Василий Мидянин - Московские големы

Василий Мидянин

Московские големы

Големы вторглись в пределы Третьего Рима около четырех часов дня по Гринвичу.

Пути, приведшие их в столицу нашей родины, оказались крайне причудливы и весьма разнообразны. Кани Мягкий Краб, к примеру, взял и вывернулся прямо из газона, зажатого между посыпанной гравием детской площадкой и выстроенными в линию гаражами-«ракушками». Как известно, нобелевскому лауреату Альберту Эйнштейну для того, чтобы обосновать свою знаменитую теорию относительности, пришлось ввести в научный обиход умозрительное понятие идеального наблюдателя. Возможно, он украл это самое понятие у какого-нибудь любавичского ребе или позаимствовал без спросу из записных книжек безымянного элевсинского иерофанта; впрочем, в рассматриваемом нами случае это, право, вовсе не важно. Так вот, если бы вышеуказанный умозрительный наблюдатель, сферический, бесконечный, имеющий нулевую плотность, абсолютно неподвижный в абсолютном вакууме и полностью независимый от влияния парламентской еврокомиссии по правам человека, оказался в этот момент времени во дворе дома нумер 161 по Люблинской улице, он получил бы уникальную возможность созерцать, как пронизанный белесыми корнями дерн неожиданно вспучился и подернулся зыбью, точно лужа под внезапным порывом ветра. Обиженно заскрипели воткнутые в землю скамейки и псевдорусские деревянные домики на детской площадке: циклопическая невидимая рука медленно стягивала плодородный слой почвы к эпицентру локального катаклизма, словно полиэтиленовую пленку с упаковки двухлитровых бутылок кока-колы, и скамейки сопротивлялись странным тектоническим подвижкам. Топорщась внушительными складками, дерн подползал к узкой полоске газона, оказавшейся в центре происходящего, и заворачивался в огромный жгут двухметровой высоты, напоминавший хобот торнадо. Только этот смерч состоял не из воздушных потоков и водяной пыли, а из смеси травы, глины, песка и чернозема. Чернозем местные власти пару недель назад завезли сюда на трех самосвалах и при помощи гостей столицы разбросали по газонам в надежде облагородить окрестности. Непредвиденный форс-мажор в лице Кани Мягкого Краба, как всегда, спутал местным властям все расчеты.

Загадочный торнадо продолжал расти и уплотняться, торжественно попирая своим существованием многие из известных человечеству законов физики. Вращающийся жгут понемногу приобретал очертания стилизованной человеческой фигуры в масштабе 1:1,5. Фигура имела устрашающие гипертрофированные мускулы и грудь, напоминавшую пивной кег. Огромная голова, похожая на вывернутый ковшом экскаватора пласт земли, качнулась из стороны в сторону на массивной шее. Из земляного смерча возникли мощный торс и две ноги-тумбы без малейших первичных половых признаков между. Завершив воплощение, голем задрал к небу бесформенную голову с торчащими из нее ромашками, трогательно покачивавшимися при каждом движении, и огласил окрестности оглушительным ревом:

— Сдыгр аппр устр устр!!!

Могучее эхо беспокойно заметалось меж высотных домов и в конце концов вонзилось в одинокий уличный фонарь, вдребезги разбив стеклянный колпак и ртутную газоразрядную лампу. Старичка в белоснежной хламиде и с резным молитвенным посохом в руках, имевшего неосторожность прогулочным шагом приближаться к месту разворачивающихся драматических событий, осыпало осколками и едва не сбило с ног звуковой волной.

— Молодой человек! — возмутился он. — Не могли бы вы вести себя потише? Я пытаюсь сосредоточиться на благочестивых помыслах!

