Фрэнк Герберт - Дети Дюны
В полном соответствии с правилами направление движения червя несколько изменилось, и он двинулся прямо на Лето. Гигантские черви были оружием, которым охотно пользовались фримены. Черви помогли сокрушить Шаддама в битве у Арракина. Этот червь, однако, отказался повиноваться воле погонщика и остановился как вкопанный в десяти метрах от дюны, и никакая сила не могла заставить его сдвинуться с места.
Лето поднялся, чувствуя, как убираются в кожу реснички. Он освободил рот.
— Ахлам, васахлам! Добро пожаловать, дважды добро пожаловать!
Слепец стоял на спине червя, положив руку на плечо поводыря. Человек высоко вскинул подбородок, нос его был направлен точно на Лето, словно слепец принюхивался к причине, остановившей его. Закатное солнце окрасило лоб Проповедника в оранжевый цвет.
— Кто это? — спросил слепой, тряся поводыря за плечо. — Почему мы остановились?
Голос был глухой и гнусавый из-за затычек в ноздрях. Юноша со страхом посмотрел на Лето.
— Это одинокий странник в Пустыне. По виду он сущий ребенок. Я пытался направить на него червя, но червь не захотел подойти к нему.
— Почему ты ничего мне не сказал? — спросил слепец.
— Я думал, что это одинокий путник, — начал оправдываться юноша. — Но это оказался демон.
— Ты выражаешься как истинный сын Якуруту, — заговорил Лето. — А вы, сир, вы — Проповедник.
— Да, это я, — теперь страх появился и в голосе Проповедника. Он понял, что встретился со своим прошлым.
— Здесь нет сада, но я приглашаю вас разделить эту ночь со мной, — сказал Лето.
— Кто ты? — требовательно спросил Проповедник. — Как сумел ты остановить червя?
В голосе старика обозначились нотки зловещего узнавания. Он призвал на помощь память своего альтернативного видения, зная, что рано или поздно доберется до истины.
— Это демон! — протестующе крикнул погонщик. — Мы должны как можно быстрее бежать отсюда, иначе наши души…
— Молчать! — проревел Проповедник.
— Я — Лето Атрейдес, — сказал Лето. — Ваш червь остановился, потому что так было угодно мне.
Проповедник застыл в наступившем ледяном молчании.
— Иди ко мне, отец, — произнес Лето. — Сойди с червя и проведи эту ночь со мной. Я дам тебе сладкого сиропа. Я вижу, что у вас есть фримпакет с едой и кувшины с водой. Мы разделим наши богатства здесь, на этом песке.
— Лето еще дитя, — возразил Проповедник. — Говорят, что он погиб от происков Коррино. В твоем же голосе нет ничего детского.
— Вы же знаете меня, сир, — сказал Лето. — По возрасту я ребенок, каким были вы, но у меня очень древний опыт, а голос натренирован.
— Что ты делаешь здесь, во Внутренней Пустыне? — спросил Проповедник.
— Бу цзы, — ответил Лето. Из ничего — ничто. Это был традиционный ответ Дзенсунни, путника, который находится в полном покое, не прилагает ни к чему усилий и живет в гармонии с собой и своим окружением.
Проповедник потряс поводыря за плечо.
— Это ребенок, это действительно ребенок?
— Ай-ай, — только и смог выдавить из себя охваченный ужасом юноша.
Проповедник вздохнул так, что все его тело сотряслось от этого вздоха.
— Нет, — сказал он.
— Это демон в обличий ребенка, — сказал наконец поводырь.
— Вы проведете ночь здесь, — заявил Лето.
— Мы поступим, как он велит, — решил Проповедник. Он отпустил плечо поводыря и, спустившись на песок, обернулся к юноше. — Отведи червя подальше и пусть он погружается. Он устал и не станет нас тревожить.
— Червь не пойдет, — возразил погонщик.
— Он пойдет, — сказал Лето. — Но если ты попытаешься сбежать на нем, то я прикажу червю сожрать тебя.
Лето подошел к чувствительному пятну червя и сказал:
— Иди туда.
Юноша вставил рычаг в ушко крюка и выдернул его из кольца червя, и тот медленно заскользил по песку, поворачиваясь по мере того, как погонщик наклонял фиксирующий крюк.
Проповедник, ориентируясь на голос Лето, легко поднялся по склону дюны и встал в двух шагах от сына. Это было сделано с такой уверенностью, что Лето понял, состязаться с отцом будет нелегко.
Слишком далеко разошлись их видения.
— Сними маску, отец, — сказал Лето.
Проповедник повиновался — откинув складку капюшона, он отстегнул маску.
Зная собственную внешность, Лето внимательно всмотрелся в это лицо, наблюдая черты сходства, заметные в гаснущем свете дня. Черты лица Проповедника образовывали формы непостижимой похожести, отражавшей путь генов, не связанных определенными границами. Но ошибки быть не могло. Это те самые черты, которые перешли к Лето из гулких дней прошлого, из дождей, из чудесных морей Каладана. Но теперь они стоят друг напротив друга у развилки дорог на Арракисе и ждут: какими извилистыми путями разойдутся эти дороги в дюнах.
— Вот так, отец, — сказал Лето, взглянув влево, откуда возвращался юный поводырь.
— My зейн, — сказал Проповедник, резко взмахнув рукой. И в этом нет ничего хорошего.
