Дэн Абнетт - Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус
Кровавые капли в воздухе.
Третий. Топор из тусклой стали выбивает искры из наплечника Приада. Молниевые когти вонзаются в грудную клетку и глотку, пронзая плоть, словно вилкой мокрый пергамент. Четвертый. Меч отрубает ему руку, в которой зажат топор. Приад пинает врага, его усиленный удар отбрасывает искалеченного зеленокожего на каменистую осыпь, и тот кубарем катится вниз. Он ловит топор в воздухе. Тот все еще крутится и падает, выскользнув из мертвой руки, которая тоже все еще крутится и падает. Он двигается так быстро, что словно само время замедлилось в ожидании его, так, будто зеленокожий подвесил топор в воздухе для него, так, словно воздух держал его для Приада как послушный слуга.
Он ловит топор, разворачивает и погружает его в лицо пятого. Кровавые брызги. Вверх, вверх по склону.
Приад из отделения «Дамокл», из Железных Змеев с Итаки, был здесь пятнадцать лет. По человеческим меркам это большой отрезок жизни. По меркам Имперской Гвардии это долгое и жестокое путешествие в ад.
Для Приада это было обязанностью, временной занятостью, долгом. Тягостным, возможно, даже изнурительным, но все-таки всего лишь еще одним заданием, которое пополнит его послужной список, еще одним занятием, призванным скоротать его жизнь, практически бесконечную, если насильственная смерть не заберет её.
Он ждет новой встречи с Итакой. Он ждет встречи с Харибдис, луной-крепостью, Домом Ордена. Он ждет встречи с братьями из отделения «Дамокл». Он ждет Обряда Возвращения. Лишь этим он утешает себя, лишь в этом его разум хранит остатки человечности, во всем остальном за пятнадцать лет превратившись в совершенное оружие.
Он ждет момента, когда сможет поговорить с другой живой душой впервые за всё время с начала задания. Слишком долгой была тишина. Он ждет момента, когда можно будет почистить и отремонтировать броню, отполировать миллион царапин, зарядить болтер, хорошенько выспаться — по-настоящему выспаться, а не довольствоваться периодами полусна, которыми он перебивался благодаря каталептическому узлу, чтобы не быть застигнутым врасплох.
Пятнадцать лет. Удерживай кланы зеленокожих на Корам Моте, — сказал магистр ордена. — Создавай им проблемы. Фокусируй их внимание на себе. Не давай увеличивать численность. Дай нам время, чтобы линейный флот Звездного Рифа смог достичь их основных миров и зачистить их.
— Как долго флот будет выходить на позиции? — спросил Приад.
— Недолго. Пятнадцать лет.
Вполне сносно. На мгновение Приада обеспокоило, что это довольно значительный промежуток времени. Два столетия, что Великий Петрок удерживал Анкилос, под конец могли показаться утомительными. Охота на стальных людей менее увлекательная, чем на зеленокожих.
Он почти на вершине. На юге встает одно из солнц. Свет желтый, лучи косые. Он видит яркое пятнышко, подобное остывающей звезде, на западе. Ходовые огни. Он слышит звуковой сигнал, на визоре загорается значок.
Осталось две минуты. Последние две минуты из пятнадцати лет.
На вершине зеленокожие. Для них он стал мифом, чудовищем, что охотился и убивал их по всему западному континенту в течение пятнадцати лет. Они хотят убить его, но убить его они не могут. Первого он мечом разрубает напополам, когтями бьет по морде другому. Появился вожак, вдвое больше Приада, смеющийся, словно людоед, утробным инфразвуковым ревом, топор занесен для удара.
Огромный, но слишком медленный. Приад из отделения «Дамокл», из Железных Змеев с Итаки, перепрыгивает через него, и, приземлившись позади, разрубает мечом похожий на ствол дерева позвоночник врага, вожак падает, издав булькающий звук разрезанным горлом — двигаться он больше не сможет. Приад отрубает гиганту руки — окровавленные руки, которые судорожно пытаются нащупать его.
Он наносит смертельный удар.
— Итака! — выкрикивает он первое слово, сказанное им за пятнадцать лет на Корам Моте — и последнее.
«Громовой ястреб» приближается, зависает над головой, приземляется на Смерть-гору, аппарель открыта, двигатели ревут.
Пятнадцать лет прошли.
Интересно, куда они его отправят завтра.
Ник Винсент
Третий мудрец
— Я, брат Константин, сын Итаки, ветеран ордена Железных Змей, простираюсь пред вами. Я приношу в дар эту пару копий, что навострены точильным камнем из Лазаретто и испытаны в диких водах нашего родного мира, омытые кровью чудовищного морского аспида родом из наших отроческих грез, чью шкуру я также приношу в дар.
