Аарон Дембски-Боуден - Предатель Кровь Кровавому Богу

Вдоль железных стен помещения стояли свечи, на красном воске каждой из которых была тщательно вырезана колхидская руна. Вопящие ангелы и горгульи, сделанные из того же материала, что и стены, глядели вниз со своих насестов на потолке. Несколько статуй с неподвижной жадностью тянули искореженные руки к находящимся к зале. Возможно, чтобы благословить их, а возможно – чтобы изуродовать в угоду злобной прихоти.

Оружейные комнаты большинства легионеров служили им местом медитации и тренировки, заполненным памятными трофеями и личным вооружением. Эреб превратил свое прибежище в языческий храм. В роли алтаря выступал стоявший по центру стол из тонко обработанной черной стали, снабженный оковами. Кхарна не заботило их предназначение, однако он без труда мог его представить. На поверхности стола были вырезаны канавки для крови: глубокие прорези, по которым любая жидкость стекала в пустой бронзовый котел под алтарем.

– Для чего этот котел? – поинтересовался он, войдя.

– Провидение, – отозвался Эреб. – А теперь умолкни и прояви уважение.

Кхарн выполнил первое. Он сомневался, что сможет убедительно изобразить второе.

Аргел Тал стоял рядом с Кхарном, скрестив руки поверх нагрудника. Возможно, его лицо и было озарено надеждой или омрачено недоверием, но шлем это скрывал. Хрустальные синие линзы неотрывно смотрели на Эреба и гниющие рассыпанные кости, лежащие на погребальном саване. Несущий Слово следил за всем, но никак не реагировал.

– Брат, – тихо произнес Кхарн, чтобы не прерывать творящуюся перед ним мерзость. Он слышал, как на верхней палубе стучит барабан, а из близлежащего помещения доносится плач. Чума на этот гнусный корабль проклятых верующих.

Аргел Тал повернулся с низким гудением сочленений работающего доспеха. Два голоса говорили приглушенно, человеческий звучал почти так же мягко, как шепот демона.

– Что?

Кхарн наклонил увенчанный плюмажем шлем в направлении поющих оборванцев.

– Они переживут ритуал? – резко спросил он.

Несущий Слово снова перевел взгляд на бормочущий хор.

– Не знаю.

– Не знаешь, или тебе все равно?

– Мне все равно, – согласился Аргел Тал.

– Ты убьешь их, чтобы спасти ее душу? – хотя Кхарн и знал, что уже слишком поздно, но не собирался отступать. – Так ты поступишь?

Аргел Тал печально вздохнул.

– Возможно. Еще не знаю. Я хочу так поступить, чтобы вернуть ее.

Пожиратель Миров указал на поющих смертных. Он обвел их всех рукой, и на его наручах загремели цепи.

– Вот так оно и начинается, – произнес Кхарн. – Так в тебе пускает первые корни та холодность, которую ты так ненавидишь в Эребе.

Аргел Тал покачал головой.

– Не веди себя так, будто это что-то новое и никто из нас собственноручно не убил сотни невинных, старых и молодых. Кхарн, это не игра в избирательную моральность. Мы расправлялись с виновными и невинными независимо от того, держали ли они лазганы с болтерами, или же забивались в дома, держась лишь друг за друга.

– Я был одержим всегда, когда убивал гражданских, – скрежетнул зубами Кхарн. – Одержим Гвоздями.

– Можешь лгать себе и своему Легиону, но не мне, брат. Даже если ты был «одержим», разве это оправдывает содеянное? Делает все лучше? Когда ты рвал на куски мужчин, женщин и детей, сменялись ли их вопли хоть раз понимающей улыбкой? Пока шла резня, тянули ли они руки вверх, чтобы благословить тебя, прощая за то, что ты неспособен контролировать свою ярость?

Аргел Тал снова перевел взгляд на приготовления и продолжил.

– Мы – Легионес Астартес. Это мы выбираем, кто в галактике выживет, а кто умрет. Таков порядок вещей.

– Это убийство, – произнес Кхарн. – Не война. Убийство.

– Если мы вырезаем безоружных гражданских, будучи солдатами в зоне боевых действий, это такое же убийство. Контекст неважен. Впрочем, я не стану с тобой спорить, – он кивнул в сторону останков на алтаре. – Ее жизнь равноценна тысяче других. Это… отбросы человечества, однако они здесь не полностью против воли. Взгляни на них. Ты бы не стал задумываться перед тем, как раскроить им черепа, окажись они у тебя на дороге. Единственная причина твоего отвращения состоит в том, что от этого дикого обряда у тебя мурашки по коже.

Кхарн не нашелся, что ответить. Брат слишком хорошо его знал.

– У меня тоже, – признался Аргел Тал. – Сколько раз я тебе говорил, что хотел бы, чтобы эта Истина оказалась ложной? Однако это не так, Кхарн. Это правда – Истина – и мы стоим лицом к лицу с ней. Мы не будем жить во лжи.

Несмотря на происходящее вокруг, Кхарн почувствовал, что вот-вот улыбнется.

– Ты хорошо проповедуешь, брат. Тебе следует чаще обращаться к Семнадцатому с речами.

Аргел Тал вздрогнул, так и не отводя глаз от рассыпающихся костей.

– Я не проповедник.

Кхарн умолк. Сперва он мог поклясться самому себе, что прервет обряд, вытащив цепной клинок и угрожая убить Эреба. А в следующую минуту готов был признаться в неудержимом любопытстве, даже несмотря на далекий барабанный бой и пение, которое давило на его чувства, словно неприятный запах.

Что же до самой Благословенной Леди, она уже год как находилась по ту сторону гробовой доски. Кхарн не знал, как религиозные культуры сохраняют своих «святых» в виде реликвий, и ожидал выбеленных и отполированных костей, или же израненного тела, законсервированного в стазисе в момент смерти.

Реальность оказалась в целом более пугающей. Женщина еще не полностью лишилась плоти из-за разложения – первоначальное помещение в герметично запечатанный саркофаг мавзолея хотя бы немного ее уберегло – однако было ясно, что похитившие тело поклонники почти год молились гниющему трупу. От Исповедника Слова XVII Легиона остался лишь ободранный скелет с некоторым количеством кожи, напоминавшей рваный пергамент, и прилипшими к костям серо-зелеными гнилыми жгутами жил. Безглазый и лишенный челюсти череп незряче пялился на горгулий, вырезанных на левой стене. От бескожих рук остались только куски костей, разбросанные по черному савану. Последние сохранившиеся фрагменты органической материи источали приторную вонь плесени, поддаваясь медленной, очень медленной неизбежности. Грязный саван распространял больше смрада, чем жалкие останки.

Кхарн знал Аргела Тала так же хорошо, как Несущий Слово знал его. Этому способствовало несколько долгих приведений к согласию и совместных кампаний в ходе Великого крестового похода, и они быстро прониклись уважением друг к другу. Кхарну было очень хорошо известно о покаянном символизме, необходимость в котором так часто ощущал брат, и он мог с легкостью представить, что Аргел Тал наденет этот саван вместо церемониального плаща вне зависимости от того, сработает ли это безумие. Кхарн собирался так или иначе положить этому конец. Одно дело символизм, и совсем иное – жутковатая одержимость. Часто казалось, что у Несущих Слово – даже наиболее трезво мыслящих – проблемы с отделением одного от другого.