Джордж Мартин - Буря мечей. Книга II

— Возможно, и так, ваше величество... но мне всегда казалось, что Рейегар не создан для счастья.

— Послушать тебя, жизнь у него была очень унылая.

— Не то что унылая, но... принцу была свойственна меланхолия, чувство...

— Какое чувство?

— Чувство обреченности. Он был рожден в горе, моя королева, и эта тень висела над ним всю жизнь.

Визерис рассказывал о рождении Рейегара только однажды — возможно, потому, что эта история казалась ему слишком грустной.

— Тень Летнего Замка?

— Да. Однако не было места, которое он любил больше, чем Летний Замок. Он навещал его время от времени, совсем один, если не считать его арфы. Даже рыцарей Королевской Гвардии он не брал туда с собой. Он любил спать в разрушенном чертоге, под луной и звездами, и каждый раз возвращался оттуда с новой песней. Когда он играл на своей высокой арфе с серебряными струнами и пел о сумерках, слезах и гибели королей, слушателям казалось, что он поет о себе самом и о тех, кого любит.

— А узурпатор? Он тоже любил грустные песни?

— Роберт? — усмехнулся Арстан. — Роберт любил смешные песни, чем похабнее, тем лучше. Сам он пел, только когда бывал пьян: «Бочонок эля», «Погребок», «Медведь и прекрасная дева»...

На этом месте драконы подняли головы и дружно взревели.

— Кони! — Дени вскочила на ноги, вцепившись в львиную шкуру. Силач Бельвас снаружи заорал что-то, послышались другие голоса и лошадиный топот. — Ирри, ступай посмотри...

Полотнище у входа распахнулось, и вошел сир Джорах, пыльный и забрызганный кровью, но невредимый. Опустившись перед Дени на одно колено, он сказал:

— Ваше величество, я извещаю вас о победе. Вороны-Буревестники сменили хозяев, рабы обратились в бегство, а Младшие Сыновья слишком перепились, чтобы драться, как вы и говорили. Враг потерял двести человек убитыми, большей частью юнкайцев. Рабы побросали копья, наемники сдались. Мы взяли несколько тысяч пленных.

— А наши потери?

— И дюжины не наберется.

Лишь теперь Дени позволила себе улыбнуться.

— Встань, мой славный храбрый медведь. Взяты ли Граздан и Титанов Бастард?

— Граздан отправился в город, чтобы сообщить ваши условия, — сказал сир Джорах и встал. — Меро, узнав, что Вороны перешли к нам, бежал. Я послал за ним погоню — далеко ему не уйти.

— Хорошо. Оставьте жизнь всем, кто присягнет мне на верность, будь то наемники или рабы. Если достаточное количество Младших Сыновей захочет перейти к нам, оставим их отряд в целости.

На следующий день они прошли последние три лиги, оставшиеся до Юнкая. Если бы не желтый кирпич, вместо красного, город мог бы показаться вторым Астапором: те же осыпающиеся стены, высокие ступенчатые пирамиды и огромная гарпия над воротами. На стенах и башнях толпились люди с арбалетами и пращами. Сир Джорах и Серый Червь построили войско, Ирри с Чхику поставили Дени шатер, и она стала ждать.

Утром третьего дня городские ворота растворились, и оттуда потянулась вереница рабов. Дени на своей Серебрянке выехала им навстречу. Маленькая Миссандея оповещала всех проходящих, что своей свободой они обязаны Дейенерис Бурерожденной, Неопалимой, королеве Семи Королевств Вестероса и Матери Драконов.

— Миса! — воскликнул темнокожий мужчина, несший на плече маленькую девочку, и девочка повторила своим тонким голоском: — Миса! Миса!

— Что они говорят? — спросила Дени у Миссандеи.

— На старом, неиспорченном гискарском это означает «мать!».

Дени со щемящим чувством вспомнила, что своих детей у нее никогда не будет. Она подняла дрожащую руку и, должно быть, улыбнулась, потому что мужчина улыбнулся ей в ответ и снова крикнул:

— Миса! — Другие подхватили его крик. Люди улыбались ей, протягивали к ней руки, становились перед ней на колени. Одни кричали «миса», другие «аэлалла», «катеи» или «тато», но все эти слова значили одно и то же: мать. Они звали ее матерью.

