Дэн Абнетт - Почетная гвардия
— Ох, Харк, даже не тратьте время, — презрительно отрезал Гаунт и зашагал прочь.
Они уже были достаточно высоко, чтобы пошел снег, о котором предупреждала Саниан. Он был не слишком густым, но оседал на одежде и запорошивал глаза. Дальше по тропе снежные облака становились настолько плотными, что сами громадные горы на время исчезали, закрытые метелью.
Они два часа назад попрощались с «Подраненной тележкой», оставив машину на сооке, там, где старая тропа на склоне стала совсем уж непролазной для транспорта. Взяв все, что можно было унести, имперцы продолжили путь пешком.
Дорога была еле заметной. Справа высились стены Священных Холмов. Слева громадный склон из голого камня изгибался аркой и ниспадал вниз, в таинственные тени ущелий и пролегавших внизу троп. Каждые несколько шагов приходилось останавливаться, когда камни катились из-под ног, и люди чуть не соскальзывали вниз.
Лестница-в-Небеса была вырублена первыми пилигримами вскоре после основания Усыпальницы, шесть тысячелетий назад. Они взялись за этот труд с усердием, рассматривая его как священный долг и акт поклонения. Лестница в пятьдесят километров поднималась на четыре тысячи метров в горы, прямо к святилищу.
Саниан рассказала, что ныне мало кто пользуется ею, потому что этот подъем очень труден, и даже самые ревностные паломники предпочитают иные дороги. Но более легкие пути сейчас были для отряда закрыты.
Саниан привела их к основанию Лестницы, когда начался снегопад.
С первого взгляда сооружение не впечатляло. Узкие, потертые ступени, вырезанные в теле самой горы, поеденные ветрами и состаренные временем. Подобно ржавчине, то тут, то там расползлись лишайники. Каждая ступенька была около шестнадцати сантиметров в высоту, то есть достаточно удобна для подъема, и в ширину в среднем около двух метров, кроме тех мест, где Лестница поворачивала или разделялась. Она змеилась между камнями и исчезала далеко вверху.
— Выглядит довольно просто, — сказал Грир, пройдя первые несколько ступеней.
— Это не так, уверяю тебя. Особенно в такую погоду. Пилигримы обычно преодолевают эту дорогу в качестве акта очищения, — сказала Саниан.
Они начали подъем: Грир торопился вперед, за ним шли Даур, Корбек и Дорден, затем Майло, Саниан, Несса, Дерин и Вамберфельд с Браггом.
— Он себя прикончит, если не сбавит скорость, — сказала Саниан Майло, указав на водителя, опередившего всех остальных.
Основная группа задала определенный ритм. Где-то через двадцать минут Корбек приуныл от монотонности. Он принялся за подсчеты в уме, только чтобы занять чем-то голову. Он примерно измерил расстояние, высоту, глубину и ширину ступеней. Пару раз перепроверил.
— Сколько, ты сказала, здесь всего ступеней? — окликнул он Саниан.
— Говорят, что двадцать пять тысяч.
Дорден испустил громкий стон.
— Вот именно столько и я насчитал, — расцвел Корбек, весьма довольный собой.
Пятьдесят километров. Войска легко преодолевали такое расстояние за один день. Но пятьдесят километров по ступеням…
Это могло занять дни. Тяжелые дни, полные боли и смертельной усталости.
— Саниан, мне стоило спросить тебя об этом пятьсот метров назад, но… как много времени обычно занимает этот подъем?
— Зависит от паломника. У очень ревностных… и подготовленных… пять или шесть дней.
— Вот фес! — громко простонал Дорден.
Корбек вновь сосредоточился на ступенях. Начал падать снег. Через пять или шесть дней, за которые они доберутся до Усыпальницы, Гаунт уже должен будет оказаться на обратном пути в Доктринополь, чтобы успеть к эвакуации. Они попусту тратят время.
Но, с другой стороны, для почетной гвардии не существовало иного спуска с гор, кроме как через свору инфарди. Высока вероятность, что комиссар-полковник останется в Усыпальнице и превратит ее в оборонительный рубеж.
Ладно. Надо двигаться вперед. Поскольку назад не было смысла возвращаться. Незачем.
Ибрам Гаунт вытащил старый тяжелый засов и рывком открыл двери в санктум Усыпальницы. До него донеслись мужские голоса — эшоли распевали торжественный хорал. Холодный ветер стонал в вентиляционных шахтах.
Комиссар-полковник не знал, чего ожидать. И понял, что никогда и не думал, что окажется здесь. Слайдо, упокой Император его душу, завидовал бы ему.
Санктум оказался на удивление маленьким и очень темным. Стены были облицованы черным корундом, в котором не отражалось ни блика от многочисленных горящих свечей. В воздухе пахло дымом, сухостью и пылью столетий.
