Йен Макдональд - Дорога Отчаяния
Зеленое лицо пальцами набросало на плитках пола слизистые железнодорожные пути и прогнало по быстро высыхающим наборам точек поезда из пальцев.
— Жизнь, железные дороги и ткачество. Ева приблизилась к истине со своим гобеленом, но у нее не достанет пряжи на все прочие истории Дороги Отчаяния. Я — одна из этих несотканных, отшелушившихся историй: я не существовал бы, кабы не мощное времявержение, что развело занавеси между нашими реальностями и позволило мне войти в твою реальность из нереальности, из моего несотканного гобелена в ткань твоего и свободно по нему странствовать.
— И как же мог ты…
Пять зеленых указательных пальцев приподнялись, призывая к тишине и спокойствию.
— Наша наука о времени продвинулась дальше твоей. Выслушай, мой рассказ не будет долгим. В другом времени ты пересек Великую Пустыни и добрался до далекой зеленой точки, общины под названием Французик, не слишком отличной от той, которую ты оставил в холмах Второзакония, за исключением того, что местные не приняли тебя за демона, чернокнижника и пожирателя младенцев.
— Приятно слышать.
За окном поднимался ветер; он гонял пыль и призраков по переулкам вокруг дома Манделла.
— Знакомство с одним из нас — это был не я, кстати — и странный оттенок его кожи разожгли в тебе любопытство. Зеленые люди, думал ты, как такое возможно? Ты искал, ты экспериментировал, ты ставил опыты; коротко говоря, а мне следует говорить покороче, ибо я склонен впадать в многословие, ты создал систему симбиотических вегеплазм, которые, взаимодействуя с человеческим кроветоком, способны фотосинтетически извлекать пищу из воды, солнечного света и небольшого количества минералов, на манер наших укорененных в почве кузенов. — Зеленое лицо повернулось кругом, предъявив доктору Алимантандо яблочно–зеленые задние части. — Заметь: никакой дырки в заднице. Одна из модификаций, которую мы внесли в исходный замысел, наряду с гермафродитизмом — хотя я сомневаюсь, что ты заметил этот психологический полиморфизм, благодаря которому ты воспринимаешь меня как совокупность множества различных вещей — и Сокровенным Сознанием, с помощью которого мы воспринимаем вселенную так, как это делают наши оседлые родственники, растения — напрямую, а не через аналогии и аналоги человеческого восприятия, и потому можем непосредственно манипулировать пространством и временем.
Были ли тому виной неверный свет лунокольца, изменение темпоральной вероятности или парадоксы восприятия, но зеленые лицо выглядело сейчас более человеком, нежели иномирным зеленым созданием.
— Но ничего этого не произошло, — мрачно сказал доктор Алимантандо. — Я так и не пересек Великую Пустыню, вы так и не возникли.
— Лучше сказать, что ландшафт вероятностей кардинально изменился. Вероятность того, кто вел тебя через пустыню, существенно понизилась, а моя — настолько же повысилась. Временные линии сходятся, помнишь? Видишь ли, комета уже летела сюда — ура–ура — год, и еще год и еще год и еще день. История немного изменилась после того, как ты оставил Дорогу Отчаяния: места, времена, персонажи, но мировые линии сошлись. Пальцы–поезда столкнулись лоб в лоб на начертанной слюной дороге. — Зеленый народ снова восстанет, как Афродита из раковины — из твоего лба, доктор А., и отправится в странствия по времени в поисках дружественной ему эпохи и цивилизации. Его ждут преследования, видишь ли. Коричневую, желтую, красную, черную, даже грязно–белую кожу можно еще как‑то принять, но зеленую? Зеленую?
— Но ты сам, лично, открыл мне секрет Темпоральной Инверсии, которая была ключом к хронодинамизму; с ее помощью я спас Дорогу Отчаяния от кометы… и уничтожил вас.
— Хороший аргумент, мой добрый доктор, но не вполне корректный. Ты не уничтожил меня, ты дал мне жизнь. Я производное потока событий, приведенного в движение тобой.
— Твоя загадочность становится утомительной.
— Терпение, терпение, мой добрый доктор. Видишь ли, я не то зеленое лицо, что вело тебя сквозь Великую Пустыню. Ты рассоздал его, бедное дитя, хотя я думаю, что он еще возникнет вновь и, может быть, снова проведет тебя через пустыню гальки, пустыню камня и пустыню песка. Временные линии сходятся. Нет, я совершенно другое зеленое лицо. Может быть, ты видел меня раньше? — Доктор Алимантандо исследовал виридиановое лицо и оно показалось ему смутно знакомым: расплывчатое воспоминание, образ–намек из другого времени, отображенный в нефрите.