— Я приношу в дар эти три символа моих братских уз в знак искренности и верности. Я выражаю глубочайшее почтение и осмеливаюсь просить моих командиров, моих капитанов, о чести получить звание капеллана как ваш проситель, как ваш слуга.
— Ты осмеливаешься предстать перед нами, проситель? — задал вопрос брат-капитан Дидимос, — Ты, потерявший троих человек во время предприятия на Манолисе?
— Я с тяжелым сердцем ношу в себе мучительную боль от утраты моих братьев по отделению, с того самого момента по сей день, — сказал Константин. Лицо его было прижато к холодному мраморному полу, руки широко раскинуты в стороны, а тело распростерто перед капитанами космических десантников из ордена Железных Змей, что предопределят его будущее и его судьбу.
— Я должен высказаться, брат-капитан, — молвил брат-сержант Приад из отделения Дамокл. Он поднялся и, пока обходил вокруг распростертого тела брата Константина, вытащил флягу из-за своего пояса и начал совершать обряд подношения воды.
Брат-капитан Дидимос начал было подниматься со своего места, шокированный увиденным, но его остановила ладонь, настойчиво легшая на грудь.
— Позволь ему высказаться, — сказал брат-капитан Фей, — согласно нашим обычаям.
Приад уронил по одной капле воды из своей медной фляги сначала на затылок умащенной головы Константина, а затем — на тыльные стороны его обнаженных ладоней.
— Я помазываю тебя, претендент в капелланы Константин, водой Манолиса, где ты пожертвовал своей репутацией, а с ней и жизнью троих наших братьев, чтобы выполнить поставленные задачи, чтобы оставшаяся часть отделения Скипион смогла выжить, и чтобы пять миллиардов душ продолжали следовать истинным путем Императора.
Брат-капитан Дидилос немного расслабился, и слово взял брат-капитан Кулес.
— Ты рискнул предстать перед нами, проситель? — спросил он, — Ты, недостойный, единственный оставшийся в живых после предприятия на Христалле?
— Я с тяжелым сердцем ношу в себе мучительную боль от утраты моих братьев по отделению, с того самого момента по сей день, — сказал Константин, оставаясь неподвижным. Капля воды с Манолиса сбежала с его макушки и собралась в мускулистой ложбине между основанием черепа и затылком.
— Я должен высказаться, брат-капитан, — сказал брат Катэр Гологорн, еще недавно бывший прикомандированным к Первому Танитскому полку в мирах Саббат. Он встал, когда брат-сержант Приад преклонил колени на ступенях между лежащим Контстантином и местом, где покоились братья-капитаны, чтобы вершить судьбу просителя. Брат Гологорн вытащил медную флягу из-за пояса, вынул пробку и уронил одну каплю из сосуда на затылок просителя прямо на предыдущую, затем повторил то же с его руками.
— Я помазываю тебя, претендент в капелланы Константин, водой Христаллы, где на своем первом задании, перед лицом неминуемой гибели, ты благородно собрал геносемя своих павших боевых братьев, и вернулся на Итаку, окровавленный, но несломленный, для излечения, лишившего тебя на семь сезонов возможности нести боевую службу. Все это время, и много позже, ты сносил презрения от своих боевых братьев, не пытаясь оправдать свое возвращение. Я не знаю более достойного кандидата.
Брат-капитан Дидимос и брат-капитан Кулес одобрительно переглянулись и кивнули, когда брат Гологорн преклонил колени на ступени подле брата-сержанта Приада.
Затем слово взял брат-капитан Фей, замыкая триумвират.
— Брат Константин, — сказал он, — Ты отваживаешься предстать перед нами, проситель, после трусливого отказа вести свой десантный корабль для предприятия на Бальтазаре, когда планета Рифовых звезд была захвачена врагом и навеки утеряна для Империума?
— Я с тяжелым сердцем ношу в себе мучительную боль от утраты этой планеты, с того самого момента по сей день, — сказал Константин, неподвижный, капля воды с Христаллы, проделав тот же путь, что и капля с Манолиса, присоединилась к крошечной лужице влаги в мускулистой ложбине у загривка.
— Ты ничего не скажешь в свою защиту? — спросил брат-капитан Фей.
— Двое мудрейших, каких я только знаю, мужей уже сказали за меня.
— А вот и третий, — сказал брат-сержант Приад, когда громадные двойные двери в конце залы с грохотом отворились и внутрь размашистой походкой вошел магистр ордена Сейдон.
