Долгий солнечный день (СИ) - Белецкая Екатерина

— Слушай, а давай на речном трамвае туда доплывем? — глаза у Эри загорелись. — У нас на Соде я всего два раза в жизни на таком каталась! Навигация короткая, и цены были просто неподъемные. А сейчас…

Она не договорила — потому что Пятый обнял ее, и прижал к себе, совершенно неожиданно, внезапно, не предупреждая. Потом чуть отстранился, и заглянул в глаза. Эри опешила — она и не думала, что он может так смотреть. Сколько же всего смогло сейчас поместиться в одной секунде — раскаяние, ожидание, радость, надежда, восторг, удивление.

— Вот что, — решительно сказал он. — Ты иди, заказывай пельмени, чтобы время не терять, а я через десять минут подойду.

— Но…

— Малыш, в Ступинской пельменной мы ждали двадцать минут, — напомнил он. — Сделаем поправку на то, что мы в Москве, и тут, скорее всего, будет быстрее. Иди, я подойду через десять минут.

— Но куда ты…

— Надо. Иди. Всё.

* * *

Эри сперва не хотела объяснять, почему ей надо на Савеловскую, но потом все-таки решилась, и объяснила — Пятый от этого объяснения оторопел. Его и так весь этот день словно мотало на каких-то невероятно огромных качелях, то вверх, то вниз, но после её слов…

— Понимаешь, я просто подумала… Мы же в Русском Сонме находимся, — объясняла она. — Да и фрактал, как мы уже успели увидеть, он мало что существует, он еще и отнюдь не один, как мне кажется. И я подумала… это же мелочь, правда? Я понимаю, что маминой могилы там нет, и быть не может, но… место же будет похожее. Не совсем такое, как это получилось с высоткой, но все-таки похожее, верно? Там же на карте есть кладбище? Я просто хочу приехать, и положить куда-нибудь цветочки, я так давно уже у мамы не была.

— Да, конечно, — Пятый в этот момент ощутил, что у него немеет гортань. — Конечно.

— Ты извини, что я прошу для себя, — продолжала она. — Просто… ну, как бы это… как сказать…

— Доедай пельмени, и поехали, — сказал он. — Цветы по дороге попробуем купить.

* * *

Ехать было всего ничего, даже в метро идти не пришлось — Пятый связался с Лином через браслет, и тот скинул ему подходящие маршруты из какой-то эхо-конференции. Оказалось, что до Савеловской идет автобус, причем не очень долго, около получаса, а то и меньше, как повезет. Можно прокатиться, и заодно посмотреть город, ведь город они, считай, пока что толком и не видели.

С местом снова повезло — им достался диванчик напротив последней двери (всего дверей в автобусе имелось три), да и народу ехало немного, день, час пик давно прошел. Сели, и принялись смотреть в окна, на такой знакомый, а в то же время и незнакомый вовсе город.

— Мы с тобой как тени, — сказала Эри негромко. — Как две тени из каких-то иных пространств, которые случайно сюда попали, и пытаются найти…

— Что найти? — не понял Пятый.

— Может быть, и себя. Даже не так, — она помотала головой. — Присутствие себя. Нас ведь тут никогда не было, а порой кажется, что мы тут были, да?

Пятый медленно кивнул.

— Мы ничего не знали тогда, — беззвучно ответил он. — Мы были не просто молодые и глупые, мы были обворованы с рождения, и даже не подозревали об этом. И про то, что было… знаешь, мне порой страшно вспоминать, а порой — стыдно.

— Стыдно? — удивилась Эри.

— Да, стыдно. За незнание, за дурость, за непонимание — за них тоже бывает стыдно, поверь. Особенно за первые годы, когда мы попадали в город. Позорище, — он отвернулся. — Одно хорошо, мы с Лином быстро учимся, как практика показывает. По крайней мере, раньше так было.

— Научимся, — твердо сказала Эри. — Потому что… знаешь, один момент такой… — она замялась. — У меня раньше ужасно болела спина. Я сейчас подумала: если бы я была такой же, ну… как была на Соде… мы всего несколько домиков обошли, а я бы уже искала, где присесть, чтобы отдохнуть. Чтобы не болело. И когда мы с тобой в орешник полезли, тоже мелькнула такая мысль — да, спина мне потом «спасибо» не скажет. Но — ведь ничего не было? И у тебя тоже?

