Александр Бушков - Печать скорби
– Я знал, что кто-то должен появиться, – сказал хамбо-лама Догпа Кхенчунг. – Потому что Шамбалинская война близка. Очень близка…
Хамбо-лама говорил по-тибетски, Донирчеммо Томба переводил. Кстати говоря, вопреки ожиданиям Ольшанского настоятель монастыря оказался не седобородым старцем, а довольно молодым человеком – ему было где-то между тридцатью и сорока.
– Некоторые считают, что Шамбалинская война уже началась, – продолжал Хамбо-лама. – Они говорят, что война ислама с христианством, беды, взрывы, убийства, что приходят сейчас к людям вместе с именем ислама, – это все и есть Шамбалинская война. Они говорят, что скоро в эту гибельную воронку будет затянут буддистский мир, а затем и весь мир вообще. Но они ошибаются, все не так просто… Шамбалинская война еще не началась, и начнут ее не люди…
Хамбо-лама обвел взглядом своих гостей.
– В священном знании, что хранит наш монастырь, сказано, что три приметы укажут на близость Шамбалинской войны. Первое – с горы Царонг сойдет ледник. Неделю назад он сошел. Второе – треснет фундамент монастырской Ступы. Несколько дней назад он треснул. Третье – придет белый человек с Севера и первым его словом будет одно из трех… Скажи это слово!
На последней фразе Хамбо-лама повысил голос и вытянул руку в сторону Ольшанского.
Ольшанский, сам не понимая, как и почему, от неожиданности брякнул первое, что пришло на ум:
– Аркаим.
Хамбо-лама удовлетворенно улыбнулся, кивнул.
– И первым его словом будет одно из трех. Одно из трех и есть «Аркаим». Все сошлось, как и было предсказано. Ожидание Шамбалинской войны подходит к концу. – Настоятель показал пальцем на Ключника: – Ты слуга белого человека с Севера, это я вижу. А кто ты? – Палец настоятеля переместился и указал на Донирчеммо Томба. – Для простого переводчика у тебя слишком дерзкий и заинтересованный взгляд. И что-то жжет тебя изнутри, как лихорадка. Кто ты?
– Я – внук Джа-ламы, – признался Донирчеммо Томба.
– А-а, – протянул хамбо-лама. – Понятно. Не удивлен. Вот что значит кровь. Идешь по следам своего деда? Не дает покоя, ради чего твой дед решился на святотатственное преступление – напал на обитель?
– Да, – выговорил сквозь сжатые зубы Донирчеммо Томба.
– Возможно, ты скоро об этом узнаешь. Впрочем, решать даже не мне и уж всяко не тебе. А ему, – хамбо-лама показал на Ольшанского. – Я, как настоятель монастыря Намчувандан, всего лишь должен отвести Белого человека, который придет с Севера незадолго перед началом Шамбалинской войны и который будет знать Слово, в Пещеру Девяти Сводов. Кого брать с собой, а кого не брать, решать уже ему.
– Они пойдут со мной, – уверенно сказал Ольшанский.
– Хорошо, – сказал хамбо-лама. – Одно условие, и оно не мое. Путь в Пещеру знают только монахи, и то не все, а лишь цан-шавы, избранные. Поэтому вы должны прежде испить травяного отвара, благодаря которому пройдете путь в Пещеру Девяти Сводов, но не запомните его.
Хамбо-лама хлопнул в ладоши. Откинулся полог, прикрывавший неприметный проем за помостом, оттуда вышел монах с деревянной чашей в руках.
Некоторое время Ольшанский провел в борениях с самим собой. Потому что напиток запросто мог оказаться ядом. Но потом он прикинул, что отравить, равно как и каким-либо другим образом отправить их в мир иной, монахи могли бы и без столь сложных прелюдий. Допустим, просто предложив угоститься чайком. И приняв чашу из рук монаха, Ольшанский безбоязненно отпил первым. Вслед за ним отпили Донирчеммо Томба и Ключник.
– Идите за мной, – сказал хамбо-лама, поднимаясь на ноги.
Он спустился с помоста, снял островерхий головной убор, скинул церемониальную одежду, оставшись в желтом монашеском облачении. Жестом пригласил следовать за собой. Они направились к прикрытому шерстяным пологом проему, из которого недавно появился монах с чашей. Настоятель свернул полог трубочкой, закрепил, чтоб не раскручивался, специальным ремешком, прибитым над притолкой, и только после этого повел гостей дальше.
Они очутились в коридоре со множеством дверей, расположенных по одной стороне и прикрытых пологами из толстой шерстяной ткани, прошли по нему до противоположного конца. В коридоре было довольно светло – через каждые три шага горели факелы.
