Елизавета Дворецкая - Лань в чаще. Книга 1: Оружие Скальда
– Конунг, посмотри! – сказал чей-то голос позади них.
И он показался Ингиторе настолько невероятно знакомым, что она позабыла обо всем и поспешно повернулась. И ахнула, прижимая руки к щекам. Встань перед ней сам Эгир со знаменитым пивным котлом в руках,[33] и то она не испытала бы такого потрясения. Скорее она поверила бы, что научилась видеть духов, чем что перед ней стоит он сам – Асвард Зоркий. Это лицо, эта худощавая длинноногая фигура были крепко-накрепко связаны в ее памяти с домом, со всем привычным с детства укладом жизни усадьбы Льюнгвэлир и кругом лиц. И далеки от каменистых берегов Квиттинга, как небо от земли.
Но это был он, знакомый до белой ниточки старого шрама на скуле. А в руке его покачивалась серебряная гривна Ормкеля с двумя драконьими головами на концах.
Асвард бросил на Ингитору быстрый взгляд и снова обратился к Бергвиду:
– Посмотри, конунг. Это было у того человека, которого ты убил последним.
Бергвид взял гривну и прикинул на руке ее вес. А Ингитора тем временем во все глаза смотрела на Асварда, и ей хотелось вцепиться зубами в сустав собственного пальца, чтобы проснуться наконец! Это уже слишком!
Асвард значительно кивнул ей, словно хотел подтвердить, что он не дух и не сновиденье. Ингитора видела, что он сильно изменился: похудел, лицо его стало суше и строже. Как он мог сюда попасть?
Бергвид надел гривну себе на шею.
– Я посвя… щу… это… Ньёр… ду… – с промежутками, словно на середине каждого слова забывая его хвост, выговорил он, а потом закрыл глаза и застыл, сам похожий на деревянный идол бога, прокопченный дымом жертвенных костров и черный от старой засохшей крови. Обо всем, что случилось перед этим, он, похоже, уже забыл.
* * *К тому времени как они вернулись к «Черному Быку», уже начало темнеть. Ингиторе казалось, что этот день длится уже не первый месяц, а меж тем она совершенно не заметила, как он миновал. Но едва лишь она осознала, как много времени прошло с утра и сколько всего случилось, как невероятная усталость навалилась на нее, как мешок на плечи, и захотелось на что-нибудь присесть.
На берегу горели костры, рыжее пламя бешено билось на морском ветру. Четыре корабля с бычьими головами на штевнях покачивались на волнах, по всему берегу расположились хирдманы, ожидающие своего вожака. В темноте их было трудно сосчитать, и Ингиторе казалось, что их тысячи, что весь берег занят этим разбойным воинством и ни у одного конунга не найдется сил, чтобы одолеть его.
Летний вечер был теплым, но Ингитору пробирала дрожь, и она плотнее стягивала на груди края зеленого плаща. При этом в ней вспыхнуло воспоминание об Эгвальде, о последнем вечере перед его отплытием: тогда он уже не пылал воодушевлением и не жаждал славы, и на лице его отражалось одно – болезненная тоска от разлуки с нею. С гораздо большим удовольствием, чем совершать подвиги во имя любимой, он остался бы с ней дома; он не был трусом, но ему не нужна была для счастья чужая кровь. И сейчас то тихое, такое обычное счастье казалось Ингиторе прекрасным и желанным. Она вспоминала его голос, взволнованный, прерывистый от теснящейся в груди любви, и сейчас его образ вызывал в ней такую щемящую покаянную нежность, какой она не чувствовала там, рядом с ним. Перед глазами вставало его лицо, так хорошо изученное за эти полгода, такое милое, живое, всегда готовое ответить радостной улыбкой на ее взгляд. Хотелось обнять его светловолосую голову, целовать его гладкий лоб и ясные глаза – почему она там, в Эльвенэсе, не видела, до чего он хорош! Какое безумие ею овладело, куда толкало? Тогда они были вместе, ничто не мешало их счастью, но она сама все разбила, разломала, как истинный берсерк! Она вытолкала его в этот поход, она отправилась следом – и вот он в плену, и она в плену, и никогда им больше не встретиться! А она еще воображала себя несчастливой, думала о мести!
Вот она перед ней, живая месть! Месть глядела из темных глаз Бергвида, и лик этой мести оказался страшен! И как далеко ушел теперь Эльвенэс, мирная земля слэттов! Вспоминалась девичья кюны Асты, и даже непримиримая йомфру Вальборг с ее смешным пристрастием к подвигам Торварда конунга казалась сейчас такой милой и хорошей! Как чудесно было бы сейчас сидеть в девичьей за рукодельем, болтать о пустяках с женщинами, которые не забивают себе головы сагами и живут настоящей жизнью! Пустяки, благословенные житейские пустяки! Как чудесно было бы сейчас оказаться там! Хотелось плакать, когда Ингитора думала, что всего десять дней назад сидела в том чудесном, мирном чертоге и сама, по доброй воле, покинула его! Если бы ее раскаяние могло поднять ее в воздух и перенести туда! «И питье свое она имела в крови его ран…» Да, вот ее и постигла участь Мис, бенгельт, женщины-кровопийцы из рассказов Этелахан, обезумевшей от жажды мести: она покинула людей и живет, как зверь среди зверей! Те безумцы, о которых рассказывала Этелахан, становились легче пуха и могли ходить по веткам деревьев; они могли даже летать, даже перелететь через море в другую страну! Но Ингитора чувствовала себя такой тяжелой и беспомощной, как никогда в жизни! Ее безумие приковало ее к земле тяжкими цепями и вот-вот утянет совсем под землю!
