Дэвид Эннендейл - Проклятье Пифоса (ЛП)
Что-то шевельнулось в глубинах сознания капитана. Нечто, почти окончательно заморенное Дуруном, почти задушенное и рассеченное. Человеческая эмоция, порыв, рожденный отзывчивостью и сопереживанием. Пытаясь воскреснуть, это чувство становилось более определенным.
Аттик ощущал вину и сожаление.
От этого не было никакой пользы. Подобные эмоции являлись роскошью, непозволительной в бою, и воплощением слабости. Капитан задул дрожащий огонёк и повернулся, чтобы встретить лицом к лицу истинного врага, за тенью которого он охотился со времен Хамартии.
Он увидел, как демон шагает по плато, через языки пламени, дымящиеся развалины юрт и обломки машин. Он услышал, как тысяча бесформенных глоток скандирует имя чудовища.
МАДАИЛ! МАДАИЛ! МАДАИЛ!
Высоко воздев посох и хохоча от удовольствия, демон дирижировал адской симфонией. С каждым взмахом его рук могучий поток чудовищ по дуге уносился вдаль, следуя жестам повелителя. Мадаил направлял своих пеших воинов туда же, куда улетали демоны небес.
Затем он замер, хотя стаи меньших созданий продолжали бежать мимо ног господина. Оставаясь на прежнем месте, у ворот, Мадаил обернулся, и глаза на груди смерили капитана взглядом. Разинув пасть, гигант вздохнул с омерзительным наслаждением.
— Аххххххххххтик. Ну, наконец-то. Добро пожаловать на наше буйное представление. Присоединишься ли ты к нам? Празднество окажется неполным без такого зрителя.
Взмахнув рукой, демон призвал из толпы десятки младших сородичей и бросил их в атаку на Железных Рук.
— Сражайтесь неотступно, — наставлял Мадаил, — сражайтесь достойно. Заслужите право узреть мое искусство.
Отвернувшись, он вновь направил было процессию из поселения — но тут же остановился, удивленно склонив голову. Свет, источаемый монументом, мигнул на мгновение. Какое-то воздействие кратко, но отчетливо прервало поток болезнетворного излучения, и сквозь эту трещинку в хаосе просочился голос Дарраса по вокс-каналу. В быстром и четком сообщении сержанта прозвучало подтверждение прежней уверенности Аттика: Ридия Эрефрен была ключом. У астропатессы был ключ. Суть войны упростилась, но Дурун сомневался, что услышал голос надежды. Он умолк уже давно, и 111-й клановой роте уже не суждено вновь познать это чувство. Впрочем, теперь у них появилось нечто более реальное: цель.
— Вперед, легионеры! — воскликнул Аттик. — Прорубайтесь через неприятелей! Оружие, способное покарать врагов, неподалеку, и Железные Руки сожмут его в несокрушимой хватке!
И космодесантники атаковали. Они потеряли многих братьев на долгом пути к поверхности. Из роты, насчитывавшей тысячу воинов, осталось лишь несколько десятков потрепанных легионеров, в доспехах, скользких от поганой крови, покрытых следами от ударов клинков и струй кислоты. Неся на себе эти раны, легионеры всё равно ринулись бой с яростью даже более великой, чем внутри купола. Железные Руки были машиной, обретшей чёткую цель, и это превратило их в неудержимую силу.
Демоны, бежавшие навстречу легионерам, напоминали змей и насекомых, людей и быков. Их тела были вытянутыми до предела, за которым казалось, что враги состоят лишь из хвостов, голов, конечностей и жал. Их длинные ноги, сочлененные, как у жуков, выглядели по-человечески элегантными, а двигались существа с омерзительной грацией. Во времена, предшествующие нынешнему безумию, Аттик из вежливости высидел целиком одно из представлений летописцев, столь любимых III легионом, и сейчас видел перед собой отголоски того балета. Демоны танцевали, силой собственного искусства проносясь над землей со скоростью выпадов рапиры. Они пели друг другу, сплетая песнь сирен из мелодий и диссонансов, красоты и разложения. Хитросплетения музыки рассекали реальность, она призывала разум пуститься в пляс и искажала тело. Дурун чувствовал, как песня пытается влиться в него, хочет, чтобы кости капитана обратились в воду, а плоть — в стекло.
Его плоть.
В этом и состояла ошибка демонов — твари пели, не зная, сколь далеки от человечности создания, что противостоят им. Аттик никогда не видел величия в искусстве, и, странствуя всё дальше по пути машины, со временем начал воспринимать мелодии с отстраненной холодностью прозектора. Капитан отверг песню и все её потуги; в теле Дуруна для них не нашлось зацепок.
