Александр Ермаков - Товарищи по оружию

Александр Ермаков, Андрей Белокуров

Товарищи по оружию

Деревня должна была как-то называться. Так-то она и называлась, но этого уже мало кто помнил, да и о самой деревне почти все забыли.

Располагалось захолустье на берегу, некогда полноводной, вполне судоходной реки. Однако стараниями нетерпеливо-дурноватого поколения преобразователей, русло от неистовой мелиорации заилилась. По берегам, дурной силой, разрослись сорные кусты. Песчаное дно покрылось метровым слоем вонючей грязи. На божий свет вышли, до того неведомые, камни порогов. И уже, не баржой — поганой моторкой пройти не можно стало.

Когда-то, в богом забытые времена, было в деревушке с два десятка дворов. Сеяли рожь. Родила не густо, так себе, но хватало. На нечерноземье и коза за буренку сойдет.

Ан нет. Присоединили к соседнему хозяйству, стали растить пшеницу, которую отродясь в этих краях не сеяли, и урожаям кранты настали. А тут и указ приспел. В великопрестольной исчислили свое царство и порешили — которые села перспективу имеют, а которые державе непотребны и надлежит на них положить с прибором. Слово и дело — как сказали, так и положили.

Вот и оказалась деревушка в числе ненадобных. Махнули на нее власти рукой — мол наше дело сторона, а вы, граждане селяне, как сами хотите, так сами и разбирайтесь.

Беда не приходит одна. На большак выводила из поселения всего одна дорога. Даже не дорога, так грунтовка лесная. Ясно, без ремонта скоро заколдобилась, по среди пути образовалась болотистая неудобь. По ведру машиной еще кое-как случалось проехать, а только задождит, разве одним трактором, и то не всякий раз выходило.

Вот, ясное дело, весь народ и чкурнул куда ни попадя. Одна осталась рухлядь неперспективная, сиречь пенсионеры коллективного хозяйства в реестрах отсутствующего.

Мхом поросли избушки, колодцы протухли, изгороди изгнивши повалились.

Еле-еле теплилась жизнь в трех избушках. В двух доживали древние бабки, в третей, на самом отшибе — Дед.

Жил бобылем. Женку давно схоронил, а детками обзавестись не пришлось. А пришлось солдатке обойти партизанскими тропами все окрестные леса. На них, на этих тропах и застудилась. Вот наследников и не дождались. Так сам один и вековал.

Держал с десяток курей, однорогую козу, это для прокорма и барбоса мохнатой породы — для товарищества. Помаленьку мастерил по дому. Порой помогал и своим товаркам. Поуживал плотвичек да окуньков, уловом делился с барбосом.

Но главная дедова забота — огурчики. Эх, знатные зеленцы собирал, ровненькие да пупыристые. Исхитрил особый рецепт, выходило соленье хрустящее, душистое. Вкуснотища, ешьте, гости дорогие! Жаль, что с гостями не складывалось. Бабки ведь беззубые, много не схарчат.

Вот и приходилось каждым летом прежние запасы выбрасывать — освобождать бочковую тару под новый урожай.

А еще, каждый год на девятое мая, одевал старик выходной пиджак с орденами, грузил в сидор неизменные огурцы и отправлялся лесной тропкой в соседнее село. Там, в подобном же захолустье проживал, хоть дальний, а родственник. Обоим пощастливилось всю войну пройти, вернуться живыми и не калечными.

Вот за праздничный стол садились вместе. Доставал товарищ бутылку, разливал себе с гостем, наполнял третий стакан, поверху прикрывал ломтем хлеба. По-фронтовому поминали друзей-товарищей.

Долго не засиживались. Дед хмельное застолье особо не почитал. Да и тащиться обратно по темени, уже не легко становилось.

Так и жил себе.

А одного лета начались перемены.

Нежданно-негаданно объявился дедов племянник. Прибыл на уазике, да не нашенском — заграничном, здоровенном, что твой трактор. На таком и пахать можно. Вот, Натужившись пропхался стальной конь через дорожную неудобь.

Сестриного сына видал Дед еще веснущатым пацаном, а вон как вымахал, не узнать. Мордатый, ражий детина, в плечах косая сажень. И брюшко свежее намечается.

Обнялись.

Дед баньку истопил, после отужинали — племяш то расстарался, разной удивительной снеди приволок. А сам на дедовы огурчики налегал, хрустел и нахваливал. Больно понравились.

И в деревне понравилось, пришлось по кайфу. Стал время от времени наезжать. Всегда сам один, машину сопровождения оставлял на большаке, подали от съезда на проселок. Приезжал, как сам говорил — в натуре, чисто оттопыриться. Достали, де, городские расклады, голимые базары, перетерки, разборки. Сто лет бы ему на хрен не упали, а как бабло срубишь? Но, надо, надо блин, порой и расслабиться.

