свободного полета сменяется привычной тревогой. А вдруг сегодня не раскроется? Пора! Ха-ха-ха! Толчок!.. Оранжево-белый купол закрыл полнеба. Земля внизу перестала кружиться… Озеро… Башня… А, вот он, крест. Наляжем на эти стропы. Ветер… азимут триста пять… Наташка волнуется… Не нужно было приглашать ее на соревнования. Ну, а Димка, тот, конечно, счастлив. Смотрит на папу. А папа высоко-о-о!!.. Крест приближается. Все забыть! Группировка! Тол-чок!!!» – открываю глаза.

Что же мне снилось? Полет какой-то? Не помню. А вдруг мне снилась та жизнь, до болезни? Ерунда. Если я потерял память, то и во сне не должен ничего вспоминать… Как же меня зовут? Сергей? Нет. Володя? Нет. Игорь? Нет, Алексей? Нет…

– Хватит валяться в постели, голубчик. Иди умойся, я завтрак принесла.

– Тетя Вера, я в столовую могу пойти…

– Тебе велено тут завтракать. Умывайся. Голова болит?

– Тетя Вера, скажи, как меня зовут?

– Нешто ты сам не знаешь? Ой-ей-ей… Так для меня вы все больные. «Больной из четвертой», «больной из двенадцатой»…

– Продолжим, больной. Сколько вам лет?

– Не знаю… Лет тридцать…

– Вы мужчина или женщина?

– Не валяйте дурака, доктор. Когда вы мне расскажете, кто я и что со мной?

– Всему свое время. Имейте терпение. Вас лечат. Вернее, будут лечить, если вы нам поможете. Нам необходимо изучить вашу память. Постарайтесь отвечать точнее. Вспоминайте, вспоминайте!

– Доктор, у меня родные есть? Я что, к вам такой и попал?

– Не отвлекайтесь, больной. В ваших интересах помочь нам. Продолжим. Вы спортом занимались?

– Доктор, я устал…

«Алексей? Нет. Вася? Василий? Нет. Михаил? Нет. Игорь? Нет. Сергей? Нет…»

– Мы должны рассказать ему. Какое мы имеем право скрывать от человека его прошлое?

– Мария Федоровна, вы уверены, что это не нанесет ему вреда? Таламический болевой синдром…