Фрэнк Херберт - Бог-Император Дюны
— Это правда? Ты собираешься жениться?
— Это верно.
— На этой Хви Нори, икшианском после?
— Правда.
Айдахо стрельнул быстрым взглядом по инертному телу Лито.
«Всегда они высматривают гениталии», — подумал Лито. — «Может быть мне и следует что-нибудь изобразить, объемистый выступ, чтобы шокировать их», — он подавил смешок, который хотел вырваться из глотки. — «Еще одна эмоция усилена. Спасибо Тебе, Хви. Спасибо вам, икшианцы.»
Айдахо покачал головой.
— Но ты…
— В браке есть очень сильная составляющая, кроме секса, — ответил Лито. — Будут ли от нас дети во плоти? Нет. Но последствия нашего союза будут глубочайшими.
— Я слышал, как ты разговаривал с Монео, — сказал Айдахо. — Я подумал, должно быть, это шутка…
— Осторожней, Данкан!
— Ты ее любишь?
— Глубже, чем любой мужчина когда-либо любил женщину.
— Ну, а как она? Она тебя…
— Она испытывает… притягивающее сострадание, желание быть вместе со мной, отдать мне все, что может. Такова ее природа.
Айдахо подавил отвращение.
— Монео прав. В тлейлаксанские байки поверят.
— Таково одно из последствий.
— И ты все еще хочешь… скрестить меня с Сионой!
— Ты знаешь мои желания. Выбор я оставляю Тебе.
— Что это за женщина, Найла?
— Ты встретил Найлу! Славно.
— Она и Сиона ведут себя как сестры. Эта глыба! Что здесь происходит, Лито?
— А что бы ты хотел, чтоб происходило? И какое это имеет значение?
— Я никогда не встречал такой зверюги! Она напоминает мне о Звере Раббани. Никогда не догадаешься, что она женщина, если бы не…
— Ты встречался с ней прежде, — сказал Лито. — Ты знаешь ее, как Друга.
Айдахо воззрился на него в мгновенно наступившем молчании — хоронящийся зверек, учуявший ястреба.
— Значит, ты не доверяешь, — проговорил Айдахо.
— Доверяю? Что такое доверие?
«Момент подходит», — подумал Лито. Ему было видно, как формируются мысли Айдахо.
— Доверие — это то, что сопутствует присяге на верность, — сказал Айдахо.
— Как, например, доверие между тобой и мной? — спросил Лито.
Губы Айдахо тронула горькая улыбка.
— Так вот, что ты делаешь с Хви Нори? Брак, присяга…
— Хви и я, мы уже доверяем друг другу.
— Ты доверяешь мне, Лито?
— Если мне нельзя доверять Данкану Айдахо, значит мне нельзя доверять никому.
— А если я не могу Тебе доверять?
— Тогда мне Тебя жаль.
На Айдахо это подействовало почти как физический шок. Глаза его широко раскрылись, в них засветились незаданные требовательные вопросы. Он хотел доверять. Он хотел той магии, которая никогда больше не наступит вновь.
Айдахо заметил, что его мысли потекли теперь по причудливому пути.
— Тем, кто в приемной, нас слышно? — спросил он.
— Нет, — «но мои дневники слышат».
— Монео был в ярости. Это было видно всякому. Но вышел он отсюда смиренней ягненка.
— Монео аристократ. Он женат на долге, на ответственности. Когда ему напоминаешь об этом, его гнев угасает.
— Вот как, значит ты его контролируешь? — спросил Айдахо.
— Он сам себя контролирует, — проговорил Лито, припоминая, как Монео кидал на него взгляды, пока делал свои заметки — не ради того, чтобы его успокоили, но чтобы ему напомнили о его чувстве долга.
— Нет, — проговорил Айдахо. — Он себя не контролирует. ты это делаешь.
— Монео запер себя в прошлом. Этого я с ним не делал.
— Но он аристократ… Атридес.
Лито припомнил черты стареющего Монео и подумал, насколько неизбежно, что аристократ отказывается выполнить свою последнюю обязанность — отойти в сторону и раствориться в истории. Его следовало бы отодвинуть — и он бы отодвинулся. Ни один аристократ никогда не мог преодолеть требования перемен.
Айдахо не закрыл тему.
— А ТЫ аристократ, Лито?
Лито улыбнулся.
— Внутри меня умирает аристократ из аристократов, — и при этом подумал: «Привилегия становится высокомерием. Высокомерие ведет к несправедливости. А это сеет семена разрушения».
— Может быть меня не будет на твоей свадьбе, — сказал Айдахо. — Я никогда не воспринимал себя, как аристократа.
