Юрий Пригорницкий - Ваpиации на тему Шаpля Пеppо

Пригорницкий Юрий

Вариации на тему Шарля Перpо

1. Два письма

Милостивые государи, тревога и удивление, терзающие меня продолжительное время, заставляют обратиться к вам с этим письмом.

Сперва о претензиях не могло быть и речи. Тыква замечательно превратилась в позолоченную карету, узники мышеловки — в шестерку лихих лошадей, крыса — в усатого кучера, а ящерицы — в ливрейных лакеев, столь браво вскочивших на задок кареты, словно всю жизнь только тем и занимались.

Наивысшей похвалы заслуживает метаморфоза, происшедшая с моим затрапезным платьицем. Оно расцвело и распустилось, как почка майского каштана, украсившись золотой и серебряной отделкой.

Hа бал я прибыла во благовремении, меня тотчас заметили, принц весь вечер не отходил от меня, приглашал танцевать и настойчиво расспрашивал, кто я и откуда. Естественно, я избегала прямых ответов, и в результате принц безнадежно в меня влюбился, а гости наперебой твердили: «Загадочная принцесса, загадочная принцесса…»

В полночь, не успели часы пробить двенадцать раз, я бросилась прочь из дворца. Один из хрустальных башмачков был ловко потерян на лестничном марше. А уже после того, как вся подаренная вами роскошь снова превратилась в мышей, ящериц, тыкву и залатанное платье, до меня дошли слухи, что принц нашел мой башмачок. Казалось бы, жаловаться не на что. Однако дальнейшие обстоятельства — или, точнее, их отсутствие — вынудили меня взяться за перо. Миновал год, а от принца между тем нет никаких известий. В чем дело?

Крайне удивлена — (подпись неразборчива).

Милостивая государыня, уполномочен выразить сочувствие по поводу причиненных Вам хлопот. Лично от себя хотел бы добавить, что полностью разделяю чувства, заставляющие Вас требовать награды за услуги, предусмотренные заключенным с Вами договором № 718 х/п от 7.03 прошлого года.

Речь идет о Вашем согласии принять участие в испытаниях экспериментальных образцов иксигрек-аппаратуры. Кстати, сообщаем, что обкатка метатрансувеличенных грызунов и пресмыкающихся, а также бахчевой культуры «тыква» на первых порах была оценена специалистами положительно.

Теперь о вознаграждении. По окончании вышеупомянутых испытаний мы готовы были вплотную приступить к экспериментальной операции под кодовым названием «Осчастливливание», в результате которой принц, распорядившись примерять хрустальный башмачок всем девушкам королевства, должен был разыскать Вас и заключить с Вами законный брак. Такова была бы плата за Ваше участие в эксперименте. Hо выполнить данный пункт договора нам не представилось возможным. И произошло это именно по Вашей вине. Ибо Вас предупреждали, что метатрансувеличение одновременно шести мышей и такого же количества ящериц чревато непредсказуемыми последствиями… Однако Вам было угодно поставить нас перед выбором: либо шестерка лошадей и столько же лакеев, либо Вы отказываетесь участвовать в нашей работе. Между тем Вы могли бы вполне ограничиться двойкой метатрансувеличенных лошадей, как Вам и было предложено, а для большей помпы запрягли бы в карету перед выездом еще четверых настоящих коней из собственной конюшни.

А шестеро лакеев — на что их столько?! Рессоры едва выдержали…

К сожалению, чаша весов с Вашей алчностью перевесила все разумные аргументы. Мы вынуждены были согласиться на Ваши кабальные условия.

Итог всего этого печален: не выдержав перегрузки, сгорела обмотка трансформатора, что привело к замыканию в центральном энергореле. И, как мы снова-таки предупреждали, в этот же миг произошло обратное превращение. Лакеи стали ящерицами, карета — тыквой, кучер — крысой и проч., о чем Вы сами сообщаете в письме.

Hо и это не все. Нам не удалось довести до конца даже первый этап «Осчастливливания», поскольку необратимые последствия упомянутого замыкания стали причиной того, что заклинило двигатели семимильных сапог.

Поэтому и не смогли солдаты, которым выдали сию обувь, исполнить приказ облететь королевство для принудительной примерки хрустального башмачка всем девушкам.

Вследствие вышеизложенного принцу не удалось отыскать Вас и опознать. Сообщаем, что с горя он женился на какой-то кухарке-сироте (ее зовут Золушкою) и, по нашим сведениям, уже оправился от душевного потрясения.

С искренним соболезнованием и надеждой на более близкое знакомство

ст. научный сотрудник НИИФЕЯ

С. Борода

2. Сегодня утром, сто лет назад

В одной руке ангел держал реторту, в другой — лягушку. Он парил над столом, заваленным книгами и склянками. «Неужели философский камень — жидкий?» — зачарованно спросил я. «В этом весь смысл!» — ответствовал ангел-алхимик, сливая содержимое реторты в чашу. — «Теперь три капли лягушачьей крови… Бери же!» Я потянулся за желанной чашей, но что-то сотрясло вселенную, чаша исчезла, и в глаза ударил свет: я проснулся.

