Крис Райт - Наследие предательства

Обе луны Чогориса взошли, несмотря на то, что на севере еще не село солнце. Я смотрел на огромный простор восточного Алтака — поросшую кустарником бесконечную равнину, которая тянулась дальше, чем кто-либо добирался. Отсюда я видел крошечные проблески лагерных костров в дебрях, отделенные огромными пустыми расстояниями, над которыми возвышалось мрачное небо.

Эти земли принадлежали хану, хотя в те дни власть над ними все еще оспаривали другие племена и кланы. За ними, до восточного горизонта лежало царство киданей.

Мне никогда не доводилось смотреть в такую даль. Я сел, прислонившись к выступу голой скалы, и глядел перед собой. Высоко над головой кружили ночные птицы, и я увидел первые звезды, появившиеся в холодном синем небе.

Я не знаю, сколько времени сидел там, единственная беззащитная душа на склонах Улаава, дрожащая, когда на мир опустилась ночь.

Мне следовало разжечь костер и начать сооружать укрытие. По какой-то причине я ничего не делал. Может быть, меня изнурило восхождение или головокружение от разряженного воздуха, но я не двигался. Скрестив ноги, я глядел на темнеющий Алтак, загипнотизированный крошечными золотыми огоньками, пылающими на равнине, очарованный их серебристыми двойниками на небосводе.

Тогда я почувствовал, что нахожусь в нужном месте. Мне не надо было ничего делать, или менять что-либо, или двигать.

Если что-то должно было случиться, оно случиться со мной здесь. Я буду ждать этого, так же терпеливо как адуу на узде.

Оно должно было найти меня. Я достаточно скитался.

Я проснулся неожиданно.

Это произошло слишком рано — небо было бархатисто черным, усеянным сверкающими звездами. Далекие костры все еще мигали в степи, изменив цвет на темно-синий. Было очень холодно, и ветер шевелил сухие ветки вокруг меня.

Я видел, как один за другим гасли костры на Алтаке. Они затухали, от чего равнина становилась еще более безжизненной — сплошная ничем не тревожимая пустота.

Я попытался пошевелиться. И понял, что могу скользить вверх, плывя по воздуху, словно это была вода. Я посмотрел на себя и увидел гладкое, покрытое перьями тело. Я быстро поднимался кругами, чувствуя, как легкий ветер возносит меня на дрожащих крыльях.

Горы исчезли подо мной. Изгиб горизонта опустился. На востоке, где лежали земли киданей, я увидел еще больше исчезающих огней. Весь мир растворялся во тьме.

Я парил, слегка поворачивая на высоких ветрах. Крикнул и услышал вопль ночной птицы. У меня было ощущение, словно я единственное живое существо на свете.

Вскоре я остался наедине со звездами. Они продолжали гореть серебром над головой. Я взлетел еще выше, хлопая крыльями в истончавшемся воздухе.

Я оказался среди них. Видел огни, горевшие на небосводе; языки бушующего пламени, мерцающего в темноте; предметы, которые не узнавал, могучие, закованные в железо, с носами, похожими на плуги, разорванные на части и превращенные в дрейфующие обломки. Силы, слишком колоссальные для понимания, сражались среди пустоты.

«Значит это боги», — мелькнула мысль.

Я проследовал мимо обломков этих предметов, восхищаясь образами и символами, выгравированными на вращающихся кусках металла. Я видел многоголовое змееподобное существо, высеченное на одном фрагменте, голову волка на другом. Затем увидел знакомый символ — разряд молнии на золотом и красном фоне, вечный знак ханов.

Часть меня понимала, что это были видения, а мое тело находилось там, где я его оставил — на склонах Улаава. Другая часть меня, возможно, более мудрая, осознавала, что я видел нечто реальное, более чем реальное, лежащее в основе самой действительности, словно столбы гэра, подпирающие ткань.

Затем, подобно кострам на Алтаке, огни среди звезд погасли. Все покрылось мраком. Но я знал, что больше не засну. Знал, что за мной кто-то шел.

Я был на равнине. Стоял полдень, а в чистом небе ярко пылало солнце. С гор дул ветер, шелестел кустарником и дергал мой кафтан.

Я посмотрел вниз и увидел чашу в левой руке. Она была глиняной, как все чаши орду. И почти до краев наполнена кроваво-красной жидкостью.

Я снова посмотрел вверх, прикрыв глаза от слепящего солнца, и увидел перед собой четыре фигуры. Их очертания были зыбкими, словно размытые маревом, вот только было совсем не жарко.

У всех были тела людей и головы животных. У одного — голова птицы с синими перьями и янтарными глазами, у другого — голова змеи, у третьего — красноглазого быка, а у последнего — гниющая голова рыбы, уже пожелтевшая от разложения.

