Елизавета Дворецкая - Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы
«Златоухий» ткнулся носом в песок, хирдманы попрыгали в воду и вытолкали его на берег. Торвард конунг спрыгнул с борта, потом снял Ингитору и повел ее к соснам, под которыми уже видел статную фигуру своей матери. Ингитора то окидывала беглым смущенным взглядом эту огромную, бурлящую толпу, то опускала глаза, чувствуя, как тяжело ей выдерживать эту встречу. А Торвард радостно улыбался и махал свободной рукой, и Аскефьорд отвечал ему многоголосыми радостными криками. Что бы ни было – Торвард конунг вернулся домой с победой, достигнув исполнения всех своих желаний, и для каждого из встречающих это была своя, родная победа. Для Ингиторы все это было новостью: бурые каменистые берега, песок площадки, высокие сосны на дальнем, приподнятом краю, и все эти лица – а для Торварда это было близким, родным, составляющим часть его самого.
Не дойдя по сосен шагов пяти, Торвард остановился и огляделся, словно проверял, все ли на него смотрят. Шум поутих.
– Ну, смотрите, вот она! – весело крикнул он, подняв руку Ингиторы так, чтобы все видели блестящее у нее на запястье обручье. – Это – Ингитора дочь Скельвира, моя невеста и ваша будущая кюна. Я люблю ее и хочу, чтобы вы ее любили.
Ингитора наконец нашла в себе мужество поднять голову и оглядеть толпу. Толпа замерла, а потом вдруг разразилась бурей восторженных и ликующих криков. Все ждали вторую Хёрдис Колдунью – и когда они увидели Ингитору, ее открытое, румяное от волнения, умное лицо, блеск ее серо-голубых ясных глаз, осознали благородство, которым веяло от всего ее облика и которое сказывалось в каждом ее движении, которым дышал даже башмачок на ее маленькой ножке, ступающей по песку – Аскефьорд понял, что благословение богов снизошло на него вместе с ней и их конунг наконец получил то, чего заслуживает!
За матерью йомфру Ингиторы в Слэттенланд было уже послано, за самыми знатными людьми Фьялленланда тоже разослали гонцов, и весь Аскефьорд радостно бурлил в ожидании свадьбы, не сомневаясь, что за столом найдется место для всех, не исключая обитателей самых тесных и жалких избушек. Но и теперь в гридницу Аскегорда каждый вечер набивалось столько народа, сколько она могла вместить, и каждый вечер здесь рассказывали и рассказывали все сначала – и никто не уставал слушать, даже те, кто уже все знал. Кюна Хёрдис, против ожиданий, отнеслась благосклонно к будущей невестке, поскольку оценила в ней ту же смелость, пылкость и упорство, которыми в молодости славилась сама и без которых никогда не стала бы женой конунга. Правда, различного между двумя избранницами фьялленландских конунгов было гораздо больше, чем общего, и потому Ингитору полюбили гораздо раньше, чем даже успели как следует с ней познакомиться. Конунг любил ее и при всем народе клал голову к ней на колени – а значит, в глазах Аскефьорда, который боготворил своего конунга, его невеста сразу вознеслась в божественные высоты.
В ожидании свадьбы Ингитора все чаще думала о том, что происходит в Слэттенланде. Ведь с тех пор как она отплыла на «Бергбуре», сопровождаемая самыми добрыми пожеланиями и самыми худшими ожиданиями, там не имели верных известий о ее судьбе. Вернувшись домой, Эгвальд ярл расскажет о том, что выкуп вместе с везшей его девушкой попал к Бергвиду Черной Шкуре, а сам узнает, что этой девушкой была не Вальборг, а Ингитора. Вскоре кто-то неизбежно оттуда прибудет. В руках у нее осталась «морская цепь» Хеймира конунга, которую она хотела вернуть, а выкуп за Эгвальда еще не прислали. А когда его привезут, ей придется объяснять слэттам свое нынешнее положение и перемену своих чувств. Она не знала, как посмотрит в глаза людям, которых призывала к мести, к войне с тем самым человеком, за которого теперь выходит замуж. И совершенно добровольно. И обмирает от счастья, когда видит, как он просто сидит на ступеньке своего высокого сиденья (он любил быть не над дружиной, а среди нее ), как он слушает кого-то или говорит, как поблескивают золотые обручья на его широких смуглых запястьях, как падает ему на правое плечо распустившаяся коса… Коса на той самой голове, которую она когда-то требовала – отдельно от тела…
– Да ничего особенного! – утешал ее Торвард, который ни в чем теперь не видел особых трудностей. – Помнишь, как там в сказании? Как великан Тьяцци похитил богиню Идунн с яблоками вечной молодости? Потом асы его убили, а его дочь Скади явилась к ним с оружием, чтобы отомстить. А они сказали, что взамен убитого отца готовы предоставить ей любого из них в мужья. И она согласилась. Ну, и мы скажем: я лишил тебя отца, а взамен женюсь на тебе. И пусть хоть один козел в Морском Пути посмеет проблеять, что это уронило чью-то честь!
