Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц
Клемент покосился на меня с подозрением, чему это я улыбаюсь, вскинул меч и прокричал мощным голосом:
— Эрцпринцу… слава!
Рыцари по обе стороны снова грянули:
— Слава!
— Ура!
— Да здравствует!
Когда крики умолкли, Клемент сказал приподнято:
— Ваше высочество… не скажете ли своим верным рыцарям несколько слов в качестве… качестве будущего эрцпринца? Как бы обещание… на будущее?
Я остановил коня, Клемент явно перехитрил, перекинув на меня это бремя, но я должен быть всегда готов ко всему, потому подумал целое мгновение и сказал решительно и державно:
— Я, как гуманист и душитель ненужных народу свобод, выступаю за всеобщее и как бы справедливое! А также равную ответственность перед Господом и перед данным им сверху лордом, то есть моим высочеством! Мы за гуманизм, а кто против — того каленым железом так, чтобы!.. Мы строим Царство Небесное, потому понесем обагренное кровью наших свобод знамя вперед по эпохам, постоянно отсекая головы гидрам контрреволюции!.. Мы победим, чего бы это ни стоило нашим противникам! Мы освободим мир и наши души от химер, это я обещаю, как авторитарный демократ, во имя тоталитаризма и базовых либеральных ценностей!
Мне прокричали «ура» еще раз, лица радостные, а лозунги все равно не слушают, главное — говорить с подъемом и ликованием, плечи шире, а взор направлен в будущее.
Когда приблизились к собору, Палант и Сулливан покинули коней и первыми вошли, почти вбежали в гостеприимно распахнутые ворота.
Я медленно слезал и медленно оправлял одежду, давая время обер-бургграфу и ландхофмейстеру занять свои места и отдышаться.
Альбрехт и Мидль тоже спешились, оба в самых парадных одеждах, Мидль впервые участвует в подобной церемонии, потому чувствует себя особенно торжественно, а улыбочку Альбрехта не понимает, то и дело осматривается в недоумении, что, дескать, граф усмотрел смешного в его одежде.
— Ваше высочество? — сказал Альбрехт. — Растягиваете наслаждение?
— Только не здесь, — ответил я. — Ну ладно… пойдемте, закончим эту нужную отечеству и такую важную для него процедуру поскорее.
— Главное, — пробормотал Альбрехт, — результат?
— А для вас?
— Иногда, — заметил он, — можно насладиться и самим процессом.
— Странные у вас вкусы, граф.
— Так я же всего лишь граф, — сказал он и, спохватившись, добавил торопливо: — Только не считайте это намеком!..
— Ну да, — ответил я злорадно, — как будто вы что-то скажете без долгого обдумывания ночью под одеялом!.. А теперь тихо, морду просветленно-торжественную…
Он приотстал, мы вступили под своды собора. Они с Мидлем пошли сзади, в зале народу битком, вся знать города и замка, для нас оставили узкий проход к возвышению у противоположной стены, где высится роскошный трон, а по обе стороны застыли в торжественных и полных величия позах Палант и Сулливан.
После коронации народу разбрасывали пригоршнями монеты, а мы галопом унеслись в замок герцога Пэтриджа. Уже и Мидль наконец-то понял, почему мои лорды веселятся, кто-то взялся подсчитывать мои титулы, постоянно сбивался, наконец общими усилиями кое-как собрали большую часть, но все равно никому не удалось на одном дыхании произнести их все, включая обязательное «…владетель земель таких-то» и «хозяин замка такого-то».
А ведь еще не знают о моем маркизате на той стороне океана, мелькнула мысль. С этого плацдарма и начнем осторожное завоевание Южного материка.
И хотя пир в мою честь, но герцог Пэтридж все так же во главе стола, довольный и величественный, но все равно не сановник, получивший повышение, а полководец, выигравший битву.
— Ваше высочество, — шепнул он, — лорды в моих землях заново собирают всех, кто готов с оружием в руках защищать Бриттию! Вы дали нам надежду.
— Польщен, — пробормотал я. Сидеть мне пришлось между хозяином и хозяйкой, потому приходится в одну сторону поворачиваться милитаристом, в другую — галантным донжуаном, им приятно быть, зная, что это безопасно, а женщинам жутко льстит. — Но не рискованно ли…
— Армия Мунтвига уже прошла, — напомнил он, — а с бандами нужно бороться. И с отрядами мунтвиговцев, что опоздали влиться в его войско и теперь спешат вдогонку.
— Да, — согласился я, — эти могут натворить бед.
— С вашим появлением, — сказал он, — многие воспрянули духом, снова берутся за оружие! Через несколько дней отряды будут сформированы.