— А? Что? — хватаясь за шпагу, выпрыгнул я из постели. Господи, да зачем же в такую рань? И снилось-то как раз…

Вздохнув, я присел на кровать, но уже в следующую минуту все двенадцать пушек сделали новый залп, от которого на меня едва не обрушился потолок. Я в бешенстве распахнул окно:

— Прекратить, канальи! — махнул платком.

Офицер заметил и скомандовал погасить фитили.

Из венецианского зеркала, еще подрагивавшего после стрельбы, меня с сомнением оглядел мрачный старичок. Его губы дернулись и прозвучало капризное:

— Одеваться!..

По вытоптанной траве парка я в беспокойство ковылял к конюшням. Слушая доклады идущих рядом мерзавцев, иногда останавливался — перевести дух и пообещать кому-нибудь смертную казнь. Оказывается, одна из лошадей очнулась! Одна из тех лошадей.

Вот и началось. Ежеминутно ко мне подбегали с докладами, из коих явствовало… из коих… Голова моя закружилась, меня вели под руки, небеса дрожали, а очертания дворца колебались в тумане — это слезы тревожного счастья застилали предо мною мир.

— Ваше высочество! Фрейлины проснулись! Ваше высочество, пажи продрали глаза! Ваше высочество, камеристки!.. лакеи!.. повара!..

— А как же она? — перебиваю. — Есть признаки?

Признаков нет. Мы огибаем южное крыло дворца. Под мертвыми яблонями клетка с оборванцами. Они возбужденно перехватывают грязными руками прутья — почуяли, догадались…

— Радуйтесь, принцы! — кричу я. — Пробил час пробуждения! Сегодня поднимется та, к которой шел каждый из вас! Ее разбужу я! По предсказаниям поцелуем! Приглашаю на нашу свадьбу! Вас пронесут в клетке вокруг стола!

Я смеюсь над этой смердящей коллекцией, собранной здесь в течение десятилетий… Hе отшатнулся, даже не пошевелился только этот, белокурый. Его перехватили вчера, когда он выходил из волшебного леса. Этот человек был первым, перед кем лес расступился.

Прежде чем войти в ее спальню, я приказываю освободить из-под стражи звездочетов, программистов, электронщиков и алхимиков.

Им повезло, не начнись пробуждение, я бы подверг господ шарлатанов пыткам. Подумать, ели, пили, обирали мою убогую казну: золото им, видите ли, для каких-то кон-ден-са-то-ров требовалось! Рубины отовсюду выковыривали: ла-зер, дескать, ла-зер… Приходилось терпеть. Принцесса проспала только сорок лет, когда мы продрались сюда сквозь этот кошмарный лес. Рубишь его, а из каждой щепки — новое дерево. Еще тридцать лет ушло на бесплодные попытки разбудить ее. Пушки постоянно перегреты, люди оглохли.

Hо сколько ни палили мы в Морфея — это не действовало ни на принцессу, ни на похрапывавших — до сего дня — придворных. Фея, устроившая сие, не предусмотрела лишь одного: моей любви к заколдованной красавице. И сколь сомнительными ни казались посулы программистов и прочих чернокнижников ускорить ход времени во дворце, я разрешил этот научный грабеж казны, сопровождавшийся яростными склоками, то есть диспутами, после которых, истребовав вина старых запасов, хохочущие алхимики шли к кухаркам, а угрюмые радиоинженеры — к феям. Непостижимо, как эта опутанная интригами компания сумела построить свой Генератор и в течение суток прогнала во дворце тридцать лет. Как бы то ни было, но 40+30+30=100.

Передо мной открывают скрипящую дверь — принцесса лежит на ложе, увитом гирляндами искусственных цветов.

Я наклоняюсь к ее лицу и целую в щеку, целую с трепетом, несмотря на то, что делал это миллион раз. О, как я торопил пробуждение! Пушки грохотали, свирепые петухи орали на балконе, а внизу навзрыд распевали серенады лучшие испанские кабальеро. В погожие дни я тысячу раз пускал солнечные зайчики на сомкнутые веки ее высочества. Эскулапы бесконечно созывали консилиумы, после которых, не теряя профессиональной самоуверенности, разводили руками — неплохо бы, дескать, провести вскрытие, тогда можно было бы со всей определенностью сказать, как следовало (!) применять снадобья и т. д. За эти крамольные речи я не казнил лекарей лишь потому, что уж больно нужны они были в госпитале, вечно забитом до отказа. Дело в том, что в коридоре, у самых дверей спальни ее высочества был натянут крепкий шнур — дабы каждый проходящий с грохотом обрушивался па пол.