Потом они ступили на винтовую деревянную лестницу, стали по ней спускаться. Все ниже и ниже. Деревянная лестница перешла в каменную, по-прежнему винтовую. Становилось все холоднее. Откуда-то бралось ощущение, что они спускаются в глубь горы. Хамбо-лама вынул из петли на стене факел и освещал им дорогу…
И с какого-то момента Ольшанский почувствовал, что с ним происходит нечто странное. Свет факела сделался гораздо ярче, желтее и маслянистее, этот свет резал глаза. Звуки шагов гулко отдавались в голове. «Начал действовать выпитый отвар», – догадался Ольшанский.
Что-то творилось со стенами. Стены смыкались под странными углами, то отступали, то приближались, причудливо выгибались. И уже не поймешь, по лестнице ты спускаешься или плутаешь какими-то коридорами, под землей все еще бредешь или же выбрался на поверхность.
Может быть, было на самом деле, а может, только привиделось, что они прошли через некий зал, куда сквозь стрельчатые витражные окна просачивался дневной свет. Наверное, все же привиделось, ну откуда на Тибете стрельчатые окна и витражи?
Ольшанский отчетливо видел лишь расплывчатое маслянистое пятно факела впереди себя, только на этом пятне мог сфокусировать взгляд, за ним и шел…
Раздался громкий хлопок в ладоши, и Ольшанский начал приходить в себя.
Несколько секунд прошло, прежде чем Ольшанский, Ключник и Донирчеммо Томба окончательно избавились от наваждения. Пелена спала с сознания, и они обнаружили, что находятся в пещере, похожей на сводчатый склеп. Только склеп тот был целиком изо льда – стены, пол, потолок. И холод здесь стоял соответствующий – без свитера долго не выдержишь.
Оконечность склепа терялась вдалеке, и было непонятно, насколько он велик. А похоже было на то, что весьма велик… ежели, конечно, дело не в оптическом обмане. По обеим сторонам склепа через равные промежутки, на расстоянии в полчеловеческого роста от пола, располагались проемы, имевшие геометрически правильные очертания. И что-то там было внутри…
Ольшанский шагнул к ближайшему проему, заглянул… И удивленно присвистнул. Там, под стеклом, лежал человек – таково, по крайней мере, было первое впечатление. Защитное стекло (если, конечно, это стекло) было толстым, призматическим, что делало силуэт лежащего под ним размытым, нечетким и словно бы разбитым на небольшие фрагменты, по которым представить что-либо в целом было крайне затруднительно. Да невозможно представить, чего уж там! Запросто под стеклом мог лежать не человек, а существо, имеющее лишь отдаленное сходство с человеческим телом. И лица совершенно не видно. Даже не разглядеть – два глаза у существа, один или три. А нижнюю часть туловища и вовсе не видно. Ниже уровня груди все тонуло в непроницаемой тьме, подозрительной, наводящей на мысли о ее искусственном происхождении.
– Что это? – Ольшанский повернулся к хамбо-ламе.
– Это величайшая тайна из всех тайн мироздания, – голос настоятеля взволнованно дрожал. – Тайна, которую оберегал наш монастырь более трех тысяч лет, ради сбережения которой и был когда-то основан. Нет на планете Земля более важной и страшной тайны.
– Это инопланетяне? – сдавленно спросил Ольшанский.
– Нет… Это… – хамбо-лама на миг запнулся. – Как только их не называли… Сомати. Лемурийцы. Атланты… Да, их можно назвать древними атлантами. Это будет правдой, потому что издревле принято называть древнюю, достигшую невиданного могущества и исчезнувшую в результате неизвестной нам мировой беды цивилизацию Атлантидой. Мы же называем их Предтечи.
– Они – люди?
– Ты спрашиваешь меня о том, как они выглядят? Я не знаю. И никто не знает.
– Они спят?
– В нашем представлении это сон. Длиной в несколько тысяч лет. Но как давно он начался, этот сон? Доподлинно неизвестно. И проснутся ли когда-нибудь? Неведомо. Но дело не столько в них, Белый человек с Севера. Дело в том, что та мировая катастрофа, что уничтожила народ атлантов, снова приближается. Грядет великая Шамбалинская война. И от того, кто в ней победит, зависит, будет ли человек по-прежнему ходить по этой планете. И исход битвы под силу решить одному человеку.
«Мне?», – чуть было не спросил Ольшанский, но промолчал.
– Не знаю, тебе или не тебе, – покачал головой монах, будто прочитав его мысли. – Но я знаю, что ты являешься фигурой в еще не начатой партии. Атланты оставили нам Знаки, по которым, как по камушкам через ручей, можно добраться до Ответа. Первый камушек – на него указывают египетские пирамиды. Но сколько всего таких камушков? И как долго придется по ним идти?
