Дэн Абнетт - Титаникус
Пламя принялось облизывать боеприпасы павшей махины. Те начали лопаться, вспыхивать и выстреливать фонтанами искр, словно плохо устроенный фейерверк. Тарсес дал знак Анилу, и рулевой отвел «Доминатус Виктрикс» на безопасное расстояние.
Модерати развернулся в кресле и перевел взгляд на раку. Принцхорн кивнул ему в ответ. Глаза его сияли.
— Мой принцепс, — улыбнулся Тарсес.
<Мой модерати>, — откликнулся Принцхорн.
>Эрик Варко проснулся где-то у черта на куличках. На миллион километров вокруг не было ничего. Стоял холод, и неторопливому рассвету не хватало сил согреть землю.
Все болело. Варко лежал в песчаной яме, скрючившись в спальном мешке, с подветренной стороны «Кентавра». Ночью разразилась буря, очень сильная. Она пришла с юга, из далекой Астроблемы, и, достигнув Западной Проспекции, уже растеряла большую часть своей ярости. Но все равно в носу стояла вонь графита, а в утреннем воздухе висела пыль.
Они двигались на запад от поста СПО, гоня «Кентавр» по кустарнику и наносным дюнам, и не останавливались до самой ночи. Затем, когда налетела буря, закопались под брезент, чтобы переждать непогоду.
Запад казался совершенно ошибочным направлением. Это шло вразрез с интуицией. Все, что им было нужно, — субульи, рабочие поселения, Принципал — все осталось на востоке сзади. Но боевые сервиторы у поста и, еще раньше, войска скитариев в обогатительном поясе убедительно доказали, что восток означает смерть. Они были отрезаны вторгшимися войсками. У них не было иного выбора, кроме как уходить в кустарники, болота и пустынные дороги за зоной ульев. Обширная территория, известная как Западная проспекция, лежала перед ними — мир тупых скал, кальдер, болотистых долин и скальных хребтов, где одинокие старательские базы и металлургические лагеря прятались в промозглых ущельях меж унылых холмов, с трудом зарабатывая на жизнь разработкой минеральных месторождений и полудрагоценных залежей.
Западная проспекция среди большинства цивилизованных ульевиков слыла местом, над которым не властвовал закон, страной бандитов. В Оресте Принципал и Аргентуме ее чаще называли Мертвыми землями. Как и пограничные районы окаймляющих северный край Астроблемы вассальных городов, Западная проспекция стала прибежищем для мигрантов, бродяг, туземных кочевых племен, беглых преступников и любого, кто упал, соскользнул, спрыгнул сам или был вытолкнут за край имперского общества.
В прошедшие годы Варко побывал и в Проспекции, и в Астроблеме на учениях Гордой бронетанковой. Суровые пустоши обоих регионов идеально подходили для маневров бронетехники и боевых стрельб. По его опыту, лишь одна характерная черта отличала регионы друг от друга. Оба были дикой страной за пределами зоны ульев, но там, где Астроблема обладала грубой красотой, которую стоило увидеть, романтическим зрелищем скульптурных розовых утесов и красновато-коричневых песков, бледно-голубого неба днем и бесконечных россыпей звезд ночью, Западная проспекция была пыльной, мрачной, серой пустошью. Земля истощилась за тысячи лет существования в климатической и электромагнитной тени огромных ульев; ее выработали первопроходцы Механикус, первыми опустившиеся на Орест. Многие долины являлись остатками старых карьеров, многие холмы были кучами выхолощенного шлака или каменных обломков, вынутых огромными копателями недродобывающих и терраформирующих машин предыдущей эпохи. Ржавые остовы этих старинных гигантов все еще можно было встретить в Проспекции, словно ископаемые останки доисторических чудовищ, механические трупы размером со звездолет, полузарывшиеся в дно созданных человеком каньонов. Варко несколько лет назад потратил полдня, делая пробные выстрелы в одного из них из главного орудия «Главной стервы» и втихомолку восхищаясь его размерами. Подобные чудовища разграбили и разорили Западную Проспекцию ради строительства ульев.
В Западную проспекцию они и шли. Других вариантов не осталось.
Кроме того, он посоветовался с Омниссией. Куда бы он ни поворачивался — на север или на юг, — каждый раз он засовывал руки в карманы, и медальон находился в том, что был ближе к западу. Он даже, когда не видели остальные, нарисовал грубый крест компаса на земле и подбросил над ним медальон. Тот упал точно на кончик западной стрелки. Нечто, может быть сам машинный дух «Главной стервы», четко направляло его. А кто он такой, чтобы спорить?
