Аарон Дембски-Боуден - Кровавый корсар
Настоящая скрытность никогда не работала при первой фазе атаки. Боевая броня легионеров Астартес не позволяла им превратиться в невидимых и неуловимых ассасинов. Священный доспех гудел, как работающий вхолостую двигатель, превращал воинов в трехметровых гигантов и оставлял энергетический след, который легко могли засечь даже самые примитивные ауспик-сканеры. Когда Восьмой легион вступал в бой, он не прятался под завесой секретности в тщетной надежде остаться незамеченным. Подобную трусливую тактику они оставляли бездушным ведьмам, порожденным на свет инкубационными чанами Храма Каллидус.
Талос коротко взглянул на хронометр, отображавшийся на дисплее. С того момента, как сирены начали истошно завывать, прошло уже две минуты. Продолжая бежать по служебному туннелю, Пророк сверился с гололитической схемой на своей левой глазной линзе. Впереди было обширное помещение, почти наверняка центральный операционный узел слуг ордена на этом уровне. Если он убьет там всех, кроме нескольких визжащих беглецов, это, несомненно, привлечет внимание.
Уже недалеко.
Люкориф никогда не утверждал, что был любимцем своего генетического сюзерена, и не питал особенного почтения к другим воинам, которые хвастались принадлежностью к внутреннему кругу примарха. Как и у большинства его братьев, у Люкорифа появились совсем другие цели и ценности за то время, что прошло со смерти Курца. В первую очередь он был раптором, а во вторую — принадлежал к Кровоточащим Глазам. И лишь в третью и наименее значимую — оставался Повелителем Ночи. Он не разрывал связей с легионом, но и не обвешивал себя с ног до головы крылатыми черепами Нострамо.
В конечном счете это была просто планета. Даже не все воины легиона происходили оттуда. Довольно солидную часть составляли терранцы, уроженцы метрополии — потомки генетических линий, положивших начало всей человеческой расе.
Вораша, со всеми своими дурацкими смешками, демоническим наличником шлема и сочащимися кровью глазами, был выходцем с Земли. И это тоже ничего не значило. Люкориф знал, что Вораша думает так же, как он: в первую очередь рапторы, во вторую — Кровоточащие Глаза и в последнюю — верность древнему легиону. Так что же значил родной мир? Такие детали ничего не меняли. Люкорифа бесило то, что другие придавали этому столь огромное значение. Они всегда смотрели в прошлое, отказываясь видеть славу в настоящем и победы в грядущем.
И Пророк был хуже всех. От его чудовищно искаженных представлений о примархе Люкорифа тошнило. Курц убивал, потому что хотел убивать. Его душа прогнила насквозь. И своим последним поступком, вынесенным самому себе смертным приговором, он преподал глупейший урок: зло заслуживает кары.
Каждый раз, когда раптор задумывался об этом, он не мог сдержать глумливый смешок. Если урок был таким жизненно важным, таким необходимым, таким бескорыстным, зачем Курц оставил после себя целый легион убийц, терроризирующих галактику во имя погибшего примарха? Он умер сломленным, превратившись в тень того воина, каким был прежде. Единственным чувством, способным проникнуть сквозь его безумие, была ненависть. Он умер, чтобы преподать урок уже убитому отцу. Он умер, чтобы явить истину, известную любой душе в галактике. Это было не оправдание прошлых грехов, а глупость. Слепая, ничем не оправданная глупость, полная гордыни.
Примархи. При мысли о них вожаку рапторов хотелось сплюнуть. Бесполезные, порочные создания. Пусть мертвые примархи гниют в поэтических виршах и на страницах исторических хроник. Пусть выжившие навсегда останутся в высших сферах имматериума, распевая гимны безумным богам. А ему досталась война, которую надо выиграть, освободившись от оков и заблуждений легендарных времен.
Вознесенный потребовал от него многого, и Люкориф с охотой принес ему кровавую клятву, обещая успех. Его связь с Кровоточащими Глазами была священна. Он был членом обширного братства, распространившегося на несколько секторов и заключившего союз с бесчисленными бандами Хаоса. Люкориф гордился тем, что его воины числятся среди лучших в этой вездесущей секте. Он возглавлял тридцать бойцов, многие из которых без колебаний вырвали бы ему глотку, если б надеялись занять место вожака. Но когда кровь звала в бой, они становились одной стаей.
Изъевший Вилам лабиринт служебных туннелей предназначался для того, чтобы по нему могли пройти бригады сервиторов, выполнявших множество ремонтных работ. Сквозь эту часть он пробрался легко, мягкой леопардовой пробежкой, скребя когтями по металлу. Шум его не беспокоил. Пусть враги придут. В отличие от Когтей, привязанных к земле и вынужденных медленно карабкаться по крепостным стенам, все Кровоточащие Глаза сразу взлетели на средние уровни, оседлав ветер и включив реактивные ранцы.