— Это весьма, — сказал я с чувством. — Мы уходим завтра, но это неважно, бриттские герои в нашей опеке… да что там опеке!., они не нуждаются даже в нашей помощи и смело могут начинать зачищать земли от разбойных банд. Вы правы, герцог, одна шайка может причинить вреда не меньше, чем все войско. Эти сволочи упиваются своей безнаказанностью!
Он поднял кубок.
— За ваши победы, принц!
— За наши общие победы, — ответил я.
Кубками чокнулись самыми краями, мы не простолюдины, что всегда с размаха и показной лихостью, благородные люди подчеркнуто сдержанны.
Лорды и менее знатные рыцари во всем зале поднялись во весь рост и прокричали здравицу:
— Слава Ричарду!
— Слава эрцпринцу!
— Слава вождю!
Ах, как лестно, мелькнуло в черепе, а ведь в самом деле лестно, как ни иронизируй, не с этого ли начинается коррозия сознания и некоторое искажение восприятия…
Я поднялся, держа кубок над головой. Все умолкли, глядя на меня в ожидании, я произнес с чувством:
— Как однажды сказал Господь, и сказал, по-моему, правильно, чуть больше любви, чуть меньше сражений и — мир будет в порядке!.. Однако, чтобы дожить до этого счастливого времени, мы должны пройти через самые жестокие битвы и кровавые сражения! И на обломках древних империй напишем наши имена!.. А еще лучше — на стенах того Храма Небесного, что выстроим для себя и своих потомков, чтобы знали, кого чтить!
В зале радостно заорали примолкнувшие было в недоумении при словах насчет больше любви и меньше сражений, пошел звон кубков, чаш и даже кружек, все с шумом садились, началось привычное хвастовство подвигами и мерянье титулами, а я наклонился к уху герцога и шепнул:
— Я отлучусь ненадолго.
Его супруга, Киринда Кнайтлинская, сказала с улыбочкой с другой стороны:
— Обязательно возвращайтесь, дорогой принц!.. Наши женщины просто без ума от вас. И все хотят познакомиться поближе. Посмотрите вон на ту, в золотистом платье с пышными рукавами…
— Мишеллу Ансель? — спросил я.
Она довольно заулыбалась.
— Вижу, заметили… Красивая, настойчивая, из хорошей семьи. А вон Марго Генер, умная и блистательная, но и такая женственная, что даже я умиляюсь. Правда, она вроде бы замужем, но что-то я ее мужа ни разу не видела…
Я ответил изысканно:
— Ваша светлость, не до лядей пока что. Армия — еще та женщина, тоже требует внимания и ласки.
Ее супруг коротко усмехнулся, он и за обеденным столом сидит как за штабным, где расстелена карта.
— Дорогая, — сказал он с мягким укором, — успех у женщин имеет только тот, кто может без них обойтись.
Расточая улыбки и улыбочки, я выбрался из-за стола, что-то слишком много времени провожу за ним, а ведь в замке еще столько таких же никчемных дел, которыми тоже не стоит заниматься…
В соседнем зале смеха и громких голосов больше, здесь те, кто уже ушел из-за стола, там можно поговорить только с соседом справа или слева, а здесь ходи по залу и выбирай для общения, флирта или ссоры.
Ко мне сразу стали поворачиваться, поздравлять, я улыбался и старался не вступать в разговоры, а сам пробирался к выходу.
Дальше холл и распахнутые в приятный вечерний полумрак двери. У выхода я заметил леди Гизеллу, одну из подруг хозяйки, хотя та ее и не назвала, — сейчас любуется небом, где начинают загораться первые звезды, сильная и решительная женщина с умным волевым лицом, твердым взглядом.
Да, все мужчины толпятся возле Марго Генер, что играет в восхитительную дурочку с широко распахнутыми глазами и приоткрытым в изумлении ртом, однако Богу Богову, а кесарю кесарево: леди Гизелла вполне довольна собой, а в мужском внимании, похоже, и не нуждается, что для меня самое то, когда можно показать себя всем как нормального самца, что не прочь, и в то же время не влезать в эти дурацкие игры.
Проходя мимо, я учтиво поклонился.
— Леди Гизелла… щас придумаю, какую бы банальность сморозить, которую вам говорят чаще всего… Ну-ка, ну-ка… ага, ах, как дивно смотрится на вас это платье!
Она иронически взглянула меня.
— Верно, это говорят чаще всего. Но вы сказали потому, что и сами ничего умнее придумать не могли?
— Умнее? — ужаснулся я. — Комплимент должен быть глуп и лжив, иначе какой он комплимент? Или скажем мягче, комплимент должен быть правдивее правды.
