Александр Казанцев - Фаэты (Журнальный вариант)
Я охотно согласился помочь вождю прилетевших людей, Галактиону, в попытке найти мариан. Правда, цели у нас с ним разные. Он стремится найти лишь следы их былого пребывания на Маре, убежденный в гибели цивилизации мариан, мне же нужны они сами, сохранившие древние секреты холодного сна и способные пробудить Эру.
Самое трудное — это не поддаться ужасающему одиночеству, победить свое горе, победить самого себя. Мне удалось это сделать потому, что мое желание спасти Эру совпало со стремлением людей разведать Map и спуститься на его поверхность.
Но что я увижу там? Ведь тысячелетия прошли не только в космосе, они пролетели и на Маре. Какой они оставили след? Ведь ничто в мире не может быть неизменным. Неужели прав холодный Галактион?
Я указал пилотам, в какое место следует посадить корабль, чтобы оказаться вблизи Города Долга.
Город Долга! Его символом были древнейшие стихи Тони Фаэ!.. Как хотелось бы прочесть их людям на земном языке!
У меня был пример Даля, овладевшего мертвым языком мариан, и опыт изучения древних живых языков Земли. И я принялся изучать современный язык землян. Он назывался русским, одним из самых распространенных в числе многих, все еще сохранившихся на Земле.
Мой словно просветлевший за время бесконечно долгого отдыха мозг подобен высохшей губке, жаждущей влаги. Он с легкостью впитывал в себя новые понятия. Люди радовались моим успехам и уже обменивались со мной репликами без переводчика.
К этому времени «Поиск» (улыбка судьбы снова свела меня с этим названием корабля) спустился на Map.
С той же тревогой, что и люди, смотрел я на поверхность родной планеты, которую, казалось, оставил совсем недавно.
Сколько охватывал взор простиралась голая равнина, изрытая ямами, полузанесенными песком. На непривычно близком (по сравнению с Землей) горизонте виднелась серебристая башня «Поиска», а за нею — горная гряда.
Хребты были на прежних местах, но в остальном я не узнавал Мара. Где же оазисы, на которых работали мариаие в скафандрах? Где же марианская растительность, пусть уступающая земной, но все же живучая, сочная, вкусная? Наконец, где же тоненькие цепочки следов остродышащих ящериц, единственных живых существ, обитавших на поверхности Мара?
Пустыня была мертва. Поражало отсутствие знакомого кратера, в котором прежде был оазис с утесом городских шлюзов перед ним.
В моем шлеме люди поместили электромагнитное устройство, позволявшее мне слышать их голоса. Я теперь уже достаточно понимал каждого из них, но в решительную минуту нам приходил на помощь Даль.
Глядя на мертвые пески, Галактион сказал:
— Анчару бы расти в этой пустыне, чахлой и скупой.
— Анчар — ядовитое дерево смерти из стихов нашего великого поэта, — объяснил Даль.
Дерево смерти! Даже ему не было места в этой пустыне!
— Оазис… здесь… был, — выговорил я на языке людей.
— Оазис? — переспросил Галактион. — Был? Это очень верно! И совпадает с моей теорией гибели марианской цивилизации.
Несколько дней подряд прилетевшие люди, называвшие себя археологами, с помощью хитроумной машины раскапывали горы песка. Однако все было напрасно.
Фиолетовое небо, красноватые пески, синие, словно земные тени, горы… «Планета Анчар», как назвал Map Галактион, объясняя, почему никто не обнаружил здесь следов жизни.
Мой скафандр фаэтов был неуклюж, и я почти не мог помогать людям. Как я жалел, что у меня не было легкого скафандра, в каком я выбегал когда-то на поверхность Мара!
Обе женщины всячески помогали Далю.
— Галактион! — позвала старшая (Эльга) мужа. — Твердая порода. Оплавленный гребень. На метеоритный кратер не похоже.
У меня перехватило дыхание. Я хотел объяснить Галактиону, что мы у цели! Но все русские слова разом вылетели у меня из головы. А Даль был занят с младшей из сестер (Таней) определением состава найденной породы. Он называл обнаруженные вещества, которые говорили им многое, а для меня были новыми понятиями, доказывающими, что здесь когда-то произошел ядерный взрыв.
Я понял, что ядерные взрывы — это и есть распад вещества, погубивший цивилизацию фаэтов.
— Галактион, — торжественно сказал я. — Мы у цели. Вы, люди, обнаружили занесенный песком кратер, оставшийся от войны распада между базами Фобо и Деймо, начатой накануне гибели Фаэны. Город Долга поблизости. Его почему-то тоже занесло песком.