— Коолиш зейн, — мягко возразил Лето. Это очень хорошо, лучше и быть не могло.
Лето перешел на язык чакобса — древний боевой язык Атрейдесов.
— Я здесь, и я остаюсь! Мы не имеем права этого забывать, отец.
Плечи Проповедника ссутулились, давно забытым жестом он прижал ладони к пустым глазницам.
— Дав тебе свет моих глаз, я забрал твою память, — сказал Лето. — Я понимаю твое решение, я был в том месте, где ты скрываешься.
— Я знаю об этом, — произнес Проповедник и опустил руки. — Ты останешься?
— Ты назвал меня именем человека, который начертал эти слова на своем гербе: «J'y suis, j'y reste».[4]
Проповедник тяжело вздохнул.
— Как далеко ты успел зайти? Что ты сделал с собой?
— Моя кожа теперь не моя, отец.
Проповедник вздрогнул.
— Теперь я понимаю, как ты меня нашел.
— Да, я связал свою память с местом, где никогда не бывала моя плоть, — сказал Лето. — Но мне надо провести с тобой один вечер, отец.
— Я не твой отец. Я — всего лишь его бледная копия, реликт. — Он повернул голову туда, откуда приближался поводырь. — У меня нет больше видения будущего.
При этих словах Пустыню объяла ночная тьма. На небе высыпали звезды.
— Вубах уль кухар! — крикнул Лето поводырю. Приветствую тебя!
— Субах ун нар! — донеслось из темноты.
— Это молодой Ассан Тарик, — хрипло прошептал Проповедник. — Он очень опасен.
— Все Отверженные опасны, — ответил Лето невозмутимым тоном, — но не для меня.
— Ты можешь видеть это так, но я не разделяю твоего видения, — произнес Проповедник.
— Но у тебя, вероятно, нет иного выбора, — сказал Лето. — Ты — филь-хакика, реальность. Ты — Абу Дхур, Отец Бесконечных Путей Времени.
— Сейчас я ничто, кроме как приманка в ловушке, — с горечью ответил Проповедник.
— Алия уже клюнула на эту приманку, — сказал Лето, — мне же ее вкус не понравился.
— Ты не можешь этого сделать, — прошипел Проповедник,
— Я уже сделал это. Моя кожа более не принадлежит мне.
— Может быть, тебе еще не поздно…
— Нет, уже слишком поздно. — Лето склонил голову набок. Он слышал, как на их голоса вверх по склону дюны карабкается поводырь.
— Приветствую тебя, Ассан Тарик из Шулоха! — сказал Лето. Юноша застыл в нескольких шагах от него, как темная тень, осыпанная светом звезд. Во всем облике поводыря — в опущенных плечах и неловко повернутой голове — сквозила нерешительность.
— Да, да, — произнес Лето, — это именно я сумел бежать из Шулоха.
— Что я слышу… — заговорил Проповедник. — Ты не можешь делать это!
— Я уже это делаю. Что ж с того, что ты ослеп еще раз?
— Ты думаешь, что я этого боюсь? — спросил Проповедник. — Смотри, какого отличного поводыря мне дали.
— Я вижу, — ответил Лето и взглянул в лицо Ассана Тарика. — Ты что, не слышал, Ассан? Я — тот, кто бежал из Шулоха.
— Ты демон, — дрожа от страха, ответил Тарик.
— Это ты демон, — возразил Лето, — но ты — мой демон. Он чувствовал, как нарастает напряженность между ним и отцом. Вокруг них шла война теней, проекций, созданных бессознательным. Лето ощущал множественную память отца, формы прошлых пророчеств, которые отделяли знакомую реальность настоящего от видений минувшего.
Тарик тоже почувствовал эту битву видений и спустился по склону дюны на несколько шагов.
— Ты не можешь контролировать будущее, — прошептал Проповедник, в его тоне звучало такое усилие, словно он поднимал громадную тяжесть.
Лето оценил диссонанс. Это был тот самый элемент вселенной, та стихия, которую он всю жизнь пытался схватить. Либо он, либо его отец будут скоро вынуждены действовать, принимать решения, выбрав свое видение, выбрав раз и навсегда. Отец был прав: попытка подчинить себе вселенную вручает ей оружие, которым она со временем разгромит тебя самого. Чтобы верно выбрать видение и справиться с ним, надо удержать равновесие на одной-единственной, очень тонкой нити — на струне, справиться с которой под силу только Богу, ибо на каждом конце этой струны — космическое безмолвие. Ни один из пытающихся не сможет повторить этот парадокс, завершение которого — смерть. Все знают свои видения и правила игры. Все старые иллюзии со временем умирают. И как только один из алчущих начинает рваться вперед, он тотчас наталкивается на сопротивление других алчущих, которые тоже начинают рваться наверх. Единственная истина, которая имела сейчас значение, заключалась в том, что разделяло основания их видений. В этом противостоянии не было места безопасности, только преходящее смещение отношений, намеченных внутри ограничений, которые они сами наложили на неизбежные изменения. Каждый из них имел в своем распоряжении только отчаянное и одинокое мужество, на которое только и мог положиться, но у Лето было два преимущества: он выбрал путь, с которого не мог свернуть, и принял те ужасные последствия, которые могли иметь для него место. Отец же все еще надеялся, что путь назад существует, и не нашел того, чему можно посвятить себя без остатка.
