Аарон Дембски-Боуден - Кровавый корсар
— Ты не отвечаешь на мой вопрос, Рувен.
Пленник снова сглотнул.
— Отвечаю, Талос. Отвечаю. Восьмой легион слаб и расшатан — это банда отступников, забывших все ради садистских удовольствий. Он не ставит перед собой более высоких целей, чем массовые убийства. У него нет амбиций выше, чем примитивное выживание и резня. Это не секрет. Я уже не Повелитель Ночи, но все еще остаюсь нострамцем. Неужели ты думаешь, что я с наслаждением склоняю колени перед Абаддоном? Неужели, по-твоему, меня радует, что магистр войны вышел не из моего собственного легиона? Я ненавидел Абаддона и одновременно уважал его, потому что он может совершить недоступное другим. Боги отметили его, оставив в материальном мире. Он — их избранник. Он сделает то, на что никогда не были способны примархи.
Рувен прерывисто втянул воздух. Разговор лишал его последних сил.
— Ты спросил, почему я перешел под знамя Разорителя. Ответ заключается в судьбе примархов. Им никогда не суждено было унаследовать эту империю. Их жребий определен с рождения, не говоря уже об их вознесении. Они лишь отзвуки, эхо, почти затихшее в Галактике. Они увлечены Великой Игрой Хаоса вдали от глаз смертных. Империя принадлежит нам, и мы все еще здесь. Мы — те воины, что остались на поле боя.
Талос несколько секунд обдумывал ответ.
— Ты действительно веришь в то, что говоришь. Я вижу.
Рувен сокрушенно рассмеялся.
— Каждый верит в это, Талос, по одной простой причине: это правда. Я оставил легион, потому что отверг бесцельные убийства и наивную, бессмысленную надежду как-нибудь пережить войну. Мне недостаточно было выживания. Я хотел победы.
Узник обвис в цепях. Однако вместо того, чтобы почувствовать опору, он полетел вперед и врезался в холодную палубу. Поначалу он не мог пошевелиться — слишком велики были шок и боль в пробудившихся мускулах, вызванные падением.
— Я… я свободен, — выдохнул Рувен.
— Да, брат. Ты свободен.
Талос помог дрожащему магу сесть.
— Пройдет несколько минут, прежде чем ты снова сможешь владеть ногами, но нам надо поторопиться. А пока выпей это.
Рувен протянул руки, и его пальцы сжались вокруг кружки. От нее в онемевшие ладони заструилось тепло. К рукам и ногам уже возвращалась чувствительность.
— Я ничего не понимаю. Что происходит?
— Я заключил сделку с Кровавым Корсаром. Обменял наши запасы геносемени на твою жизнь.
Талос замолчал, дав магу время оценить невероятную щедрость этого предложения.
— А затем я пришел сюда, чтобы освободить тебя, — откровенно продолжил Пророк, — или перерезать тебе горло, в зависимости от того, что ты скажешь. И я согласен с тобой в одном, брат. Мне тоже надоело просто выживать на этой войне. Я хочу побеждать в ней.
— Мне нужны мои доспехи. И оружие.
— Они уже доставлены в оружейную Первого Когтя.
Рувен сжал железный ошейник на горле.
— И это. Его нужно снять. Я не могу пользоваться своими силами.
— Септимус его снимет.
Маг хмыкнул. Смешок прозвучал довольно злорадно.
— Ты уже добрался до Септимуса? Когда я в последний раз ступал по палубам «Завета», тебе служил Квинтус.
— Квинтус умер. Ты можешь встать? Я тебя поддержу, но время не терпит, а свет уже ранит мои глаза даже сквозь шлем.
— Я попробую. Но я должен знать, почему ты освободил меня? Ты не склонен к благотворительности, Талос. Не с врагами. Скажи мне правду.
Пророк поднял бывшего брата на ноги, приняв на себя большую часть его веса.
— Мне надо, чтобы в обмен на спасение твоей жизни ты кое-что сделал.
— Согласен. Говори, что я должен сделать.
— Очень скоро «Завету» придется лететь без навигатора. — Пророк понизил голос. — Мы снимем ошейник и вернем тебе силы, потому что никто другой не сможет сделать того, что нам надо, Рувен. Я хочу, чтобы ты повел корабль в варп.
Часть третья
«ЭХО ПРОКЛЯТИЯ»
XVII
ВИЛАМ
Тарина протерла усталые глаза костяшками больших пальцев, надавив так сильно, что под веками замелькали цветные пятна. Когда боль прошла, женщина поправила бусинку вокс-микрофона в ухе и дважды постучала по ней, чтобы окончательно удостовериться — микрофон так же бесполезен, как и во все последние недели.
