Джеймс Клеменс - Врата ведьмы

Пока он вглядывался вниз, до него доносились голоса из доков. Люди обращались друг к другу: кто-то грубо и неблагозвучно, кто-то по-товарищески. На краю моря вылавливали сетями и канатами мачты и части корпусов, сплетенных в клубки обломков и найденных на улицах и проулках затопленных территорий Алоа Глен.

Шла ежедневная рутинная работа. С каждым утренним приливом на берег выбрасывались жертвы последних кровопролитий. Выглядело это так, будто океанские глубины стремились вытеснить из своих соленых вод всю боль и кровь массовых убийств. Из стоячих вод всплывали и медленно покачивались на волнах не только разбитые остовы кораблей, но и окровавленные тела людей, драконов и чудовищ с щупальцами. Утренний смрад и зловоние превращали берег в пиршественный стол для прибрежных птиц.

Похожие на ночных мародеров, мужчины и женщины, работающие внизу, обвязывали носы и рты кусками материи. Но Толчуку гнилой запах разложения не мешал. Он давно уже приноровился к нему. Еще до начала войны Толчук не мог выветрить этот гнусный запах смерти из своего носа.

Повернувшись спиной к морю, Толчук выудил из своей набедренной сумки малиновое каменное сердце. Здесь, в тени, отбрасываемой западным остовом замка, его камень наливался собственным внутренним сиянием. Когда-то он сверкал, как огненно-красное солнце, теперь же его мерцание было тусклым и блеклым. Толчук поднес кристалл к указателям компаса: север, запад, юг, восток. Ничего. Он не чувствовал знакомых биений Сердца. Кристалл, который вел его когда-то, перестал действовать.

Огр поднял кристалл в направлении вечернего зарева. Сквозь глубокие грани он вглядывался в тень его сердцевины: гибель, тень в камне, проклятие, наложенное страной на его народ за зверства, учиненные одним из его великих предков, Клятвоотступником. Старейшины племени принудили Толчука искупить преступления предшественника. В качестве советчика ему преподнесли этот камень, вместилище душ умерших представителей его рода. Но Зло почти осуществило свое проклятие. Оно разрослось внутри кристалла, будто питалось душами его предков. Когда Толчук лишь начинал свои искания, крошечный червь был едва виден сквозь тысячи граней кристалла, но сейчас его присутствие было неопровержимо. Он явно менялся. Словно гусеница, превращающаяся в бабочку, Зло обратилось в темное существо, притаившееся внутри красноватого кокона. Но что это было? И что из этого могло получиться?

Толчук опустил драгоценность.

По правде говоря, какое это имело значение? Души его предков почти исчезли. Толчук оперся на темный камень. Почему Сердце племени вело его к этой ведьме? В данном факте кроется ключ ко всему? Помогая ей, он поможет себе? Он не имел никакого представления об этом. Но какой еще путь мог открыться ему?

Толчук теребил открытую сумку, вновь уставившись на сборщиков мусора внизу. Наблюдал за птицами, нарезающими круги в небе, кричащими и каркающими над прибрежной трапезой. Смотрел на акул, дерущихся за пойманные в сети тела. Он отвернулся. «Жизнь всегда кормится от смерти», — мрачно подумал огр.

Яростно засовывая каменное сердце обратно в свою сумку, он пыхтел и пытался справиться с завязками. Словно злясь на его бессильную борьбу, камень ярко вспыхнул. Толчук затаил дыхание. Камень выскочил из его когтистых пальцев и загромыхал по башенному полу. Он остановился у опрокинутого столба, продолжая сиять, подобно звезде.

Толчук искоса смотрел на него, его глаза слезились от яркого света и внезапно полученного облегчения. Сердце снова ожило.

Он опустился на колени, опершись на согнутую руку. Другой рукой он прикрыл глаза от ослепительного сияния. Из самого сердца красноватого света появилась тень. Она разрасталась под оглушительное сердцебиение, которое Толчук ощущал в своих ушах. Тьма взвилась вверх из яркого свечения. Толчук онемел от охватившего его ужаса.

Зло. Оно явилось заявить на него свои права.

Толчук все еще стоял без движения. Но к этому времени он уже поднялся из своего полусидячего положения: если смерть пришла за ним, он был готов к этому. Красноватый свет был поглощен взвивающейся тьмой. Затем тени уплотнились, окруженные аурой красноватого сияния. Блеск все еще слепил глаза, словно ореол солнца во время затмения.

Взвивающиеся тенистые облака срастались между собой, образуя подобие фигуры. Несмотря на слепящий свет, Толчук широко распахнул глаза при виде открывающегося зрелища. Перед ним выросла фигура огра, великана-людоеда, вылепленная из тьмы. Горбатый и согбенный, он опирался на руку толщиной со ствол дерева, по его голой спине тянулась щетина колючего меха. Огромные глаза, вихри темных облаков, уставились на Толчука. Это могло бы быть его собственным отражением в темном зеркале, — и, в какой-то степени, и являлось его отражением.

Он придвинулся вперед, слезы застилали его глаза.

— Отец?

Сумеречная фигура осталась без движения, но лицо, казалось, озарилось радостью. Глаза пробежали по прямоходящей фигуре Толчука.

— Тот-кто-передвигается-как-человек.

Толчук оглядел себя сверху вниз и изогнулся, опершись на когтистый кулак.

— Нет, — сказало существо голосом, звучащим одновременно как шепот и как отдаленный окрик. Оно говорило на родном языке огров. — Не делай этого. Триада дала тебе верное прозвище.

— Но, отец?..

Темная голова качнулась.

— У меня не так много времени. Я должен говорить быстро.

— Но Сердце? Оно снова сияет!

— Это ненадолго. — Темный огр поднял глаза на своего сына. — Я последний из призраков камня. Наши кровные узы помогли мне достаточно долго сдерживать Зло. Но как только сядет солнце, я исчезну.

— Нет!

Разразился гневный ропот.

— Камни падают с вершин, вода бежит вниз с холмов. Даже огры не могут побороть подобные вещи. И ты огр, сын мой. Но у тебя другая участь.

— Но?..

— Я встречу свой конец, дав тебе единственное указание. С приближением Зла я осознаю твой дальнейший путь. Но по нему ты должен идти без духов. Ты должен идти один.

— Но почему? Если Зло опустошит камень, какой смысл продолжать?

— Еще не все потеряно, сын мой. Есть способ разрушить Зло, оживить сердце нашего народа.

— Я не понимаю.

Отдельные части фигуры начали блекнуть в излучающемся малиновом сиянии. Голос становился все глуше.

— Возьми камень… куда он указывал вначале.

— Куда?

Ответом стало завывание ветра в его ушах. Толчук отступил назад. Он тяжело дышал.

— Нет.

Он знал, что все расслышат верно. Образ растворился в тени.

— Сделай это… в память о твоем отце.