Отряд ликвидации (ЛП) - Торп Гэв
– Ты получил посланные мной данные? – спросил Люций, откидываясь назад, с деловым выражением лица.
– Да, и скажу, что ты играешь с огнем, – серьезно ответил Гестимор, – но ты все равно получишь от меня любую помощь.
– Больше чем что‑либо, я нуждаюсь в совете, старый друг, – объяснил Люций.
– Ты прав, твое предприятие рискованно, но потенциальная награда стоит опасностей. При этом я бы предпочел заручиться поддержкой более существенной, чем есть сейчас. Мне нужно действовать быстро, резко и решительно, и я не уверен, что люди, которые есть у меня, подходят под требования.
– Ах, это просто, – Гестимор отмахнулся от обеспокоенности своего товарища взмахом руки с разбухшими венами, – обратись к старым клятвам, подними еще раз братство.
– Такое не просто, – ответил Люций осторожно, – братство нужно использовать только в экстренных случаях. Кроме того, увиливания и ухищрения как всегда мое оружие.
– Если тебе нужно их вмешательство, значит, время для хитростей и интриг давно прошло, – возразил Гестимор, поглаживая свою лысую макушку рукой, – возьми только одного брата. Для поддержки, как ты сказал.
– Я подумаю над твоим советом, – задумчиво ответил Люций, глядя в пламя и вспоминая минувшие сражения.
Глава третья
Лавры славы
+++ Цель в неведении и действует без раздумий. Они полностью доверяют нам. +++
+++ Опасайтесь недооценивать их. Они должны остаться в неведении относительно наших планов. +++
– Ваши дополнительные тренировки начинаются сей же час, – провозглашает Полковник, пока мы грузимся в шаттл, когда шли по мостику, вокруг посадочной площадки выл ветер.
– В мое отсутствие вся полнота власти переходит к лейтенанту Кейджу. Вы должны в точности исполнять то, что он прикажет. Ваши жизни будут зависеть от поддерживаемой вами дисциплины и обучения всему, чему вы сможете научить друг друга.
Интерьер шаттла намного лучше по сравнению с тем, к чему я привык. Вместо длинных деревянных скамеек в главном отсеке индивидуальные кресла, вдоль центрального прохода шесть рядов по три кресла с каждой стороны. Они обиты черной кожей, похожие на подушки подголовники, толстые ремни безопасности с позолоченными застежками, в общем, эти богатые кресла явно для комфорта более важных слуг Империума, чем мы. И все же, в данный момент они наши, я сажусь в одно из них в самом конце, наслаждаюсь ощущениями после пяти месяцев кандалов, прибитых к стенам. К моему удивлению, ко мне подходит Полковник и садится рядом.
– Ты понимаешь свое положение, Кейдж? – спрашивает он, пристегивая себя ремнями безопасности.
– Думаю да, сэр, – отвечаю я после секундного размышления, – я должен превратить эту кучку отбросов в боевой отряд.
– Я имею в виду другое, что я только один раз предлагаю последний шанс, – говорит Шеффер, – и ты уже его потратил. В этот раз никакого тебе прощения.
Я что‑то такое подозревал, но все равно услышать такое прямолинейное начало, словно удар по голове. Значит, вот как. Нет прощения и нет конца сражениям за исключением смерти.
Я удивлен своими собственными чувствами, когда понимаю, что необыкновенно спокоен. У меня вообще причудливое ощущение отстраненности, как будто кто‑то другой контролирует мою жизнь. Это действительно странное ощущение, его сложно объяснить. Я всю свою жизнь сражался против всего. Дрался, чтобы свалить из ульев Олимпа. Дрался со скуки на Стигии, и все завершилось Последним Шансом. Я воевал два с половиной года, чтобы сбежать от Полковника и смерти, я был уверен, что она меня ждет. Я сражался с ощущением вины и депрессией от того, что остался единственным выжившим в Коританоруме, и увы, этот бой проиграл. А последние шесть месяцев дрался, чтобы свалить из тюрьмы и против всё возрастающего безумия, которое из‑за всех этих сражений начало заполнять мою голову.
В последний раз я осознал вот что: даже если я свободен, то все равно буду драться. Я просто не умею ничего другого. Если хотите, такова моя судьба, таково предназначение. Возможно, в планах Императора мне отведена роль бойца, до тех пор, пока не умру. Может быть, это все, что я могу предложить Ему.
