Кристиан Данн - Силы Хаоса: Омнибус

В этом месте Ульгут окружен дымными, образующими сгустки энергиями, что постоянно испаряются, обращаясь в ничто, или мельком порождают твердое вещество или даже краткие жизни.

Его горе — кислотные миазмы, от его эмоций космос сворачивается, как молоко, в ползучий полуреальный дым, который жжет его нервы так же, как потеря жжет душу. Он пытается проследить путь хозяина, напрягая чувства, воспринимающие виды ада, звуки разума и запахи души, но следы возлюбленной порчи на душе хозяина так сложно разглядеть, что это сводит с ума.

В конце концов, Ульгут не выдерживает. Он начинает биться и плыть за хозяином, но осознает, что его что-то держит.

Чем бы Князь Цепей не был раньше, это место изменило его. Вихрь пандемониума содрал с него все, оставив лишь самый примитивный инстинкт: желание подчинять и властвовать. Поэтому он редко настолько близко приближается к Ране, когда власть рушится, а структура перестает существовать. Для него это адская мука: как он может быть Князем Цепей, Мастером Пленения в месте, где эти понятия просто ничего не значат?

Но в Ульгуте он увидел добычу, достойную риска. Заковать Ульгута — вот это, думает Князь, принимаясь за работу среди лун, будет настоящим триумфом.

Эти луны — слабо пульсирующие пузыри, наполненные мягким светом. В каждой капсуле — розовое, похожее на зародыш существо размером с континент, извивающееся в молочно-белой околоплодной эмульсии. Луны соединены длинными пуповинами из собственной растянутой кожи, сотни их образуют гигантскую цепь, которая тянется вдаль, к клокочущему энтропийному шторму Раны и сквозь нее наружу, пока не теряется вдали. Отсюда, от лун, Князь Цепей мечет вниз свои оковы, чтобы вонзить их в шкуру Ульгута.

Князь Цепей создает узы, а в это время Дхолчей всеми силами старается их разрушить.

С ним случилось то же, что с Князем — сокрушительная сила, с которой эта реальность обрушивается на душу, выжгла то, чем когда-то, возможно, был Дхолчей. Он подозревает, что некогда был смертным — иногда он уверен, что помнит космос цвета костяной черни, а не это вечное раскаленное сияние, и звезды, что светятся ярко и ровно, вместо этих зловещих ухмылок, что приковывают взгляд и гложут разум.

Дхолчей знает только, что однажды он явился в это пространство возле Раны, и там его разорвали на куски.

Ему позволили сохранить свое имя. Очевидно, это была шутка, которая давала понять, что у него отняли. Ни памяти, ни прошлого, ни материального тела. Все, что осталось у Дхолчея — имя, боль и жажда разрушать.

Дхолчей — это плотно сжатая комета из призрачного черного пламени, откуда пристально смотрят полные мольбы и ярости красные глаза. С причитаниями пролетает он мимо луны-пузыря — то, что находится внутри нее, машет лишенными кожи руками и стонет в ответ — а затем обрушивается на цепи. На мгновение Дхолчей чувствует краткую перемену в своей нескончаемой боли — не облегчение, но изменение ее природы — затем его горящее тело начисто прожигает цепь, и отсеченные концы, как кнуты, хлещут сквозь пространство. Но столь незначительное разрушение не утешает Дхолчея. Он разворачивается, чтобы совершить большее, образуя огромный черный полумесяц на фоне корчащихся красок космоса.

Но цепь снова на месте. Князь воссоздал ее. Да, он сделал это дважды, а затем крест-накрест соединил эти две цепи и луны над ними «кошачьей колыбелью» оков, и это все за время, что понадобилось Дхолчею на разворот. Тот вопит от оскорбления и бросает себя вперед, словно дротик. Он встречает Князя Цепей под искаженным лицом существа внутри ближайшей луны.

Князь Цепей сам сделан из цепей, глянцевито-черных и медных, скрученных и сплетенных, позванивающих друг о друга, пока он ждет приближающегося Дхолчея.

— Какой тебе от этого толк? — требует он ответа. Новые цепи крепче старых, и когда Дхолчей мечется взад-вперед между ними, звенья тускнеют и деформируются, но остаются целыми.

— Эта добыча не для тебя, — продолжает Князь. — Что ты с ней будешь делать? Жаловаться на нее, как ты жалуешься на мои цепи? Порхать вокруг нее, пока не надоест? Лети своей дорогой, мелкая горящая тварь. У меня есть работа.

— И поэтому мы противостоим друг другу! — кричит Дхолчей, пламенем пролетая рядом. — Моя работа — конец творению, моя работа не имеет конца! Я разрушу твои работу, тело и душу. Они малы, но тогда мне останется разрушить на три вещи меньше.

