Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев" - Игорь Игоревич Николаев
Старый хрен предлагал не просто деньги вкупе с прочими ценностями, а положение, то, что можно использовать как щит на всю последующую жизнь, а также передать потомкам. То, что при верном подходе уже не зависит от милостей Оттовио, чье положение, ежели говорить прямо и честно, далеко не столь великолепно, как все полагают…
Граф-воин посмотрел в широко раскрытый глаз благородного менялы-ростовщика. Мало кто мог похвалиться, что способен выдержать немигающий взгляд Шотана, и тем немногим требовалось явственное усилие. Фийамон же, казалось, едва ли не забавлялся «гляделками», уставившись на собеседника широким и круглым, как у совы, глазом. Старческие, красные веки чуть заметно подрагивали, но светлый зрачок с пятнышком начинающейся катаракты, казался расписанной стекляшкой. Совсем как у младшей дочери.
— Приданое, — граф тщательно контролировал тон, и сторонний человек услышал бы только безэмоциональное слово. Но ростовщик понял, что это был вопрос. Если бы сейчас Фийамон позволил себе хотя бы намек на торжество — усмешку, приподнятую бровь, что угодно — разговор закончился бы немедленно. Но старик кивнул, сохраняя на лице маску живого интереса.
— Обсуждаемо, — сказал Фийамон.
— Мне нужны гарантии, — с тем же непробиваемым бесстрастием сообщил Шотан.
— Вы не верите словам приматора, наследника сенаторов Старой Империи, — укоризненно покачал головой патриарх, и загадочным образом это не прозвучало как ирония. Старый откупщик лишь отметил факт, притом очевидный, не провоцируя собеседника.
— Увы, — кивнул граф. — Жизнь научила меня, что когда речь заходит о выгоде, слова черни, купца и рыцаря весят одинаково.
— То есть ничего, — с кривой улыбкой подхватил Фийамон.
— Именно, — вежливо склонил голову Шотан.
— Что ж… — герцог энергично потер сухие ладони, похожие на лапки насекомого. — Тогда, пожалуй, время торговаться и составлять писаный договор. Впрочем…
Он усмехнулся, едва заметно тряся головой на блюде из вороха драгоценных кружев.
— Прошу извинить меня, любезный граф. Возраст, этот проклятый возраст… Каждое усилие невероятно утомляет… особливо напряжение в состязании умов. Увы, увы, зад мой требует мягкой подушки, а желудок теплой каши.
Из глубокой тени выступила Кааппе, сложив руки на животе, с видом почтительной дщери благородного рода. Она протянула старику обложенную серебром трость с набалдашником из бивня северного зверя, подставила плечо, не согнувшись под тяжестью грузного тела патриарха. Сейчас, когда отец и дочь встали бок о бок, Шотан подумал, что старику нет нужды сомневаться в кровном родстве.
— Дальнейшие переговоры будет вести моя очаровательная и умненькая девочка, — сообщил Фийамон. — Я, знаете ли, в этом отношении радикал и, не побоюсь гадостного слова, новатор. Считаю, что младое поколение должно само добиваться выгодных для себя условий. Кроме того, не следует нам общаться дольше необходимого. Оборотная сторона могущества и знатности в том, что сотни глаз беспрерывно следят за тобой. И каждый час отсутствия множит вопросы — куда это подевался старый хрыч? Чем он занят и как сие можно использовать себе во благо? А торговля, сдается мне, затянется и будет весьма… жесткой.
— Понимаю, — Шотан обращался вроде бы к патриарху, но смотрел на женщину, оценивая ее новым взглядом, с учетом новых возможностей. Да… не было в Кааппе едва уловимой субстанции, которую называют в общем и абстрактно — «стилем». Того, что сразу выделяло в любом собрании тех же Вартенслебенов. Ничего не поделаешь, зато взыскательница долгов обладает иными достоинствами, в том числе и разделяет увлечения возможного супруга.
— Вас здесь не было, — понимающе кивнул граф. — Мы никогда не встречались.
— Истинно так, — вернул кивок Фийамон. — И пусть Господь наш Пантократор благословит начинания семьи, дорогой… — он сделал внушительную паузу и закончил одним лишь веским словом. — Родственник.
* * *
— Вот список, который вы хотели видеть, Ваше Величество.
— Да. Посмотрю позже, — отрывисто сказал император, не поднимая взгляд от пергамента со рядами чисел.
— Вам что-нибудь еще нужно? — осведомилась маркиза. Вроде бы ничего не изменилось в ее голосе, однако молодой человек почувствовал укол стыда и понимания, что вел себя… некуртуазно. Не следует поступать с верными друзьями так же как с обычными дворянами и даже, не приведи господь, прислугой. Хорошо, что оба секретаря, ежечасно находившиеся близ персоны государя, отосланы с поручениями, соответственно избавлены от присутствия в сомнительной ситуации, а также распространения сплетен касательно оной.
— Прошу простить меня, — император поднялся и качнул головой, обозначив поклон вежливости. — Дела. Очень много дел. И мало времени.
Теперь склонила голову Биэль, ниже и почтительнее, однако весьма далеко от придворного челобитья. Как младший старшему, а не слуга — господину.
— Сколько? — спросил Оттовио, решив, что если уж беседа все-таки завязалась, некоторые вещи можно прояснить и голосом, дав отдых утомленным глазам.
— Две тысячи сто тридцать жандармов, — ответила маркиза и тут же поправилась. — Копий жандармов.
— Хорошо, — кивнул император, шевеля пальцами, черно-синими от въевшихся чернил.
В коридоре что-то уронили, послышалась ругань и звук оплеухи, затем рявкнул стражник, и дальше нерадивые трудились молча. Работа шла, несмотря на поздний час. Император пожелал молельную, обустроенную по собственному вкусу — император получит ее.
Оттовио тяжело вздохнул и посмотрел на заваленный пергаментом и бумагами стол. Точнее на сложное сооружение в центре которого находился стол, а по обе стороны в виде рогов полумесяца растягивались тумбы, шкафы, опять столы, пюпитры… И конечно же бумаги, бумаги, еще больше исписанных бумаг с расчетами, прошениями, отчетами, просьбами.
— Воистину, каждый мальчик желает стать могущественным правителем, — грустно подумал вслух Оттовио. — И никто не ждет, что могущество — в первую и главную очередь не бешеная скачка в первых рядах войска навстречу победам. Это кропотливая работа, не терпящая небрежения.
— Да, мой император, — согласилась Биэль.