– Многие скажут: то, что хорошо для асов, не всегда хорошо для смертных!
– Да пусть тролли возьмут того, кто так скажет! Если уж кому-то нужно совать нос в мои дела и непременно требовать каких-то объяснений, то это ничуть не хуже всякого другого!
Однако, ссылка на решение богини Скади была единственным достойным объяснением, которое они могли предложить досужим умам Морского Пути. А что, например, она скажет своей матери и домочадцам Льюнгвэлира, когда те приедут? При всем желании Ингитора не смогла бы объяснить, как это вышло . Привезенную из Медного Леса старую рубашку, ту, со швом от ворота до пояса, кое-где замаранную кровью от его царапин, Торвард запретил стирать и велел хранить в особом ларце на вечные времена. «Расскажу внукам, когда буду умирать!» – говорил он Ингиторе, хотя именно сейчас был особенно настроен жить вечно. И пока самое достоверное объяснение оставалось за Флитиром Певцом из Бергелюнга, сказавшим однажды и не устававшим повторять: «Да понравились они друг другу, чего вам еще надо?»
Но, как ни старалась Ингитора подготовиться к неизбежному, она все же разволновалась, когда услышала, что в Трехрогий фьорд приплыли корабли слэттов. Новость эту от Лейдольва Беглеца принес гест, верхом скакавший по берегу и опередивший корабли, шедшие на веслах при неблагоприятном ветре. К Аскефьорду плыл сам Эгвальд ярл в сопровождении множества людей с дружинами.
– Давно пора ему появиться! – говорили люди, торжествуя, что их обожаемый конунг перехватил у слэтта невесту. – А то как бы не заржавело то золото, которое он должен нашему конунгу за свое освобождение!
– Но какие у него намерения? – допрашивала гонца кюна Хёрдис, почти довольная возможностью новой войны, которая обязательно покроет ее сына новой славой. – Эгвальд ярл выглядел не слишком воинственно?
– Он выглядел довольно-таки воинственно! – подтвердил гонец. – Лейдольв ход-трединг непременно пожелал предупредить тебя, конунг, хотя нельзя сказать, чтобы намерения у слэттов были враждебные. Сказали-то они, что должны вернуть тебе золото за выкуп, но, по правде сказать, вид у Эгвальда ярла был не самый дружелюбный. Лейдольв ход-трединг также велел передать тебе, конунг, что сам он с хорошим войском отправится следом за слэттами уже на другой день. Так что он будет под рукой, если вдруг понадобится.
В ближайшие несколько дней в Аскефьорде говорили только об этом. Особой боязни не ощущалось: хёльды и ярлы с дружинами, ходившие с конунгом на Квиттинг, еще не разъехались по домам в ожидании его свадьбы, и Аскефьорд отнюдь не был беззащитен. Трепетала в ожидании этой встречи одна Ингитора.
– Я боюсь, что Эгвальд будет требовать, чтобы я вернулась! – говорила она Торварду. Разговоры их происходили в гриднице, под сенью священного ясеня и в присутствии толпы народа: Ингитора привыкла, что Торвард постоянно окружен людьми, и даже сомневалась, позволят ли им хотя бы брачную ночь провести не на всеобщем обозрении.
– Будет требовать? – отвечал Торвард, поднимая брови. – Во-первых, по какому праву он будет что-то у меня требовать? А во-вторых, чем он недоволен? Вы ведь с ним даже не были обручены по-настоящему, так что прав на тебя у него никаких. Или он думает, что я держу тебя здесь силой?
– Думаю, да. Он же не знает… Он едва ли даже знает, что ты не освободил меня от Бергвида, что мы встретились раньше. Я для Эгвальда то же самое, что твой Дракон Битвы для тебя. Пока я здесь, ты для него самый первый враг.
– Но ему придется смириться с тем, что ты здесь. И я на его месте не задирал бы нос перед человеком, который взял меня в плен и отпустил без выкупа.
– А он наверняка говорит всем, что на твоем месте не гордился бы победой, одержанной с помощью колдовства!
– А пусть говорит, что хочет! Тролли с ним! Я-то знаю, как все было на самом деле, и люди мои знают. Правда? – Торвард огляделся, и гридница ответила ему дружным гулом одобрения. – А если он думает, что я держу тебя силой, то он скоро сам будет здесь и убедится, как оно на самом деле.
– Его это не утешит.
– Это его трудности. Я свои решил, и он пусть решает свои. Он ведь уже большой мальчик! – Торвард усмехнулся. – И я не нанимался ему в воспитатели.