Варко встал и потянулся, разминая застывшие члены в свете зарождающегося дня. Леопальд дежурил последним, но уснул над стаббером в кресле «Кентавра». Варко встряхнул его.
— Виноват, виноват, сэр, — забормотал Леопальд, всплывая из сна. — Я не хотел…
— Чтоб больше не повторялось, — улыбнулся Варко. — Пошли достанем пару пайков и раздадим на всех.
— Есть, сэр, — отозвался Леопальд.
Графитовые остатки бури висели вокруг, словно занавес, делая свет мягче. Место было почти невыносимо безмолвным. Потягивая ноги, Варко увидел Кодера, который стоял в сотне метров от «Кентавра», запрокинув голову и разведя руки в стороны, словно призывая какое-то божество. Технопровидец медленно поворачивался вокруг своей оси.
Подойдя к нему, Варко увидел, что Кодер раскрыл и выпустил небольшие лепестки рецепторов из кожи вокруг глотки, на подбородке и за ушами. Они напомнили ему пугающие воротники шипящих пустынных ящериц.
Кодер, заметив приближение капитана, тут же сложил лепестки.
— Продолжай, — сказал Варко.
Лепестки были солнечными рецепторами: Кодер пытался подзарядить внутренний источник энергии. Он с сомнением глянул на капитана.
— Немодифицированные часто находят подобную демонстрацию аугментики пугающей, сэр.
— Я, может быть, и немодифицированный, Кодер, — ответил Варко, — но я служитель Механикус. Продолжай. Ты нужен мне здоровым и бодрым.
— Спасибо, — поблагодарил Кодер. Послышался звук, похожий на звук раскрывшегося бумажного веера, — он снова раскрыл свои солнечные батареи и тут же заметил: — Все равно бесполезно. Тут так мало света. Пыль, понимаете?
Варко кивнул.
— Размышление: мы собираемся умереть здесь, капитан?
— Надеюсь, что нет, Кодер, — ответил Варко.
— Вы уверены?
Варко улыбнулся и покачал головой.
— Конечно нет. Но мы пока еще живы, разве нет?
— Предположение: если бы я был в настроении, то смог бы оспорить столько логических несостыковок в вашем заявлении.
— Но ты не в настроении?
— Я измотан, капитан.
— Я тоже.
Они съели каждый свою часть пайка, расположившись внутри и вокруг «Кентавра». Слабенькое солнце начало пробивать дыры в пылевом занавесе; с запада поднимался ветерок.
— Куда двинем? — спросил Гектон, выскабливая одноразовый лоток из-под пайка картонной вилкой.
— Дальше, — ответил Варко.
— А зачем, прошу прощения, капитан? — спросил Саген.
Варко пожал плечами и глотнул воды из фляжки.
— Без понятия. Все уже решено за нас. Если повернем обратно — умрем, так что тут я бы сказал: нет. Дело не в том, что мы будем делать. Дело в том, чего мы делать не будем. Мы не будем умирать, если это будет в моих силах. Однако все вы должны знать, что я считаю наше участие в войне законченным. Теперь наша единственная забота — выживание.
Эта мысль никому не понравилась.
— Звучит, словно мы сдаемся, Эрик, — сказал Гектон.
— Я знаю.
— И ты согласен с этим жить, да?
— А что ты предлагаешь, Грэм? — спросил Варко, съезжая с подножки «Кентавра» и комкая пустой лоток из-под пайка.
Грэм Гектон пожал плечами:
— Отправиться обратно к Аргентуму? Может, встретимся с СПО или силами Гордой и встанем в их ряды.
Грэм Гектон всегда был человеком отважным.
— Кто еще готов на это? — спросил Варко. Все принялись отводить глаза. — Значит, двигаем дальше на запад, — подытожил Варко.
Он подумывал рассказать им про медальон, но не хотел давать повода сомневаться в здравости своего рассудка. Вера в духов машин — это одно, и никто не сомневался в них, потому что это было рационально. Но подбрасывать медальон над перекрестьем компаса, нарисованного на земле, чтобы узнать свою судьбу, — это отдавало какими-то суевериями кочевых племен или еще чем похуже. Варко решил держаться темы выживания, чтобы его слова звучали здраво.
— Мы уходим в Проспекцию, пока тягач нас везет. Через несколько дней — неделя-две, возможно, зависит от того, как пойдет война, — может быть, мы сможем вернуться в ульи. Все мы бывалые и опытные танковые экипажи — мы ценный товар. Будем беречь себя в целости и сохранности до тех пор, пока не вернемся туда, где сможем найти себе хорошее применение.
— То есть… до тех пор не дадим себя поубивать. Ты это имел в виду? — спросил Гектон.