Именно это открытие поразило меня, удивило, почему‑то это мне раньше в голову не приходило. Вот почему я здесь, вот почему Полковник выбрал меня и почему я выжил, когда тысячи других умерли. Я сражаюсь. Вот что я делаю. Возможно, у меня был шанс изменить все это, но Полковник сделал все так, что этого никогда не случится, он заставил меня пройти через два с половиной года постоянной кровавой бани и сражений. Я превратился в его создание. Теперь я действительно ублюдок по нему.
– Я понимаю, сэр, – говорю я Шефферу, глядя на сидение перед собой. О да, я точно понимаю, что он сделал со мной, во что он меня превратил. Как я и говорил, учитывая, что я все мог изменить. Но теперь мой последний шанс – попытаться выжить, а не жить нормальной жизнью. Благодаря Шефферу это существование теперь единственное, что мне осталось.
– Хорошо, – коротко отвечает он и откидывает голову на спинку.
– Только есть кое‑что еще, Полковник, – говорю я сквозь сжатые губы.
Он смотрит на меня, скосив глаза.
– Я ненавижу вас за то, что вы сделали со мной. И однажды я убью вас за это.
– Но не сегодня, Кейдж, – отвечает он мне с мрачной ухмылкой, – не сегодня…
– Нет, сэр, не сегодня, – соглашаюсь я, тоже откидывая голову. Закрываю глаза, и пока мой разум уплывает в сон, представляю, как мои руки сжимают его горло.
ДНЕВНОЙ цикл начинается с того, что в моей комнате включаются светополосы. Я вскакиваю со своей койки и быстро одеваюсь, натягиваю новую униформу. Пройдя через дверь, что соединяет мою комнатушку со спальней группы, я вижу, что большинство из них все еще спит, только Строниберг смотрит на меня.
– Поднимайтесь, вы, ленивые, толстые, никчемные куски сточного дерьма! – ору я на них, прохожу вдоль комнаты и пинаю их койки. – вы вроде как солдаты, а не дети!
– Отвали, солдатик, – рычит Стрелли, вскакивает со своей кровати и встает на ноги передо мной, – ты, может быть, и думаешь что главный, раз Полковник так сказал, но еще раз толкнешь меня и я выбью [censored] из тебя всю дурь, – я слышу, как сзади ко мне подходит Трост, слегка разворачиваюсь и делаю шаг назад, чтобы держать его и пилота на виду.
– Я согласен с флотским, – хрипло говорит Трост, его мертвые глаза смотрят на меня, – ты знаешь, скольких я убил? Да я даже не моргну, добавляя тебя в список.
Я ничего не говорю, сохраняю безразличное выражение лица. Я смотрю на других. Морк игнорирует меня, стоя спиной ко мне, он натягивает свои арестантские обноски. Таня сидит на краешке своей койки, болтает ногами, она явно не с ними, но и не встанет на мою сторону. Квидлон выглядит несколько смущенным, его глаза бегают между мной, Стрелли и Тростом, пытается решить на какой он стороне. Если у него есть хоть капелька разума, он примкнет ко мне. Айл все еще лежит на кровати, закинув руки за голову, тупо смотрит в потолок и притворяется, что ничего не происходит.
Я наконец‑то перевожу взгляд обратно на Стрелли.
– Думаю, вам тут немного не хватает дисциплины, – говорю я ему, скрестив руки на груди.
– И что ты сделаешь? – насмехается он. – Наденешь на нас ошейники с взрывчаткой?
– Мне они не понадобятся, – тихо отвечаю я. Он фыркает, и ровно через мгновение мой кулак врезается в его лицо. Вылетает выбитый зуб, Стрелли падает на одну из металлических стоек кровати. Словно молния я разворачиваюсь к Тросту, который стоит с ошеломленным выражением лица, оно меняется на агонию, когда мой ботинок врезается ему пах, он кулем падает на пол.
– Можно было обойтись и без этого, – говорю я им всем, пока Трост корчится на полу, а Стрелли поднимается на ноги и пятится от меня. – Теперь вы штрафники "Последнего шанса". А это означает, что вы самые худшие отбросы в галактике. И вы еще пожалеете о том, что не сдохли. И так же это означает, что если вы попробуете перечить мне, я порву вас на маленькие кусочки, а их выкину в воздушный шлюз. И если кто‑то из вас думает, что может грохнуть меня, тогда, пожалуйста, валяйте. Но уж будьте добры, сделайте все хорошо, потому что если я выживу, то вам крупно не повезет.
