Ник Перумов - Гибель богов (Книга Хагена)
Я не имел времени досадовать на Жребий или проклинать Мерлина; когда рождаются Ученики Магов, людские роды неизменно тяжелы и многократно опаснее обычных, зачастую матери погибают — а вместе с ними нередко и дети.
Всеми своими силами я постарался пригасить зловещее сверкание Зерна, разгоравшегося внутренним огнем, и мне это удалось, хотя чувство было такое, словно я голыми руками хватался за докрасна накаленный металл. Женщине на время полегчало.
Но этим я выиграл только несколько минут; задача по-прежнему оставалась нерешенной, и никаких путей к ее решению я тоже не видел. Оставалось только одно, запретное средство — запретное не только для меня, но и вообще для всех нас, даже для Мерлина. Оно пускалось в ход считаные разы, и обязательно нужна была помощь всего Совета, собравшегося в Замке Древних, чтобы от применения этого средства не встал бы на дыбы весь Мир.
Несмотря на все свои силы и знания, Маг не может прямо, непосредственно защитить кого-то от физической гибели отсюда, из Замка Древних; приходится прибегать к посредникам, появляющимся в нужном месте и в нужное время.
Я зажмурился. Очень четко, как с высоты птичьего полета, я видел хижину, окружающие ее поля, покосы и огороды, заборы, сараи, другие дома, дороги — и, собирая в кулак всю волю, прожигая ее в холодном огне Замкового Очага, я, подобно пылающему небесному болиду, низринулся на Мир, огнистым клинком вспарывая слои Реальности, заставляя бурлить и клокотать Реку Времени; и я властно сдвинул Пласты Бытия друг относительно друга, щедро черпая силы в запасенном Всеми Древними арсенале. Вокруг Замка забушевал огненный смерч, тугая волна ударила в кажущиеся несокрушимыми контрфорсы; я ежесекундно впитывал в себя новые и новые потоки небывалых видений, в поисках того, кто мог бы спасти моего Ученика.
И прежде чем выпущенные мной на волю призрачные Драконы Времени, живущие в его бескрайних волнах, впились в Мировую Твердь, я нашел наконец того, кого искал. И, рассекая и разрубая мешающее, я устремился прямо к нему…
У купца слегка закружилась голова, а когда спустя миг все прошло, мнительный торговец все же решил опаса ради передохнуть. Караван свернул с тракта; почти тотчас и приказчики, и сам купец увидели бедную покосившуюся избушку, откуда доносились чьи-то тяжкие стоны; стонала явно женщина.
— Посмотрел бы, что там, — велел купец подручному. Тот не без брезгливости просунул голову в дверную щель.
— Баба рожает, ваше степенство, — крикнул он, оборачиваясь. — Мучается, видать!..
— Ансельм, помогите ей, — распорядился негоциант, в сущности, вовсе не злой и не черствый человек. Один из его спутников, в плаще и шапочке врача, поспешно поклонился и скрылся в хижине.
Стены Замка сотрясал невиданный шторм. Незримые валы сошедших с ума Сил перекатывались через него, грозя вот-вот слизнуть совсем, выдернуть гвоздь, крепящий всю совокупность наших пластов Реальности. Весь Совет во главе с Мерлином вскочил на ноги, образовав широкое кольцо. Если они сейчас не утихомирят вызванное мной миротрясение, Замок Всех Древних распадется в пыль. Предотвратить это трудно, но не невозможно.
А я, не давая себе и мига передышки, осторожно тянул Зерно Судьбы вверх из его нежного хрустального вместилища. Бушующая в Реальности и Межреальности буря сейчас мало занимала меня. Огонек Зерна пульсировал между моими ладонями; осторожно, стараясь не качнуть и не дернуть, затаив дыхание, я тянул Зерно к себе. Мерлин что-то громко выкрикнул, стоя над пылающим Замковым Очагом; и даже будучи всецело поглощен добыванием Зерна, я не мог не поразиться той исполинской мощи, которую он вложил в это заклинание. Приведенные им в действие силы способны были справиться со средних размеров Темной Армией.
И одновременно со словами Мерлинова могущественного заклятья я наконец достал свою бесценную добычу. Зерно Судьбы лежало у меня на ладони.
А доктор Ансельм держал на руках сморщенный красный комок, тотчас же разразившийся злым криком.
После заклятия Мерлина буря стала утихать, дрожь пола и стен мало-помалу ослабла. Я ощутил согласованные, мощные удары соединенных сил Магов Совета; сдвинутые, перемешанные мной Пласты Мироздания постепенно возвращались на прежние места. Зерно Судьбы я спрятал в ладанку на груди и тотчас ощутил идущее от нее тепло. Больше дел в Замке у меня не оставалось, как я думал тогда сгоряча; я даже не зашел в свои здешние покои, раскланиваться с кем-либо также не имело смысла. Ни на кого не глядя, я пошел прочь. И до самого парапета я чувствовал спиной холодный взгляд Великого Мерлина.