Возле «Быка» их уже ждал человек в хорошей одежде, с ухоженной рыжеватой бородой, но с серебряным обручем на шее и связкой ключей на поясе – то есть раб-управитель. Подобная фигура, уместная в богатой усадьбе знатного человека, но не у морского конунга рядом с погубленным кораблем, была так неожиданна, что Ингитора изумилась, словно ничего похожего никогда не видела. Казалось, такой дикий человек, как Бергвид, и жить должен в лесу под елкой или спать прямо на песке, возле корабля.
– Йомфру Хильда прислала меня проведать, не кончен ли бой и не готов ли Бергвид хёвдинг пройти в усадьбу! – почтительно проговорил он, из учтивости стараясь смотреть при этом на Бергвида, но его взгляд сам собой то и дело прыгал к Ингиторе.
Бергвид вяло кивнул: теперь вид у него был утомленный, почти сонный.
– Передай моей сестре йомфру Хильде, что я приду к ней утром, – пробормотал он. – Пусть добычу несут в усадьбу.
Он пошел куда-то вдоль по берегу, к темнеющему ельнику. Там на пригорке Ингитора смутно различала в сумерках какое-то большое, диковатого и древнего вида сооружение с огромными резными столбами. «Там дальше по берегу – святилище Тюра, Тюрсхейм, – когда-то говорил ей Эвар Полмарки. – Мы поплывем мимо, с моря его хорошо видно…» Когда-то? Сегодня или сто лет назад? Хотелось оглядеться, найти его, того, чей голос еще так свежо и ясно звучал у нее в ушах, – и такое жуткое, холодное чувство одиночества охватывало Ингитору, когда она вспоминала… Это было одиночество последнего живого среди мертвецов, и она крепче стягивала на груди плащ, пытаясь спрятаться от стылого дыхания близкой смерти.
Обладатель серебряного ошейника тем временем повернулся к Ингиторе и поклонился:
– Прошу йомфру пожаловать за мной. Я – Спелль Серебряный, управитель йомфру Хильды, хёвдинга Острого мыса, дочери Вебранда Серого Зуба, из усадьбы Фридланд.
Ингитора отметила несообразность его речи: слова «хёвдинга Острого мыса» надлежало поставить не до слов «дочери Вебранда Серого Зуба из усадьбы Фридланд», а после. Но может, она и ослышалась, поскольку голова у нее шла кругом, а руки и ноги уже были как набитые тряпьем. Спелль Серебряный еще раз поклонился, приглашая за собой, и она пошла за ним. Да, правда, она что-то слышала про усадьбу Фридланд, расположенную в этом жутком месте. На мысу виднелась всего одна усадьба, к которой от причала вела утоптанная каменистая дорога. Дружина «Черного Быка» повалила следом.
– Не ждал я увидеть здесь тебя, йомфру! – негромко сказал позади нее знакомый голос, и Ингитора, вспомнив, быстро обернулась.
– И я не ждала тебя увидеть здесь! – воскликнула она, обнаружив возле себя Асварда. – Никак не ждала! Даже не верю, что это действительно ты! Как это может быть? Как тебя сюда занесло? Как ты сюда попал? Что дома?
– Что дома? – повторил Асвард и пожал плечами, словно его это не касается. – Я там не был уже полгода, но думаю, что там все не так уж плохо. Оттар – хороший хозяин.
– Оттар? При чем он здесь? Он же уехал еще при мне!
– Ну, а без тебя он вернулся. Он вернулся еще даже без нас, пока мы с кораблем и со всеми были с тобой в Эльвенэсе. А потом, когда мы вернулись, он уже обнаружился в Льюнгвэлире. Хозяйка послала за ним, когда оставалась одна, потому что, дескать, некому ей помочь присмотреть за домом и хозяйством. А когда мы вернулись, он уже был ее лучшим другом и она уже не могла без него обходиться. Поговаривали даже, что кое-какое наследство Скельвира хёвдинга он получит: приданое если не за дочерью, так хоть за вдовой!
Ингитора слушала, дивясь и этим новостям, последняя из которых казалась уж вовсе дикой, и самому Асварду. Он сильно изменился: в его голосе вместо прежнего спокойного добродушия слышалась горькая насмешка, и в жестких складках возле рта Ингитора виделось что-то совсем новое.