С некоторых пор ее ауспик уже не звенел, а скорее сдавленно шипел. Ритмический тембр сканирования превратился в прерывистую икоту статики. Картинка на экране соответствовала звуку: там размазались какие-то неотчетливые полосы, интерпретировать которые было невозможно.
Тарина знала, в чем причина помех. Все знали. Но это не помогало ее устранить. Женщина повернулась в кресле.
— Хранительница примарис? — позвала она через комнату.
Хранительница примарис Матаска Шул подошла ближе, облаченная в суровое молчание, как в саван. Тарина не сомневалась, что в скором будущем ее ждет взыскание за громкие разговоры.
— Да, сестра, — с нарочитой заботой произнесла старшая женщина.
Тарина набрала на клавиатуре код перенастройки, но на экране сканера абсолютно ничего не изменилось.
— Хранительница примарис, простите, что помешала вам. Я только хотела знать, уточнили ли авгуры свои прогнозы относительно длительности помех.
Хранительница примарис одарила ее улыбкой.
— Нас всех беспокоит солнечный шторм, сестра. Когда колокол позовет нас к третьей медитации, Совет Примарис встретится с капитаном Десятой. До тех пор положись на свое чутье и на инструменты, как бы слепы они сейчас ни были.
Тарина поблагодарила начальницу и вернулась к приборной консоли. Солнце по имени Вила, расположенное в сердце системы Вилам, было, без сомнений, своенравным благодетелем. Тарина только начала свой седьмой год в хранителях Вилама, и это был уже пятый солнечный шторм на ее памяти. Однако ни один еще не тянулся так долго. Предыдущие периоды солнечной активности кончались через несколько дней. Этот длился уже третью неделю и, судя по всему, прекращаться не собирался.
Тарина пролистала архивные снимки горделивого огненного сердца системы. Несколько последних изображений, заснятых наблюдательными спутниками монастыря-крепости непосредственно перед потерей связи с поверхностью, показывали, как из солнца вырываются огромные туманные дуги плазмы. Совсем не похоже на обычную солнечную вспышку.
Обучение Тарины в основном касалось межзвездных операций, что оправдывалось ее должностью в командном стратегиуме монастыря-крепости. Она знала, что сейчас видит, и, хотя вполне могла назвать явление «солнечным штормом», это было неточное определение.
Выброс корональной массы. Естественный феномен, и не столь уж редкий среди агрессивных звезд вроде Вилы. Что не мешало ему превратить наиболее чувствительную электронику монастыря-крепости в груду бесполезного хлама. И Тарине не хотелось бы сейчас очутиться на поверхности планеты без усиленного скафандра радиационной защиты.
Не то чтобы там было на что посмотреть. Вилам, крепость-монастырь Странствующих Десантников, являлся единственным очагом жизни на всей планете. Тарина родилась здесь и умрет здесь, как и ее отец с матерью, как суждено и ее детям.
— Сестра Тарина, — позвали с дальнего конца консоли.
Обернувшись, женщина увидела, что на нее смотрит Джеркис. Он опустил капюшон, выставив на свет иссушенное заботами и испещренное морщинками от частых улыбок лицо. Джеркису было под пятьдесят, и он все еще не нашел себе пары. Тарине он нравился. Женщину привлекало нечто отеческое в его виде.
— Брат Джеркис.
Она старалась говорить потише, зная, что хранительница примарис бродит где-то неподалеку.
— Сестра, хочу попросить тебя провести направленный скан к востоку от крепости. Вот координаты.
Она покосилась на данные, которые брат Джеркис переслал на ее экран, и покачала головой.
— Мои инструменты не работают, брат. Разве с твоими не творится то же самое?
— Пожалуйста, — сказал он. — Сделай мне одолжение.
Она ввела координаты, направив сфокусированный импульс ауспика на заданную ими точку. Это заняло почти минуту — тарелкам радаров на крепостных бастионах требовалось время, чтобы развернуться и синхронизироваться. Когда высветилась пиктограмма «Готово», Тарина набрала свой персональный код.
На экране замелькали бессмысленные пятна. Графики выглядели ничуть не яснее.
— Я ничего не вижу из-за шторма, — пожаловалась Тарина. — Извини, брат.
— Пожалуйста, — повторил Джеркис, и в его мягком голосе мелькнуло тревожное любопытство, — пожалуйста, попробуй еще раз.
— Хранительница выполнила просьбу — все равно делать было нечего — и несколько секунд вглядывалась в поступившие на сканер искаженные данные.
