Александр Казанцев - Фаэты (Журнальный вариант)
— Разве Топельцин или бог Кетсалькоатль не имеет права на все, чего только пожелает?
— Пусть прекрасная Мотылек простит гостя неба, что он лишь сейчас решается рассказать ей все о себе.
— Разве Мотылек с вершины пирамиды не возвестила народу всего, что можно было сказать о белом боге и его спутниках?
— Мотылек должна понять, что тот, кого она провозгласила вернувшимся ее возлюбленным, не может воспользоваться ее ласками, предназначенными другому, давно погибшему юноше.
Мотылек содрогнулась.
— Богиня Эра, вернувшая Мотыльку былой цвет волос, — продолжал Кетсалькоатль, — давно настаивала, чтобы гость с неба рассказал Мотыльку всю правду, ибо она женщина и своей заботой о жизни может помочь и людям, и гостям неба.
Бешенство овладело Мотыльком. Она плохо понимала Кетсалькоатля. До ее сознания дошло лишь то, что он говорит по велению богини Эры и отказывается от любви Мотылька.
А Кетсалькоатль закончил:
— Гость с неба хорошо понимает Мотылька и ее жажду любви, потому что он и сам познал горе неразделенной любви.
Девушка уничтожающим взглядом смерила бога Кетсалькоатля:
— Бог Кетсалькоатль не может так говорить! Какой же он тогда бог!
— Сын Солнца вовсе не бог, — мягко сказал Кетсалькоатль, — и вовсе не твой когда-то погибший возлюбленный Топельцин. Сын Солнца лишь случайно похож на него чертами лица. Это нелегко объяснить Мотыльку. Она должна понять, что у людей Толлы, у тех, кто живет на далекой звезде Map, откуда прилетели гости неба, одни и те же предки, происходящие с еще более далекой звезды, которая погибла в яркой вспышке. Остались только ее сыны, гостившие на Земле и Маре.
И люди, и мариане (гости с неба), и фаэты (так звались обитатели погибшей Фаэны), все они СЫНЫ СОЛНЦА. Людям Земли предстоят тяжкие испытания. Их братья по Солнцу, зная об этом, прилетели с звезды Map, чтобы разделить с людьми их тяготы и научить тому, что достигнуто разумом другими сынами Солнца.
Мотылек не могла понять всего сказанного. Она была женщиной, отвергнутой женщиной. И только это она поняла. Не веря себе, она произнесла:
— Значит, Кетсалькоатль вовсе не Топельцин?
— Увы, нет. Потому гость неба и не может подарить Мотыльку радость любви, — грустно сказал Кетсалькоатль.
— Это неправда! — вскричала Шочикетсаль, гневно сверкнув глазами. — Просто жалкий Кетсалькоатль слепо выполняет волю белой богини, отрекаясь не только от былой любви, но даже и от собственного имени Топельцина!
Белый бог растерянно стоял посреди зала, с удивлением рассматривая разгневанную девушку Земли. Неужели он ошибся, рассчитывая найти ее поддержку ценой всей правды, пусть горькой для нее, но истинной?
Мотыльку вовсе не нужна была «такая истина»! Слова белого бога лишь подсказали ей план мести. Если ее отвергли, то виновники, богиня Эра и неверный Топельцин, горько поплатятся!..
Взбешенная Шочикетсаль выбежала из дворца и кинулась к ступеням пирамиды бога Ночи, чтобы найти там отца. Она была его «тайной дочерью», ибо Великий Жрец, служа богам, в своей святости не мог иметь ни жены, ни детей. Но его высокое положение позволяло, ему пренебрегать тем, что было обязательным для других, ниже стоящих. Конечно, все знали, что Шочикетсаль его дочь, но, чтобы сохранить видимость священной чистоты Великого Жреца, ее называли «тайной дочерью». Этим было сказано все, приличия соблюдены, и положение девушки обретало высоту, достойную ее «тайного» (хотя для всех и явного) отца.
Змея Людей с плохо скрываемой радостью выслушал дочь, поведавшую ему о неслыханном оскорблении, нанесенном ей, женщине высшего положения в Толле. Ею пренебрег тот, кому она готова была отдать сердце не только в переносном, но и в прямом смысле, когда рвалась на пирамиду, чтобы лечь с ним рядом на жертвенный камень.
У Великого Жреца зрел план. Шочикетсаль готова объявить с вершины пирамиды, что так называемый Кетсалькоатль вовсе не бог и уж никак не Топельцин, а всего лишь ловкий обманщик. Он должен быть лишен власти, его безрассудные указы отменены, и в честь возвращения к истинным богам на жертвенных камнях будут вырваны сердца у всех белых бродяг, явившихся из сельвы, а также у всех их сообщников, признавших их власть.