— А теперь — совершенно неприемлемая часть вечера, — объявило зеленое лицо. — Хотя я не должен существовать, я существую. Следовательно, тому должна быть сверхнаучная причина; чудесное основание. — Зеленое лицо подняло одну ногу, балансируя на другой. — Одна ноги, десять ног, тысяча ног, миллион ног: все ноги науки не позволят ей устоять без помощи одной волшебной ноги. — Оно опустило вторую ногу на пол, изогнулось, потянулось. — Наука, отвергающая то, что она не в силах объяснить — вообще не наука.
— Метафизическая чепуха.
— У тех древесных существ, которых ты посещал, тоже есть наука — постижение непостигаемого. То, что мы зовем мистикой и волшебством, становится наукой на более высоких уровнях организации, и возгоняется, как божественный нектар, в витках Спирали Сознания: такова их наука. Они изучают неизучаемое, чтобы познать непознаваемое: да и к чему пытаться узнать только то, что можно узнать?
— Ты, как и раньше, рассыпаешь передо мной ребусы и рифмы, — сказал доктор Алимантандо, теряя терпение.
— Аллитерация! Я люблю аллитерации! Хочешь ребус? Вот тебе ребус: как меня зовут?
Доктор Алимантандо крякнул от досады и сложил на груди руки.
— Мое имя, добрый доктор. Узнаешь мое имя — узнаешь все. Подсказка: это обычное имя, не мешанина из букв и цифр, и это мужское имя.
И по той причине, по какой никто, даже сопротивляясь, не может устоять перед игрой в слова, доктор Алимантандо принялся предлагать имена. Он предлагал, предлагал и предлагал имена во тьме и холоде ночи, но зеленое лицо, скорчившееся на полу меж липких железнодорожных путей и постепенно делающееся все более знакомым, лишь качало зеленой головой и отвечало: нет, нет, нет, нет, нет. Доктор Алимантандо пытался угадать имя, пока голос его не охрип, а край мира не засветился предрассветным светом, но зеленое лицо все повторяло: нет, нет, нет, нет, нет.
— Дай мне еще подсказку, — просипел доктор Алимантандо.
— Подсказку, подсказку, — сказало зеленое лицо. — Что ж, вот подсказка. Это распространенное имя у тебя на родине, дружище.
— Я родом из зеленого Второзакония. — И доктор Алимантандо перечислил все имена, какие только мог припомнить по своей жизни во Второзаконии. — … Арумангансендо, Амаганда, Чингансен, Санусангендо, Ичигансен… — а зеленое лицо все так же качало головой (с каждым — язык сломаешь — именем становясь все более знакомым) и отвечало нет, нет, нет, нет, нет. Когда над горизонтом показался краешек солнца, воображение доктора Алимантандо полностью исчерпалось и он сказал:
— Я сдаюсь.
— Все перебрал?
— Все, какие есть.
— Не совсем так, добрый мой доктор. Одно ты упустил.
— Да, я знаю.
— Назови его.
— Алимантандо. — Зеленое лицо вытянуло руку и коснулось пальцами руки доктора Алимантандо, и эта рука была его собственная; во вспышке зеленого света он проник в сердце тайны. Кольцо Времен, великий Круг, в котором вращается вся тьма вещей, должен был исцелить раны, нанесенные его играми со временем. Чудесная сила, струящаяся за внешней кромкой колеса и сквозь его ступицу, ворвалось во время и превратила его в его собственное творение, чтобы не допустить исчезновения зеленого народа. Один из его сыновей, спустившись сквозь эоны, поведет его через Великую Пустыню: то зеленое лицо, которое стояло сейчас перед ним, было совсем другим зеленым лицом — будущим им. Теперь он знал, откуда взялись небрежно написанные красным мелком символы у него на потолке. Он пробудил в самом себе собственное величайшее устремление, благодаря чему смог вскочить на зеленую хронодинамическую карусель, которая сперва унесла его прочь от его предназначения — стать отцом зеленого народа — чтобы затем вернуть его к этому чудесному моменту творения. Великое Колесо исцелилось и восстановилось. Будущее было обеспечено, прошлое стало неизменным.
— Да будет так, — сказал доктор Алимантандо.
Дивная зеленость перетекла в него из пальцев зеленого лица. Позеленела его ладонь, запястье, локоть. Доктор Алимантандо вскрикнул в тревоге.
— Будет немного больно, — сказало зеленое лицо. — При рождении всегда больно.
Доктор Алимантандо разорвал на себе одежду зелеными пальцами и увидел зеленую волну, поглощающую его тело. Он с воем рухнул на пол, ибо когда последние оттенки коричневого были смыты с его кожи, началась трансформация внутреннего человека. Зеленая кровь заструилась по его жилам, вытесняя грубую красную жидкость. Железы вздувались и сжимались, приобретая новые формы, органы скручивались и содрогались в такт симфонии растительной ликантропии. Соки заструились, железы переместились, заполняя пустое пространство в его утробе. Какое‑то время, выпавшее из его сознания, доктор Алимантандо катался и корчился на плитках пола, а затем все закончилось. Рассвет струился сквозь окно и в его свете доктор Алимантандо изучил свое новое тело.