— Потому что некому стало очищать скалу от наносов, — уверенно ответил мне вождь людей.
— Стебелек! — раздался взволнованный крик младшей сестры, Тани.
— Это первая такая находка на Маре, — обрадовался Даль. — Спасибо тебе, Инко, без тебя мы ее не нашли бы.
Я с грустью рассматривал стебелек со свернувшимися трубочкой листьями. Трудно было в нем узнать предка той самой кукурузы — дара звезд, — которая была привезена нами на Землю. Когда-то подземная река по прорытому древними марианами глубинному руслу питала влагой исчезнувший оазис. Но, видно, еще действовала былая оросительная система, если стебелек вырос здесь сам собой!..
Галактион сказал:
— Если и было орошение, то оно давно заброшено. Можно удивляться, что потомки фаэтов так долго жили на неприютной планете. Возможно, они переселились на Землю и какой-нибудь земной народ-завоеватель являет собой их потомков.
Меня покоробило такое предположение.
— Мариане не способны на завоевания!
— Но твои рассказы, Инко, должны были заронить в твоих соплеменниках желание жить под открытым небом, дышать естественным воздухом среди щедрой природы. Ради этого можно было и потеснить на Земле малокультурные племена. Все ясно! Очевидно, мариане и составили основу населения материка Мю! Вот почему там была так высока культура. Моя гипотеза подтверждается, многое становится понятным!
Что я мог возразить? Отказываться от надежды, что потомки переселившихся на Землю мариан сохранили в древних письменах секрет холодного сна? Я стал расспрашивать о материке Мю.
— Увы, друг, — ответил Даль. — Материк Мю, если и существовал, то погиб в одном из катаклизмов, потрясших Землю многие тысячи лет назад. Едва ли кто-нибудь мог выжить или сохранить письмена. Но земные ученые помогут тебе, откроют секрет холодного сна вновь.
Галактион торопил продолжать раскопки, ему хотелось добраться до утеса шлюзов, и он все расспрашивал меня, где его искать.
Я первый заметил хорошо знакомый мне по прежней жизни на Маре зловещий столбик песка на горизонте и предупредил людей о надвигающейся опасности.
— Мы не станем бросать раскопки, — упрямо заявил Галактион. — Лишь ради них мы здесь.
— Надо спасаться, — убеждал я.
Я уже переживал подобную бурю, когда с Моной Тихой отправился в заброшенный Город Жизни искать тайник добра и зла.
Буря, как и тогда, упала прямо с неба. Люди еще не знали, что на Маре вихревые возмущения атмосферы перемещаются не только по поверхности планеты, но и вертикально.
Вихрь обрушился на пустыню, и она ожила в неистовом, но мертвом движении. Ураган сбил всех с ног, кроме меня, устоявшего благодаря неуклюжему, но устойчивому скафандру фаэтов.
Внутрь шлемов проникал грохот бури, пересыпавшей горы песка. Небо скрылось. Тяжелые тучи спустились к самой поверхности, а им навстречу встала черная колонка, которую люди зовут смерчем. Упершись в небо, он словно закрутил там тучи спиралью.
Скоро и мой скафандр не удержал меня на ногах. Я оказался рядом с Галактионом, который пытался с помощью электромагнитной связи передать на корабль местонахождение своей экспедиции, чтобы пилоты потом могли откопать нас.
Я услышал в шлеме и голос Даля, говорившего на родном мне языке. Он тревожился, но, оказывается, не за себя, даже не за женщин, а за меня, свидетеля древности.
— Нельзя, чтобы все так нелепо кончилось, — сказал он.
— Нельзя, — согласился я, думая о спящей Эре. — Будет страшно, если она проснется, а меня не будет.
— Мы выживем, Инко! Нам нельзя не выжить!
— Ты знаешь, горячий Даль, когда меня еще не повалило, я успел заметить, что черный смерч, пройдя вблизи засыпанного кратера, на миг открыл утес шлюзов.
— Вот видишь! Я говорю, мы не имеем права погибать! — взволнованно воскликнул Даль, но уже по-русски.
— Не имеем, — подтвердил Галактион.
— Как же нам выбраться? — спросила Таня. — Нас засыпало, как в могиле. — И она замолчала.
— Не смей, Таня! Ты девушка Земли, — сказала Эльга, очевидно не желая, чтобы люди проявляли при мне слабость.
А я и сам был в отчаянии оттого, что не могу что-либо сделать, никому не могу помочь, что никогда больше не увижу ни Мара, ни Земли, ни Эры…
И тут Даль сказал:
— Выжить — это наш долг.
