Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев" - Игорь Николаев
Елена с ужасом — настоящим, не наигранным — поняла, что не готова к такому бою, где царят бардак и погром, и ты не сражаешься с тем, кого хочешь убить, а беспорядочно рубишь, чтобы не зарубили тебя. Она не понимала, что происходит и как убивать таких врагов, в первую очередь — одоспешенных всадников.
Затем буквально перед ней свалился откуда-то с неба юный император, и оцепенение спало. Елена бросилась к Артиго, заученно держа меч так, чтобы перекрыть себя защитой по максимуму направлений. Схватила мальчишку и отшвырнула его подальше от кавалеристов. Артиго, запакованный в несколько слоев толстой одежды, оказался тяжелым, а усилие слишком резким, так что рука протестующе отозвалась болью в связках.
А затем ужасающий вой разнесся над погибающей деревней, леденя сердца. Вой и грохот копыт, бьющих в землю с тяжестью водяного молота. Те, кому довелось увидеть это, могли бы поклясться, что Барабан высекал снопы искр на каждом шаге.
— БЛЯДИИИИИ!!! — орал Кост, подхватив жердь с перекладиной обеими руками. Дерево гнулось и описывало восьмерки подобно громадной удочке, но барон, как опытнейший пользователь, ухитрялся выравнивать капризное оружие.
— Всех порешу!!! — зычно пообещал Кост, разгоняясь и крича, будто труба судного дня. — БЛЯДИ!!!
Гамилла видела сверху падение Артиго и попытку Хель спасти мальчишку. Холод и онемение расползались под мышкой, арбалетчица понимала, что отмерь Господь чуть меньше везения, и сейчас она, разочарование отца, так надеявшегося на сына, тряслась бы не в ознобе, но агонии. Однако вид идущего в атаку барона оказался столь ужасен и великолепен, что арбалетчица застыла с полуоткрытым ртом, забыв про идущий бой.
Обычно люди считают, что главное оружие всадника — копье. Это легко объяснимо, ведь оно длинное, грозное, и тот, кто видел, как жандарм пронзает сразу два (а то и все три!) ряда пехотинцев граненым «Mae pigiad fy llid» — «жалом гнева моего», тому не приходится гадать, что страшнее всего на войне. Но… люди ошибаются. Сила кавалера в его коне, и рыцарь силен ровно в той степени, насколько хорош зверь войны. Поэтому Кост и не стал заморачиваться с попытками сделать более-менее приличную копию «лэнса», вооружившись просто длинной палкой. Нести же врагам огорчение и поругание должен был конь. И Барабан не подвел.
Елена уже видела дестрие в бою, притом дважды, в победе и поражении, однако со стороны, теперь же процесс можно было оценить буквально в упор. Достоинство боевого коня не в том, что он очень большой, встречаются крестьянские тяжеловозы и побольше. Не в скорости и не в силе. То, что превращает обычное четвероногое в демона войны, короля поля боя — выносливость, способность к мощному рывку и главное — бесстрашие, задавленный отбором и воспитанием инстинкт самосохранения.
Буквально за пару десятков метров Барабан разогнался, как грузовик, Елена успела шагнуть в сторону, однако не до конца, и ее чуть задел живой таран. Этого хватило, чтобы женщину подняло, как вихрем, и швырнуло в бревенчатую стену, вышибая дух.
— Ых!.. — гаркнул Бьярн и прыгнул в сторону как юный отрок. Марьядек просто свернулся клубком и закрыл голову обеими руками, здоровой и сломанной, невзирая на жуткую боль, что простреливала чуть ли не до пяток. Эти двое уже видали, что такое жандарм в бою.
Затем рыцарь влетел на всем скаку в «живодеров».
Язык Ойкумены (пока, во всяком случае) не знал понятия «взрыв» за отсутствием взрывчатки и соответствующих эффектов. Но если бы знал, свидетели описали бы происшедшее именно так — здоровенный всадник на могучем коне столкнулся с врагами и случился взрыв. Мгновение хаоса, из которого с коротким страшным лязгом полетели в разные стороны искры, обломки, предметы оружия и брони, а также люди. Барабан прошелся вдоль улицы, попросту сметя все, что было на пути у зверя. Вражеские кони были неплохи — для своих задач, пару из них можно было даже назвать гордым словом «курсье», но Барабан стоял на совершенно иной ступени.
Одному из четвероногих противников хватило звериного ума отпрыгнуть в сторону, повалив заборчик крестьянского огорода, второго дестрие отшвырнул, будто пони, тот не удержался на ногах, свалившись вместе со всадником. Третьему «живодеру» повезло меньше всех. Кавалер попытался взять Коста на встречный укол, однако жердь лихого барона оказалась длиннее, двуручный хват сильнее, а навык лучше. Дьедонне попросту отвел крестовиной в сторону вражеское острие, а затем палка ударила врага, разогнанная примерно шестьюстами килограммов общего веса коня, человека и железа. Кост целился опасно и рискованно — в голову, но попал, сломав шею противника. Мгновением позже Барабан смел третьего коня и помчался дальше, раскидывая пеших без всякого разбора. То ли стремена порвались, то ли мертвец просто не удержался — тело убитого конника взлетело к небу, словно брошенное из баллисты
Налетев на пехоту, Дьедонне вытащил из седельных ножен пробойник и начал рубить направо и налево, как молотильщик. У кавалерийского меча не имелось выраженных лезвий, это было скорее огромное шестигранное шило для пробивания доспехов, но при его весе и мощи владельца заточка не особо требовалась. Сначала противник получал стальной палкой, а затем его энергично добивали воспрявшие духом защитники. Барабан также не отставал от хозяина, молотя копытами, хрипя и подвывая не по-конячьи, а вроде гиены. Обороняющихся побило и поломало немногим слабее, чем врагов, однако внезапный поворот и само понимание, что этакая жуть выступает на их стороне, укрепляли дух и умножали силу.
Елена поднялась на трясущихся ногах, не видя, но чувствуя, что выронила и потеряла меч. С трудом сфокусировав мутный взгляд, она увидела маленького императора. Глупый шкет, чудом (и вновь благодаря рыжеволосой лекарке) спасшийся от копыт, почему-то не бежал. Он встал чуть ли не посередине темной дороги, натягивая самострел. Лицо у мальчика было невероятно бледным, почти как у Насильника-Буазо в час его смерти. Движения точны и размеренны, словно у заводного автоматона. За спиной Елены что-то шумело, притом громче и громче, но женщина оборачиваться не стала. Пошатываясь, она сделал пару шагов по направлению к Артиго, вытянула руку, намереваясь уволочь ребенка в сторону, спрятать его в боковой улочке. Губы шевелились, пытаясь вытолкнуть слова наружу, однако в груди, казалось, целых ребер