— Но ты был аристократом. Ты был самым, что ни на есть аристократом меча.
— Пол был лучше, — ответил Айдахо.
Лито проговорил голосом Муад Диба:
— Потому что ты меня научил!
И вернулся к своему обычному голосу:
— У аристократа есть тяжкая обязанность — учить, и порой, на жестоком примере. Подумал: «Гордость своим происхождением ведет к обедненности, к слабостям внутриродового скрещивания. Открывается дорога для кичливости богатством и благоустройством. Входит нувориш, приходит к власти, как это сделали Харконнены на спинах древних режимов»
Столь неуклонны повторения подобного цикла, что, подумалось Лито, стоило бы уже кому-нибудь подразобраться, как подобная программа уходит корнями в незапамятно давние модели обеспечения выживания рода — в модели, которые человечество давно переросло, но которые еще крепко в нем сидят.
Лито подумал, что при такой неуклонности повторения цикла пора было бы кому-нибудь разобраться в стародавней модели обеспечения выживания рода, которую человечество давно переросло, но которая все еще крепко в нем сидит.
«Но нет, мы все еще несем в себе те ненужные сорняки, которые я должен выполоть.»
— Есть ли где-нибудь передовая граница? — спросил Айдахо. — Есть ли где-нибудь опасная граница, куда бы я мог отправиться и никогда больше не быть частью этого?
— Если и нет никакой границы, ты должен помочь мне сотворить ее, — сказал Лито. — Нет такого места, куда бы ты мог удалиться, чтобы нельзя было последовать за тобой и найти.
— Значит, ты не дашь мне удалиться.
— Удались, если хочешь. Другие ты уже пробовали это сделать. Говорю Тебе, нет границы, нет места, где спрятаться. Как раз сейчас, как это было много-много лет назад, человечество похоже на одноклеточных животных, склеенное друг с другом клеем опасности.
— Никаких новых планет? Никаких незнакомых…
— О, мы растем, но не делимся.
— Потому что ты держишь нас вместе! — обвинил он.
— Не знаю, сумеешь ли ты понять это, Данкан, но граница есть. Но, если есть любой вид границы, тогда лежащее позади Тебя не может быть важнее лежащего впереди.
— Ты прошлое!
— Нет, это Монео прошлое. Он скор в возведении традиционных аристократических барьеров против всех границ. ты должен понять силу этих барьеров. Они не только отгораживают планеты и землю на этих планетах, они отгораживают идеи. Они подавляют перемены.
— Это ты подавляешь перемены!
«Он не отступает», — подумал Лито. — «Еще одна попытка.»
— Самая верная примета существования аристократии — барьеры, возведенные против перемен, занавесы — железные, стальные, каменные, из любого материала — но не пропускающие новое, непохожее.
— Я знаю, что где-то должна быть граница мира, — проговорил Айдахо. — Ты ее прячешь.
— Я не прячу никаких границ. Я хочу границ! Я хочу неожиданностей!
«Сперва Данканы прут напролом», — подумал Лито. — «А доперев, останавливаются перед открытой дверью.»
В точном соответствии с этим предсказанием мысли Айдахо переметнулись на новую тему.
— На твоей помолвке действительно играли спектакль Лицевые Танцоры?
В Лито закипел гнев — и тут же сменился исковерканной радостью: надо же, я гневаюсь, я способен испытывать чувства такой глубины. Ему хотелось заорать на Данкана… но это бы ничего не решило.
— Лицевые Танцоры выступали, — сказал он.
— Почему?
— Я хочу, чтобы все разделяли мое счастье.
Айдахо воззрился на него так, будто только что обнаружил отвратительное насекомое в своем питье, и проговорил бесцветным голосом:
— Это самая циничная вещь, которую я когда-либо слышал от любого из Атридесов.
— Но это сказал Атридес.
— Ты умышленно стараешься заговорить мне зубы! Ты избегаешь моих вопросов.
«И этот лезет на драку», — подумал Лито. Вслух же сказал:
— Лицевые Танцоры Бене Тлейлакса — это организм-колония. Если брать по отдельности — они мулы. Таков выбор, который они сделали для себя и сами по себе.
Лито ждал, думая: «Я должен быть терпелив. Они должны открыть это самостоятельно. Если произнесу я, они не поверят. Думай, Данкан. Думай!»
После долгого молчания Айдахо проговорил:
— Я дал Тебе клятву. Это важно для меня. Это и остается важным. Я не знаю, что ты делаешь или почему. Могу сказать Тебе только, мне не нравится то, что происходит. Вот Тебе! Я это сказал.
— Поэтому ты и примчался сюда из Твердыни?
— Да!
— Вернешься ли ты теперь назад, в Твердыню?