Безусловно, всякий прочий смертный на его месте, отшвырнув в сторону посох, уже давно улепетывал бы без оглядки по Братеевскому мосту через Москву-реку в сторону области, что и проделывала в настоящий момент группа гостей столицы, только что торговавшая неподалеку от места разворачивающихся драматических событий гнилыми фруктами, червивыми орехами и чешской бижутерией. После того, как сто лет назад черносотенцы подвергли гостей жесточайшим гонениям и вырезали практически всех, кто не успел удрать за черту оседлости, оные успешно приспособились к новым условиям, выработав у себя повышенную реакцию, поразительную чуткость к внешним раздражителям и способность различать до тысячи оттенков красного цвета. Кроме того, в процессе ускоренной эволюции, вызванной неблагоприятными переменами во внешней среде, гости столицы подверглись также физической метаморфии, отрастив по дополнительному суставному сочленению на каждой ноге, что позволяло им свободно сгибать колени назад, — а это, как свидетельствует опыт саранчи и прочих близкородственных насекомых, неизбежно влечет за собой увеличение скорости и повышение прыгучести. К сожалению, лишний сустав выдавал гостей столицы с головой, в результате чего московские блюстители порядка без труда выделяли их из толпы; а поскольку денег у первых всегда был некоторый избыток, московская же регистрация имелась в лучшем случае у двоих из трех, неудивительно, что после нескольких лет патрульной службы вторые уходили в отставку, покупали себе гипермаркет где-нибудь на окраине или сразу за кольцевой дорогой и продолжали карьеру в качестве почтенных негоциантов.

Однако старичка с посохом взять на испуг оказалось трудно. Он был потомственным москвичом до сорок четвертого колена, за некоторые прегрешения высланным с улицы Балчуг в микрорайон Марьинский Парк (скорее всего, особняк, в котором он жил раньше, понадобился какому-нибудь крупному рыцарскому ордену под офис); кроме того, старичок являлся известным кудесником и председателем домового комитета, поэтому права свои знал крепко. Воздев руки к небу, воинственный пенсионер начал торжественно декламировать страшное древнее заклятие, кое долженствовало примерно наказать дерзкого голема, не соблюдающего своего места в магической иерархии; однако оно, к несчастью, оказалось столь длинным, что прежде, чем минула половина, Кани Мягкий Краб протянул обе лапы к заклинателю и ласково взял его за плечи, после чего быстро разорвал пополам, еще раз пополам и еще раз пополам. Колдовской посох голем с наслаждением хряпнул о колено и швырнул в кусты.

Ощутив недобрые эманации совершённой экзекуции, гости столицы еще прибавили ходу и через несколько минут уже пересекли кольцевую автодорогу, испокон веков служащую Москве естественной границей. Дурашливо гикнув им вслед, Кани отряхнул лапы и начал высматривать своих сподвижников, кои должны были прибыть с минуты на минуту.

Собственно, Унаги Копченый Угорь уже почти прибыл. Это можно было уверенно определить по той целеустремленности, с какой выворачивались из асфальта бордюрные камни тротуара. Для составления твердого тела Унаги хватило двух с половиной десятков камней. Некоторое время Копченый Угорь экспериментировал с продолговатыми серыми призмами, словно с кубиками из детского конструктора, соединял их в разных комбинациях и в итоге изобразил нечто вроде спичечного человечка — палка, палка, коробочек. Впрочем, такое ощущение было обманчивым и возникало только при достаточно большом удалении от объекта наблюдения: вблизи становилось ясно, что каждая спичка, изображавшая голень или предплечье голема, на самом деле — пара бордюрных камней, обладающая солидной массой и способная при желании хозяина нанести неосторожному удар сокрушительной силы.

Завершив метаморфирование, Унаги шагнул к коллеге и деловито отдал честь.

— Господин Краб, если не ошибаюсь? — осведомился он дребезжащим металлическим голосом.

— Можно просто Кани, — замогильным басом отозвался Мягкий Краб. Казалось, что говорит погребенный внутри его земляного тела полуразложившийся покойник. — Без чинов. Сегодня у нас не войсковая операция.

— Унаги. Унаги Копченый Угорь, если угодно. Сделайте милость, сударь, просветите, куда нас занесло на сей раз?

— Аборигены называют это место Москвою. Хотя название явно автохтонное и возникло много раньше, нежели нынешняя титульная нация истребила автохтонов, так что возможны ошибки в произношении.

— Ах, как славно! — Унаги Копченый Угорь со скрежетом потер каменными ладонями, демонстрируя неподдельное радостное оживление. — Это мы удачно попали, смею вас уверить. Красные, между прочим, до сих пор не покаялись ни за Крым, ни за голодомор, ни за позорное убийство царской семьи. А территории, нагло отторгнутые у Польши, Румынии и Японии? А полувековая оккупация Прибалтики? А, наконец, собственный могучий и широкий душою народ, низведенный до уровня полуголодного, забитого, подлого раба?.. Я полагаю, за всякого раздавленного сегодня красного червя каждому из нас спишется до семи — да нет, о чем я, до семидесяти семи смертных грехов!

— Полноте, коллега, — произнес Кани. — Не увлекайтесь так. У власти в России нынче ваши единомышленники.