Взывая к истинным богам (в которых он не верил), Змея Людей приказал дочери во всем повиноваться ему и в нужный миг сказать с вершины пирамиды всю правду о Лжетопельцине.
Шочикетсаль с поникшей головой слушала хриплый голос жреца-отца. Тот заметил, как передернулись у нее плечи.
Он замолчал и задумался.
Так ли просто получится все, что предложила ему дочь? Она женщина, ей важно лишь скорее разоблачить обманщика, оскорбившего ее чувства. У Великого Жреца цели должны быть более возвышенными и далекими, а пути их достижения самыми надежными.
Пока Змея Людей размышлял, его тайная дочь не могла найти себе места, ей не терпелось.
— Пусть Великий Жрец прикажет жрецам протрубить в морские раковины, пусть созовут они к подножию холма народ, — требовала она.
Змея с разверзнутой пастью на голове жреца качнулась, хриплый голос жреца снизился до шепота:
— В Мотыльке говорит сейчас только ярость женщины, выпустившей когти ягуара. Нельзя думать, что все обойдется гладко и хорошо, едва она произнесет свою свирепую речь. Ловкий Кетсалькоатль освободил множество рабов, которые теперь заполняют улицы Толлы. Им не захочется снова стать рабами. Ремесленники и художники заняты на новых постройках. Им выгодно закончить начатое, а не низвергать того, кто призвал их творить. Нечего говорить о возделывателях злаков. Они только и думают, что о новых полях, которые выжигают для них в сельве. Им тоже едва ли захочется верить разъяренной женщине.
— Что же хочет тайный отец Мотылька? Чтобы она простила смертельные оскорбления, чтобы позволила белому богу взять себе в жены бледную обманщицу, которую все считают богиней?
— Пусть не кипит Мотылек огненной рекой, пусть помнит, что она тайная дочь Великого Жреца Змеи Людей. Лжебог Кетсалькоатль, святотатственно запретивший древние священные обряды, должен быть свергнут и распластан на жертвенном камне. Боги, желая наказать кого-либо, лишают его рассудка. Так они поступили и с белыми обманщиками. Потеряв от вкуса власти всякий разум, они отменили войны, заставили отважных заслуженных воинов трудиться, как презренных рабов. В этом и заключена гибель лжебогов. Город Толла стал беззащитным. Змея Людей никому не доверит того, что сможет сделать только он сам. По тайным тропкам пройдет он сквозь сельву и найдет кочующих варваров, никогда не строящих домов, а перевозящих свои жилища с места на место. Для них набеги на каменные города — дело удали, постройки — презрение, смерть врагов — радость, гибель соратников — честь. Змея Людей приведет в безоружную Толлу северных дикарей. Пусть они разграбят город камней, убьют горожан и даже воинов, которые успеют схватиться за брошенное оружие. Неприкосновенными останутся лишь пирамиды храмов, где снова в усладу богам польется кровь человеческих жертв, которая искупит все несчастья народа Толлы.
Мотылек содрогнулась:
— Великий Жрец хочет, чтобы северные варвары разграбили город, убили мужчин, женщин, детей?
— Великий Жрец договорится с вождем варваров, чтобы всех пленных из прежних рабов передали бы жрецам для принесения их в жертву богам. В их числе окажутся и белые бродяги. Тайная дочь Великого Жреца будет отомщена.
Отец заметил мрачный огонь в глазах Шочикетсаль и нахмурился:
— Жрецы станут охранять тайную дочь Змеи Людей. Белым бродягам из дворца владыки, где они почивают на коврах из птичьих перьев, не дотянуться сюда. Когда падет город Толла и запылают дома горожан, жрецы звуками морских раковин созовут на площадь и варваров-победителей, и побежденных людей Толлы. Вот тогда Шочикетсаль скажет всю правду о Кетсалькоатле. Все статуи его будут разбиты, имя его будет стерто со всех памятников, которые теперь спешат ему соорудить.
— Кровь, — сказала Мотылек.
— Кровь солена на вкус и горяча, когда стекает с сердца. Она пьянит, как пульке, и она искупляет все. Этими вот руками Великий Жрец за свою долгую жизнь служения богам вырвал из груди жертв и бросил на золотое блюдо больше сердец, чем бьется сейчас у всех жителей города Толлы.
Мотылек слушала с поникшей головой.
— Змея Людей уйдет под покровом ночи, — сказал ее отец. — Жрецы будут охранять его дочь, и горе ей, если она не дождется отца. Ее сердце ляжет первым на тоскующее по крови нетускнеющее блюдо.
Краска залила смуглое лицо Мотылька.
— Шочикетсаль сама просила в свое время сделать это! — с вызовом и презрением бросила она.
— Богам угодна даже поздняя жертва, — с загадочным ехидством сказал Змея Людей и скрылся в тайниках храма.