Голос Дхолчея — постоянный крик боли и гнева, который он будет исторгать, покуда не умрет, и слова его перемежаются воплем, неровно, двойственно гармонируя.

Князь Цепей задумчиво направляет еще один захват к кроваво-красной спине Ульгута и вытягивает из другой руки щупальца более тонких звеньев. Он ощущает раздражение и презрение к этому существу, которое пало перед энтропийной природой этого места и само стало разрушителем. Но при этом он заинтригован. Как можно пленить такое существо, как Дхолчей? Может быть, живой цепью, которая будет восстанавливать себя так же быстро, как будет плавить ее черный огонь? Кандалами из перекрученной пустоты, в которой разрушение не найдет себе цели? Интересная задача, которой можно будет заняться после окончательного пленения Ульгута.

Паутина из оков содрогается. Князь ощущает это сверхъестественным чувством, более острым, чем у любого примитивного нервного окончания, чувством, настроенным на силу, контроль и власть. Лунные существа ноют в своих пузырях, их гнев достаточно силен, чтобы отбрасывать тени в густом пространстве вокруг них. Князь туже стягивает сбрую и подготавливает новую цепь. Он полон уверенности. Он не встречал существ, которых не знал бы, как связать.

— Злорадствуй, ничтожество! — кричит Дхолчей, снова приближаясь, и звенья распадаются в его горящем теле. Тени, созданные гневом существ в пузырях, уже наполовину реальны, они крушат и грызут друг друга. — Твои насмешки — ничто, и я обращу тебя в ничто!

— Если моя работа так тебя оскорбляет, то, подозреваю, ты ошибаешься в моей природе, — несколько запальчиво отвечает Князь. Он чувствует, что его цепи двигаются так, как не должны двигаться. Ему не нужно, чтобы Дхолчей отвлекал его.

— Я — не союзник тебе в этом разрушении, о котором ты все стонешь, — продолжает он, в то время как Дхолчей снова оказывается рядом, и еще одна цепь исчезает, как дым. — Разрушить — значит признать свой собственный конец. Это — действие сломленного животного, раба, мелкого беса, который не видит ничего, кроме того, что ему внушил хозяин. Связывая, я творю, а навязывая свое творение космосу — объявляю себя выше него. То, что ты направляешь свою жажду самоуничтожения наружу, а не внутрь, не наделяет ее ценностью.

Князь умолкает, услышав надрывный стон цепей. Это не просто сотрясения от атак, с тревогой осознает он. Что-то иное идет не так.

— Твои слова бессмысленны, ибо ты не понимаешь! — воет Дхолчей, входя в огненное пике и рассекая одну из опорных цепей Князя, отчего меж лун проносятся ударные Волны. — Материя вселенной должна быть сокрушена, чтобы не осталось ни атома, а затем и порядок, на котором существует материя, должен сгореть, чтоб не осталось ни одной аксиомы! Пока есть бытие, есть и боль, и я буду разрушать до тех пор, пока во мне живет боль, пока бытие не исчезнет и перестанет меня мучить!

Князь Цепей содрогается. Дхолчей выразил в словах тот ужас, что стоял за его навязчивой идеей. Бесформенность, дезинтеграция, распад, которые он должен отсрочить, заковав все мироздание и подчинив его своей воле.

Пойманный в ловушку между всплеском собственного страха и нападениями Дхолчея, Князь теряет бдительность, пока снова не раздается чудовищный скрежет цепей, вытесняя из его разума все прочие помыслы. Он с трудом осознает, что происходит: Ульгут двигается. Добыча пытается сбежать, а его работа закончена едва ли наполовину.

Князь Цепей отчаянно пытается упрочить оковы, сплетает новые узы и мечет их во всех направлениях, а Ульгут бьется, силясь вырваться из плена. От движения луны-зародыши начинают визжать, психические выбросы их терзаний порождают в пустоте радуги и чудовищ.

Тщетно. Ульгут слишком силен, а Дхолчей чересчур отвлек его. Князь Цепей в ужасе кричит — цепи лопаются одна за другой, и его разум и душа истекают через разорванные связи. Ульгут начинает уплывать прочь, и паутина Князя рвется в клочья, по инерции отшвыривая его прочь.

Дхолчей следует за ним, не сбиваясь со следа. Дезориентированный, ошеломленный, Князь не успевает даже испугаться, когда вдруг, повернувшись, видит растущий шар черного пламени и багровые глаза Дхолчея, что становятся все больше и больше.

Верный своей природе до конца, Князь вытягивает пальцы из тонких медных звеньев и пытается создать сеть. Но силы в нем больше нет. Дхолчей прорывается сквозь него, пропитывает его черным огнем, и воля Князя выдерживает лишь миг, прежде чем он разрушается. Его тело лопается, как кокон, и обрывок духа внутри корчится и тает, обращаясь в ничто.