Оставив немного денег и еды пришедшей в себя после тяжких родов женщине, добросердечный купец дал команду двигаться дальше. Доктор Ансельм, оседлав свою смирную лошадку, казался чем-то чрезвычайно взволнованным, едва ли не испуганным.
— Вы как будто не в себе, добрый мой Ансельм, — заметил купец, внезапно позабывший о своем желании где-либо передохнуть. — Что вас так удивило?
— Удивило, патрон? — оглянувшись и нагибаясь к уху купца, горячо зашептал доктор. — Скажите лучше — ужаснуло! Я принял немало родов — но я никогда не видел младенцев с глазами проживших долгую жизнь старцев!
— Ну уж прямо? — усомнился купец, отличавшийся большим здравомыслием.
— Я совершенно уверен, патрон, — закивал головой Ансельм. — Это были глаза недоброго старика, долго живущего и много повидавшего. А потом — мне показалось, что я схожу с ума, — эти жуткие глаза внезапно уменьшились, изменились, обессмыслились, став как у обычного новорожденного. Бр-р! Светлый Ямерт, убереги нас от лживых видений Мрака! — Ансельм сделал оберегающий жест. Купец повторил его, но без особой набожности. Заметно было, что рассказ молодого доктора не произвел на него особо сильного впечатления. Караван постепенно скрылся за поворотом.
Я проводил их взглядом, плотнее завертываясь в серый нищенский плащ. Что ж… место неплохое, чистое, рядом источник. Селение в полумиле, неподалеку лес, река. Теперь посмотрим, где можно будет устроиться. Пожалуй, вот здесь, за пригорком, чтобы не так тянуло от воды… Я развязал котомку и достал остро отточенный плотницкий топор. Через час у меня получился вполне сносный шатер-балаган, на первое время, пока не обзаведусь жилищем попристойнее. И вообще, с мыслью о дворцах, перинах и подушках придется на время расстаться. Я кое-как разложил свои нехитрые пожитки и отправился в хижину через дорогу.
— Можно войти? — Я осторожно постучал посохом о косяк. Вопрос мой задавался исключительно из вежливости: рассохшаяся и потрескавшаяся дверь все равно стояла приоткрытой.
— Кого там тьма несет? — ответил мне хриплый и слабый голос, лишь отдаленно напоминающий женский.
— Слышал я, ты родила сегодня, зашел узнать, не надо ли чего, — пояснил я, не ступая за порог. — Воды там или дров… Я твой новый сосед буду.
— Ну, дела, — зло усмехнулись в темноте лачуги. («И откуда у нее только силы берутся?» — удивился я.) — Всю жизнь только били да пинали, слова доброго никто не сказал, а сегодня один за одним жалеть начали. Ну, ладно, заходи, посмотрим, какой ты там, жалельщик.
Из темноты раздался резкий и злой крик ребенка.
Селение, возле которого стояли наши хижины, звалось Йоль; чтобы поселиться в нем, новоприбывшему требовалось уплатить пошлину; кто не мог — не имел права обосновываться ближе полумили от крайних домов. Со Свавой, матерью моего Ученика, мы поладили быстро. Насколько я понял, настоящей нищенкой она никогда не была, о прошлом говорила неохотно, а я не допытывался и не старался вызнать своими средствами — что мне в нем! Вскоре она уже не могла без меня обходиться: у нее — мальчишка исходил криком, даже поев, в моих же руках — замолкал мгновенно и мирно засыпал. Вдобавок я нашел общий язык с олдерменом Йоля, став пользовать за гроши людей и скотину. Потом предсказал погоду, посрамив деревенских знатоков, и к весне мы со Свавой уже могли бы жить в селении, но она отказывалась, не могла забыть оскорблений, а главное — такое положение входило в мои планы. Чем меньше свидетелей, тем лучше.
Надо признать: Свава оказалась никуда не годной матерью. Она настолько привыкла к моей помощи, что несколько месяцев спустя уже не то что просила — требовала деньги на хмельное. Я давал, чтобы иметь возможность возиться с Хагеном, названным так в честь погибшего у меня на глазах другого моего Ученика — Хагена из Тронье, приближенного королей Вормса, о чьей страшной кончине уже сложено немало песен. Вскоре мальчишка оказался всецело на моем попечении.
Прошел год, богатый и изобильный, за ним другой… Хаген рос, вскоре начал называть меня «дедом», донимать бесконечными «почему», а затем, в один поистине прекрасный для меня день, когда ему только-только стукнуло шесть, заявил, что хочет уметь драться.