Все четверо смотрели на меня, мерцая в лучах света. Они подняли руки и указали на меня.

Никто не говорил. У них не было для этого человеческих губ. И тем не менее я знал, чего они хотят от меня. Каким-то образом их мысли сформировались в моем разуме, так ясно и отчетливо, словно они были моими.

«Пей», — сказали они мне.

Я посмотрел на чашу в левой руке. Жидкость в ней была горячей. Вокруг края собралась пена. Я неожиданно почувствовал сильную жажду и поднял чашу. На полпути ко рту моя рука задрожала.

Я понял, что в ней было нечто важное, но остановился. Внутри меня сражались мои инстинкты.

«Пей», — сказали они мне.

Тон их приказа остановил меня. Я не знал, почему они хотят, чтобы я это сделал.

И тогда я увидел Его. Он пришел с противоположной стороны. Его фигура тоже была человеческой, но ореол света вокруг Него не позволял разглядеть больше. Я не видел Его лица. Он шел ко мне, и я знал, не понимая откуда, что Он проделал очень долгий путь.

Он не приказывал мне. В остальном Он был похож на четверку звериных фигур. Между ними была какая-то связь, нечто, что я чувствовал, но не понимал. Эти Четверо боялись Его. Я знал, что если выпью из кубка, то отвергну Его, если нет, то отвергну их.

Мы замерли так на долгое время. Четверка указала на меня. Окутанный светом человек шагнул ко мне, ни на йоту не приблизившись.

«Пей», — сказали они мне.

Я поднес чашу к губам. Сделал глоток. У жидкости был смешанный вкус: сначала сладкий, потом горький. Я ощущал, как она течет по глотке, горячая и живительная. Как только сделал первый глоток, то почувствовал сильное желание продолжать пить. Я не хотел ничего иного, кроме как выпить все, полностью осушить чашу.

«Пей», — сказали они мне.

После единственного глотка я опустил чашу, осторожно наклонился и поставил ее на землю перед собой. При всей моей осторожности жидкость немного пролилась, испачкав пальцы. Затем я отступил на шаг назад.

Я поклонился Четверке, не желая оскорблять их, и заговорил, не очень понимая, откуда пришли мои слова.

— Будет вежливо выпить немного, — сказал я. — Нам этого достаточно.

Четверка опустила руки. Они больше не приказывали. Человек остановился, по-прежнему находясь там, где Он был, когда я впервые увидел Его.

Я почувствовал, что разочаровал всех. Но, возможно, я разочаровал Его меньше, чем их.

Видение начало расплываться. Я чувствовал, как восстанавливается прочность реального мира. Залитая солнцем равнина передо мной покрылась рябью, как вода, и я увидел провалы тьмы под ней.

Я хотел остаться. Я знал, что возврат в мир ощущений будет болезненным.

Я снова посмотрел на человека, надеясь разглядеть Его лицо, прежде чем сон закончится.

Но не видел ничего, кроме света, мерцающего и вращающегося вокруг яркого ядра. В свете не было тепла, только яркость. Он был похож на холодное солнце.

Но, когда Его свет исчез, я почувствовал утрату.

Я проснулся, в этот раз по-настоящему, и вздрогнул от холода. Мои руки и ноги болели и были цвета сырого мяса. Попытался пошевелиться и почувствовал, как мучительная боль пронзила суставы. Все болело, словно с меня содрали кожу.

Светало. Равнины внизу были покрыты молочного цвета туманом. Я увидел, как над ним летит клин птиц, подобно нашему строю конных воинов. Сквозь туман поднимались бледные струйки дыма, последние следы костров, которые пылали всю ночь.

Я заставил себя пошевелиться. Спустя некоторое время боль стала стихать. Я размял руки, сделал несколько приседаний. Кровь снова побежала по моему телу. Мне по-прежнему было очень холодно, но движение помогало.

Я все еще помнил свои видения и знал, что они значили. Уйг, старый задьин арга хана наказал ждать их. Это было испытание небес — раз явившись, видения оставались навсегда.

Я не знал, что должен чувствовать. С одной стороны, это было подтверждением того, во что я всегда верил. С другой — предвещало жизнь в одиночестве.

Задьин арга не был воином. Он не скитался по равнине в лакированном доспехе, сражаясь за своего хана, его жизнь была уединенной, он проводил ее в гэрах, всегда под охраной, копался во внутренностях животных и гадал по звездам. Должность хоть и уважаемая, но не самая почетная. Как и все мальчики племени, я мечтал скакать по степям, сражаться с врагами моих братьев и моего хана.