Пятый кивнул, но затем спросил:

— К чему ты это сказала?

— Да к тому, что нам еще учиться и учиться, мы ведь молодые. Снова, — она усмехнулась. — Или ты не заметил?

— Не привык еще, — сознался Пятый. — Первые дни, если честно, боялся двигаться. Да, даже так. Фэб спрашивал, что и как, а я даже сознаться ему не смог в том, что меня больше всего поразило одно-единственное обстоятельство. Что ничего не болит. Потому что болело всегда, сколько себя помню, ну, не в молодости, конечно, но потом, после «трешки», практически всегда. А тут… — он зажмурился. — Только не смейся. Ещё когда на Окисте были…. В общем, у меня зачесалась спина, и я пошел искать угол, чтобы ее почесать, потому что знал, точно знал, что если я заведу левую руку за спину, что сверху, что снизу, результат будет предсказуемый и не самый приятный. Сперва заболит ключица, потом — плечо, потом — уже непосредственно спина. И я стою, как дурак, пытаюсь почесать спину об косяк, и в коридор выходит Ит…

Эри почувствовала, что ее начинает пробирать, помимо воли, нервный смех.

— Ты уже смеешься, — с горечью заметил Пятый. — Я так и знал. В общем, он ко мне подходит, и спрашивает, что я делаю. Я начинаю объяснять, он меня останавливает, берет за руку, заводит мою же руку мне же за спину, пожимает плечами, и уходит. А я остаюсь там стоять, как дурак, с рукой за спиной, и понимаю, что я запросто достаю, куда нужно, и мне ну ни хрена не больно.

— Это когда ты с ними еще ругался? — уточнила Эри.

— Нет, это уже после ваших больших посиделок, — ответил он. — В общем, я тебя просто отлично понимаю. Равно как и мысль, которую мы думаем, и к которой пока что не очень получается привыкнуть. Да, у нас действительно появился второй шанс. Причем у всех. Но мы пока что не успели привыкнуть.

* * *

Автобус шел по городу вроде бы неспешно, но приехали почему-то достаточно быстро. Сперва прошли к вокзалу, поискали цветы — и, о чудо, нашли старушку, торговавшую ромашками. Крупными, не успевшими еще подвять садовыми ромашками, которые стояли перед ней в обрезанном молочном пакете. К вящей радости старушки они скупили половину цветов разом, получился большой, немного растрепанный букет, с ножек цветов капала на асфальт вода, и старушка предложила завернуть цветы в газету, а то «ты, деточка, тапочки намочишь». Эри ответила, что цветы для кладбища, и идти совсем недалеко, старушка зорко окинула глазами ромашки, вытащила из банки еще одну, и протянула Эри.

— Четно надо, — пояснила она. — Что ж ты, деточка, сразу-то не сказала? На кладбище четно надо, а вы нечетно купили.

— Я просто не подумала, — призналась Эри. — Спасибо, что поправили.

— Молодец, что созналась, — похвалила старушка. — Давай газетку всё-таки дам, намочишь же…

— Я понесу, — Пятый взял цветы у Эри из рук. — У меня ботинки, не промокнут.

На нем и впрямь были сейчас ботинки, те самые, из кожи арга, которые он заказывал на Окисте.

— Ну, тогда и ладно, — согласилась старушка. — Чего-то лицо у тебя знакомое, — она посмотрела на Пятого внимательнее. — На внука подруги моей ты похож. Не Гена тебя случаем зовут?

— Нет, — Пятый улыбнулся, покачал головой. — К сожалению, не Гена. Павел.

— А и ладно, — старушка улыбнулась. — Но похож, похож. Волосы тоже черные, и руки тонкие. На гитаре играет. Ты, небось, тоже играешь?

— Нет. Я по технике больше, — не стал уточнять Пятый.

— А всё равно похож…

Распрощавшись со старушкой, они направились через мост, под которым проходили поезда, в сторону центра, идти им было, впрочем, совсем недалеко. Вскоре показался забор кладбища, построенный из бетонных плит, стоявших на основаниях, напоминающих пирамиду с усеченной верхушкой; миновали забор, зашли в ворота — и словно попали в какой-то совершенно другой мир, в другое пространство. Живое движение, шум проезжающих машин, голоса, прочие звуки города — все в мгновение ока словно выключилось, потому что тут, за забором, царила тишина, и голос города долетал сюда ослабленным, истонченным, размытым.