А потом он врезался в демонов, широко взмахивая цепным топором параллельно земле. Пройдя по дуге, оружие легионера за один раз отсекло четыре конечности, сбоку и перед ним. Аттик растерзал танец и убил песню, вырвав яростные вопли из глоток своих жертв. За ним последовали остальные воины роты, машина уничтожения, крушащая неприятелей. Ни один из боевых братьев не был так же сильно изменен, как Дурун, но, если песня и ранила их, Железные Руки не подавали виду. Наступление даже не замедлилось — они рубили чудовищ, сражали их, топтали мерзость ногами. Капитан услышал, как завывание демонов стихает, уступая место хрусту костей.
«Видишь? — хотел он закричать Мадаилу. — Видишь, что происходит? Вот судьба, что ожидает твой род! Если не на этой планете, так на другой, вы падете от рук наших братьев. Тебе не победить!»
Сражаясь, Аттик порой замечал тела с разодранными крыльями, падающие с небес. Лацерт, Птеро и прочие легионеры-штурмовики вели свою битву против летучих созданий. Многие твари ускользали прочь, воссоединяясь с главным роем.
Атака Железных Рук продолжалась до края плато; Мадаил больше никого не высылал против них, но демоны по-прежнему вытекали бесконечным потоком из провалов под развалинами лож. Чудовища оббегали космодесантников стороной, торопясь поспеть к происходящему на равнинах Пифоса. На мгновение твари утратили интерес к легионерам.
Капитан помедлил, глядя на расстилающуюся перед ним картину безумного карнавала и абсурдной войны. Демоны схватились с ящерами, словно две монструозные волны, столкнувшиеся в шторме идеального уничтожения. Рептилии вызывающе рычали на новых врагов, раскрывая пасти в предвкушении новой, неисчислимой добычи, а пришельцы из эмпиреев хохотали, танцуя-сражаясь с хищниками. На глазах Аттика шла схватка чудовищной плоти ящеров и варпорожденных, звериных инстинктов и извращенной утонченности. Сама земля скрылась под телами сражающихся — она поросла новыми, колыхающимися джунглями, рубящим, кровоточащим, терзающим лесом кошмаров, спорящих за владычество на планете.
Отовсюду прибывали новые стаи рептилий, и всё больше демонов устремлялись из глубин плато навстречу им. Посмотрев вдаль, в сторону базы, Дурун увидел явление колоссов, вокруг которых уже вились летающие демоны, словно рой мошкары. Другие порождения имматериума, более крупные и сильные, шагали навстречу гигантам — они уступали ящерам в росте, но их было больше.
— И всё это сотворили мы, — произнес кто-то рядом с капитаном.
Повернувшись, Аттик увидел Кхи’дема — сын Вулкана лишился руки, но стоял всё так же уверенно, словно врастая в само основание мира.
— О чем ты? — спросил Дурун.
Саламандр кивнул в сторону зрелища.
— Нами манипулировали с самого начала, капитан Аттик. Всеми нами. Но при этом мы действовали в соответствии со своими убеждениями, и не знаю, можно ли было поступить иначе. Исходя из того, кто мы есть — такой финал оказался неизбежным. И, пусть нас обманули, но всё это — дело наших рук. Мы открыли проход.
— Тогда нам следует искупить вину, — ответил капитан.
Ноктюрнец вновь кивнул, и Дурун указал на огненный желоб примерно в километре от них.
— Нас ждут там! — сообщил он роте, а затем посмотрел на Кхи’дема. Аттик больше не ощущал неприязни к Саламандру, но и родственных чувств к нему не испытывал. В мире капитана не осталось ничего, кроме битвы, ждущей впереди, и ненависти ко всему, что он мог убить.
— Ты будешь сражаться рядом с нами? — спросил Дурун у Кхи’дема.
— До самого конца.
— Думаю, долго ждать не придется, — отозвался Аттик, и Железные Руки начали спуск с плато, убыстряясь с каждым шагом, ведущим их в безумствующий ад.
Каншелл удивился, поняв, что «Громовой ястреб» по большей части уцелел. Не меньше серв поразился тому, что они с Танаурой живым добрались до места крушения. Удивление Йеруна сменилось тошнотворным трепетом, когда он увидел, почему ящеры не обращали внимания на мелочь, сновавшую у них под ногами.
В их сторону неслась волна демонов — прыгающий, бегущий, скачущий, летящий хор мерзостей, воющих со смертоносным наслаждением. Каменное солнце смотрело с неба на своих детей, посылая им лучи света, благословляющего на погибель. Каждая частичка преисподней, являвшаяся Каншеллу на протяжении мучительных ночей, обрела полноценное чудовищное воплощение. Настал визжащий конец жизни и надежды, на свободу вырвалось всё, чему противостояла божественная реальность Императора. Упав духом, Йерун изо всех сил схватился за соломинку веры; инстинкт приказывал ему закрыть глаза и перепуганно молиться в ожидании финала. Но Танаура продолжала бежать, направляясь к боковому люку десантного корабля, и серв последовал за ней. Подбежав к корпусу, они дотянулись до двери и заколотили по ней.