Крик ширился и рос. Кобыла Дени, испугавшись его, попятилась, затрясла головой и замахала серебристым хвостом. Казалось, что даже желтые стены Юнкая заколебались от этого рева. Все больше рабов выходило из ворот, примыкая к общему хору. Целые толпы, спотыкаясь, бежали к Дени, чтобы прикоснуться к ее руке, погладить ее лошадь, поцеловать ей ноги. Ее бедные кровные всадники не могли отогнать их всех, и даже Силач Бельвас испуганно мычал.

Сир Джорах хотел увести ее прочь, но Дени вспомнила видение, которое явилось ей в Доме Бессмертных.

— Они не причинят мне вреда, — сказала она. — Они мои дети, Джорах. — Она со смехом тронула каблуками Серебрянку и поехала им навстречу, а колокольчики в ее косе звенели, восхваляя победу. Дени перешла на рысь, потом поскакала галопом. Коса стлалась позади, и освобожденные рабы расступались перед ней.

— Матерь, — восклицали они сотней, тысячью, десятью тысячами глоток. — Матерь, — выпевали они, касаясь ее ног, пока она пролетала мимо. — Матерь, Матерь, Матерь!

АРЬЯ

Увидев вдали высокий холм, позолоченный осенним солнцем, Арья сразу его узнала. Они снова вернулись к Высокому Сердцу. К закату они поднялись наверх и разбили лагерь там, где с ними ничего не могло приключиться. Арья обошла пни от чардрев с оруженосцем лорда Берика, Недом, и они постояли на одном, глядя, как меркнет на западе последний свет дня. На севере бушевала буря, но дождь не задевал Высокого Сердца, зато ветер здесь дул такой, что Арье казалось, будто кто-то стоит сзади и тянет ее за плащ. Но когда она обернулась, там никого не оказалось.

Привидения, вспомнила она. На Высоком Сердце нечисто.

Они развели большой костер, и Торос, сидя около него, смотрел в пламя так, словно на свете больше ничего не существовало.

— Что он делает? — спросила Арья у Неда.

— Иногда он видит в пламени разные вещи. Прошлое, будущее и то, что происходит далеко отсюда.

Арья прищурилась, силясь разглядеть то, что видел красный жрец, но у нее только заслезились глаза, и она быстро отвернулась. Джендри, тоже наблюдавший за Торосом, внезапно спросил его:

— Это правда, что ты видишь там будущее?

Торос со вздохом отвернулся от костра.

— Теперь нет, но иногда Владыка Света посылает мне видения.

Джендри этому явно не поверил.

— Мой мастер говорил, что ты пьяница и мошенник и что не бывало на свете священника хуже тебя.

— Какие недобрые слова, — усмехнулся Торос. — Верные, но недобрые. Кто он был, твой мастер? Я тебя, часом, не знаю?

— Я служил в подмастерьях у мастера-оружейника Тобхо Мотта, на Стальной улице. Ты покупал у него свои мечи.

— Точно. Он драл с меня за них двойную цену, а потом ругал меня за то, что я их порчу. — Торос засмеялся. — Твой мастер правильно говорил. Святостью я не отличался. Я был младшим из восьми братьев, вот отец и отдал меня в Красный Храм — сам бы я это поприще ни за что не выбрал. Я читал молитвы и произносил заклинания, а заодно возглавлял набеги на кухню, и порой в моей постели обнаруживали девушек, не знаю уж, как эти озорницы туда попадали. Впрочем, я имел дар к языкам, а когда смотрел в пламя, то время от времени кое-что видел. Но от меня все равно было больше хлопот, чем пользы, и в конце концов меня отправили в Королевскую Гавань, нести свет Владыки одержимому семерыми лжебогами Вестеросу. Король Эйерис так любил огонь, что предположительно мог перейти в истинную веру. К сожалению, его хироманты оказались лучшими фокусниками, чем я.