Вот и расслаблялся. Для здоровья парился, да козье молочко попивал, для удовольствия хлебал водку, загрызал огурчиками, запивал рассолом, Для полезности дрова колол, для развлечения удил рыбу.

Парень оказался основательный, нетрепливый, к Деду уважительность проявлял, ласково величал «дедушкой». Всегда с гостинцами и подарками. Да какими! То радио привезет, то телек притарабанит. Дед, было стеснялся, да племяш уговаривать умел. Мол де ему без ящика стремно. Только сам включал не часто, а вот антенну, чудную такую, не дать ни взять миска, собственноручно к коньку прикрутил.

Словом, стало Деду жить веселее, да тут такое началось!

Одного вечера, дела позакончив, присел старик новости по ящику поглядеть, ан нет. По всем программам помехи, чего не бывало с заграничной техникой ни разу. Поклацал Дед по кнопкам, хотел уже выключать, да вдруг объявилась на экране трехглазая рожа и заговорила человеческим голосом. Правда коряво, говором не нашенским, но все ж членораздельно.

И заявило чудище, что они де (стало быть, не одно оно) премного извинений приносят, но терпят бедственную аварию, той огорчительной причиной необходимо вынуждены хозяина собственный покой безстеснительно прервательно нарушить и совершить акт приземлительной посадки на его, хозяина-барина, надельном месте. Но тревожного волнения резонного смысла иметь нет, ибо они смеют уверенно надеяться, что разрушительного вреда жилищно-функциональному обиталищу нанести причины нет.

— Батюшки светы, да они, ироды, все огурцы потравят! —Благим матом завопил всполошенный Дед, вопреки уверениям трехглазого, резонно испытав это самое «тревожное волнение». Схватил фонарик, опрометью кинулся вон из избы. Изрядно отбежав от огорода, принялся светить в небо.

А там, в верхотуре, засветилось, противнюще засвистело и опустилась на землю серебристая конструкция…

— Ядри твою качель! Никак летючая тарелка! —Дед не был шит лыком, допетрил что это и кто в этом сидит. Догадался, но, на удивление, воспринял первый контакт отстраннено буднично, спокойно. Наверное радовало, что уцелели огуречные плети.

И верно догадался. Разверзся люк и объявились эти самые пришельца. Трое. Ну и образины, спаси и сохрани! Чего доброго, приснятся ночью, кондратий хватит.

Но образины вели себя смирно. Каждый учтиво пошаркал вначале одной парой ног (скорее псевдопод, но Дед этого не мог знать), потом другой, после третьей.

— Мы, — заговорил один из пришельцев, — счастливо рады приветственно почтить жительного гражданина сего планетного мира. —И пошел рассыпаться в извинения. Из всего велеречивого словоблудия космических посетителей Дед уяснил, что у тех произошла некая поломка, корабль почти полностью потерял управление и, что бы избежать фатального крушения, аварийную посадку пришлось произвести в районе дедового дома. Пришельцы долго глаза мозолить не предполагали. Обещались — только повреждение исправят, тотчас уберутся восвояси. А если, конечно, им верить, то «починочный ремонт часов времени слишком излишне затянет нет».

— Эх, нелегкая, на мою голову! — Подумал Дед. Да делать нечего, чужаки, хоть рожами и не вышли (так с лица воды не пить), но души живые, надобно подсобить. Неудобно получится, коли оставить горемык на ночь в чужом месте. Пришлось звать в избу. —Ходите, гости дорогие, прошу ужинно откушать. —Сказал, а про себя ругнулся. — Тьфу ты, холера, так с ними, обормотами, и заговориться не долго. Вот людям потеха то будет.

Инопланетники, для порядка поартачились, но вскоре за Дедом шестиного засеменили.

Усадил хозяин гостей за стол. —Сейчас горяченьким попотчую, ить на сухом пайке отощали, знаем мы такой провиант, сами вдосталь нажевались.

Выставил щи мясные (племяшу спасибо), кашу гречневую, ну и, ясное дело, свои фирменные огурчики.

Пришельцы, видать корабельный рацион таки порядком набил оскомину, живо челюстями замолотили. А дедову гордость, огурцы хрумали особо прытко.

Спать гости улеглись на полатях. По утру взялись за работу. Как и обещали, управились быстро, стали собираться в обратный путь.

Дед на дорожку огурчиков, так галактическим путникам понравившихся, щедрой рукой отсыпал. Даже жаль прощаться, пообвык уже к мерзким рожам, даже различать научился. У капитана уши красные, у пилота зеленые, а у бортмеханика синие. Хоть и о шести ногах да трех глазах, а народ оказался хороший, не в пример кой кому из человеков.