Гаунт вошел, закрыв за собой дверь. Пол был выложен странной блестящей плиткой, переливающейся в свете свечей и издававшей странный звук под шагами. Комиссар вдруг понял, что это мозаика из отполированных панцирей шелонов, перламутровых, с коричневыми пятнами.
По обе стороны от Гаунта в стенах из корунда располагались ниши. В каждой светилась голограмма космодесантника из ордена Белых Шрамов, их силовые мечи воздеты в салюте скорбного триумфа.
Гаунт пошел вперед. Прямо перед ним находился алтарь реликвария. Облицованный полированными панцирями шелонов, он переливался какими-то нереальными сполохами. На откидной крышке имелась красивейшая мозаика из цветных кусочков панциря, изображавшая Миры Саббат. Гаунт не сомневался, что карта была абсолютно точной. За алтарем куполом возвышался огромный алтарный покров, сделанный из цельного панциря шелона, причем животное было невероятно огромным, больше любого из тех, что довелось увидеть комиссару-полковнику на Хагии. Под этим куполом располагался сам реликварий. Перед ним стояли два деревянных застекленных пюпитра, на которых лежали оригинальные манускрипты евангелий святой Саббат.
Гаунт понял, что сердце его колотится чаще: это место оказывало на него необычайно сильное воздействие.
Вдоль стен в нишах лежали различные реликвии, накрытые полупрозрачной тканью. Слева — чаша для питья, стило, почерневший от времени посох и еще несколько фрагментов, которые комиссар-полковник не смог узнать.
Справа возвышался силовой доспех святой, окрашенный в белый и голубой цвета. На нем виднелись следы давних сражений, почерневшие отверстия и желобки, зазубренные царапины там, где была содрана краска. Знаки девяти ран. Было в этом что-то странное. Гаунт не сразу осознал, что доспех был… маленьким! Он создавался для тела много более миниатюрного, чем тело космодесантника.
Перед ним, в глубине купола из панциря виднелся священный реликварий, погребальные носилки, на которых стоял стеклянный гроб.
Во гробе лежала святая Саббат.
Она не хотела для себя ни помещения в стазис-поле, ни еще каких-либо ухищрений, но все равно осталась нетронутой тлением на протяжении всех шести тысяч лет. Ее щеки ввалились, плоть высохла, а кожа потемнела. На голове все еще сохранились пряди некогда прекрасных волос. Гаунт видел кольца на истончившихся пальцах, медальон с имперской аквилой, зажатый в сложенных на груди ладонях. Голубая накидка почти совершенно выцвела, и высохшие древние цветы лежали вокруг нее на бархатной обивке гроба.
Гаунт не знал, что делать. Он помедлил, не в силах оторвать глаз от иссохшей, но прекрасной беати.
— Саббат. Мученик, — выдохнул он.
— Она не может ответить тебе, ты же знаешь.
Комиссар-полковник оглянулся. Аятани Цвейл стоял за алтарем и смотрел на него.
Гаунт с почтением и достоинством поклонился святой и подошел к Цвейлу.
— Я пришел не за ответами, — прошептал он.
— Нет, именно за ними. Вы сами так сказали, когда мы выходили из Мукрета.
— Это было тогда. Теперь же я сделал свой выбор.
— Выбор и ответы — не одно и то же. Но да, вы решили. И сделали отличный выбор, могу добавить. Храбрый. И правильный.
— Знаю. Если я и сомневался раньше, то лишь до того, как пришел сюда. Мы не сделаем ничего, чтобы увести ее. Она останется здесь. Останется здесь так долго, сколько мы сможем ее защищать.
Цвейл кивнул и похлопал Гаунта по плечу.
— Это будет непопулярный выбор. Бедняга Харк, я думал, его удар хватит при ваших словах, — Цвейл замолчал, а затем оглянулся на реликварий. — Простите мне мою речь, беати. Я всего лишь бедный имхава-аятани, которому стоит вести себя сдержаннее в таком святом месте.
Они вместе покинули гробницу и выбрались по галерее наружу.
— Когда вы объявите о своем решении?
— Скоро, если, конечно, Харк еще не рассказал всем.
— Он может лишить вас командования.
— Он может попытаться. Если он это сделает, вы увидите, что я могу нарушить не только приказы.
Надвигалась ночь, и с северо-запада приближался еще один буран. Аятани-айт Кортона разрешил имперскому конвою разбить лагерь во дворе монастыря Усыпальницы. Так что теперь все пространство между внешней стеной и зданием было заполнено палатками и химическими жаровнями. Транспортные машины конвоя были оставлены на площадке у внешней стены, а вся боевая техника охраняла подходы от ущелья к Усыпальнице, окопавшись и приготовившись. Тот, кто попробует подняться по тропе, встретит мощный отпор.