Из-за двигателя на спине Люкориф не мог пробраться в узкие вентиляционные шахты, так что приходилось выбирать из ограниченного числа маршрутов. Осторожность так же играла роль, как и конечная цель. На правой глазной линзе помаргивала схема крепости. Очертания коридоров сменялись новыми, по мере того как раптор поднимался выше. То и дело план крепости исчезал в мельтешении помех, заставляя Люкорифа раздраженно хмыкать сквозь динамики вокса. По крайней мере, они еще не подвели — но корональный шторм сеял хаос повсюду, не делая различия для правых и неправых.
Сирены завывали уже несколько минут. Вероятно, кто-то из Когтей на нижних уровнях начал развлекаться. Люкориф несся дальше, скалясь уродливой маской наличника на готические украшения коридора. Даже эти служебные туннели были построены с редкостным, но нелепо избыточным мастерством.
Внезапно раптор остановился. Замерев на месте и напружинив мускулы, Люкориф принялся ждать. В течение нескольких секунд единственными звуками были удары его основного сердца и шум дыхания. Но затем на самой границе слышимости…
Раптор сорвался на стремительный бег. Его огорчало лишь то, что вынужден передвигаться по земле, словно презренная четвероногая тварь, — он, рожденный летать. В конце туннеля мелькал свет, слышались голоса и воняло человеческим потом…
Добыча.
Люкориф с ястребиным криком вырвался из туннеля, сбив по пути тонкую железную решетку. Они уже услышали его — раптор об этом позаботился — и ждали у входа, сжимая бесполезное оружие. Их руки не дрожали. В этих рьяных защитниках цитадели не было страха, да и откуда бы? Разве за всю свою безбедную и безопасную жизнь в самом сердце неприступной крепости они хоть раз узнали, что такое настоящий страх? Им следовало преподать урок.
Лазерный огонь опалил его доспехи напрасными поцелуями, но в падении раптор изогнулся, прикрыв уязвимые сочленения брони. Когда он приземлился, каменный пол содрогнулся и от всех четырех когтистых лап побежали трещины. За две следующие секунды он получил еще три лазерных заряда в наплечники и отследил всех четверых облаченных в мантии защитников крепости. Сетка целеуказателя определила виды оружия в руках смертных и смутной пульсацией обозначила их сердечный ритм.
Пока все эти детали мелькали у него перед глазами, Люкориф оценил расстояние до цели. Смертные были слишком далеко, чтобы настичь их одним прыжком и прикончить.
Досадно.
Развернувшись к стене, он под рев проснувшегося двигателя взвился в воздух. Его прыжок ничем не напоминал человеческий, — скорее, так прыгает распластавшая лапы ящерица. Ударившись о стену руками и ногами, он на секунду застыл там в пародии на рептильную неуклюжую позу. Уже в следующий миг он двигался, ощущая огонь в мышцах и дрожь в сочленениях доспеха. Когти рук и ног вонзались в камень, унося его выше, прочь от вражеского огня. Когда раптор взобрался достаточно высоко, он оттолкнулся от украшенного резьбой камня, позволяя гравитации и весу доспеха довершить работу.
Лучше.
Раптор спикировал вниз, выставив вперед припорошенные каменной крошкой когти и пронзительно визжа сквозь динамики шлема.
Хотя у слуг ордена и не было боевого опыта, военное обучение они прошли. Гордость и преданность, горевшие в сердцах, заставили их продолжить огонь, в то время как более боязливые — или менее фанатичные — смертные уже обратились бы в бегство. Люкорифа всегда восхищала смелость и то, чего можно достичь с ее помощью в тех редких случаях, когда судьба и сила человеческого духа сливаются в нечто необыкновенное. Чаще всего смелость приводила лишь к тому, что храбрецы умирали на несколько секунд раньше, чем трусы. Если бы рабы в белых рясах попытались сбежать, ему пришлось бы их преследовать. Но вместо этого они остались, где были, и продолжили бой. И погибли — быстрой, хотя и мучительной, смертью.
Покончив с этим, Люкориф снова опустился на четвереньки. Его оружие оставалось в ножнах, но когти окрасились алым. Раздраженно рыкнув, он дернул ногой, вытряхивая застрявший между когтями ступни кусок мяса. Коридор превратился в бойню, усыпанную обрывками одежды. Прислушавшись, он уловил шум шагов приближавшихся смертных. Их поступь была слишком легкой, чтобы принадлежать Астартес. Охотничий азарт обжег раптора, скорчившегося в разлитой крови. Предвкушение холодком пробежало по телу, когти дрогнули от чувства неутоленного голода.
