Люди и чудовища. Том 2 - Валерия Веденеева
Боль пронзила его позвоночник, растеклась по костям рук и ног, разломила ребра. В солнечном сплетении будто разгорелся огонь. Потом к горлу подкатил ком, и Арона вырвало — кровью. И среди липкой красной жидкости он отчетливо увидел несколько белых песчинок.
Песок.
Маги, сильные взрослые мертвые маги, с внутренностями, заполненными песком. Убитые ради своей Силы.
И, моментальной вспышкой, пришло понимание: Дар Арон не справился с ядом песчаного скорпиона, потому что это был не яд. Скорпион впрыснул в него сущность Пустыни, вызывающую в людях — в магах — перерождение, превращая их в инкубаторы Силы.
Теперь Арону казалось, что у него горят уже все внутренности. Словно бы там внутри кто-то невидимый развел костер и все подкидывает и подкидывает дрова.
Его вырвало снова — и в этот раз песка оказалось с кровью уже напополам.
Часть 3
Глава 8
Боль растеклась по всему телу. Боль и жар.
Боль стала невыносимой, и Арон понял, что сейчас, впервые в жизни, потеряет сознание. А значит, не сможет сопротивляться перерождению — и смерти.
Нет!
Поле зрения сжалось, сузилось, словно он смотрел в туннель. А по краям все было темно.
Нет!
Хоть что-то. Должно было быть хоть что-то.
Магия?
Те маги из крепости были сильнее его и все равно погибли. Он отличался от них только одним — своей ледяной кровью. Но как она могла помочь здесь?
Перед глазами почти полностью потемнело, туннель сузился до точки, белой, яркой, отчего-то напомнившей ему блик солнца на вершине айсберга. Напомнившей дом.
Лед-прародитель… Нет, конечно нет. Слишком далеко от Островов.
Но Арон все равно потянулся к этой точке. Не магией, а самой своей сутью. И точка света вдруг действительно показалась не остатком дневного света, а осколком льда.
Жар в теле почти стих. И боль стала глуше, отдалилась. Наверное, он умирал. Говорят, там, в Серых Землях, нет боли. Что ж, самое большее, что Лед-прародитель мог сделать для него здесь — это дать ему достойное погребение, подобное тому, которое Арон дал Мине.
Нет!
Арон не мог умереть. Он обещал. У него не было права умереть, когда враги продолжали жить.
Что угодно.
Кто угодно.
Он был готов принять любую помощь.
Осколок льда — или последняя точка света, которую он продолжал видеть, — изменился. Увеличился. Приобрел очертания человеческой фигуры. Сияющей женской фигуры. Потом Арон разглядел ее лицо. Она была юна и прекрасна. Она всегда была юна и прекрасна.
«Праматерь.»
Быть может, Арон сказал это вслух. Быть может, лишь подумал.
Боль и жар больше не ощущались. Вокруг осталась лишь темнота — и в этой темноте Арон не лежал, уперевшись дрожащими руками о каменный пол, и не выплевывал свои внутренности, перемешанные с песком. В этой темноте он мог твердо стоять на ногах, будто бы никакая Пустыня не отравила его.
Праматерь остановилась и протянула к нему ладонь. Ее полупрозрачные длинные пальцы сияли, будто бы кожа богини была покрыта бриллиантовой крошкой.
Помощь.
То, о чем он только что просил.
Нужно было протянуть руку в ответ, но Арон не мог заставить себя сделать это. Да, если он умрет здесь и сейчас, то не выполнит обещание, данное Мине. Но если примет помощь Богини Льда, не предаст ли этим память своих родителей, от которых она отвернулась?
— Ты позволила им изгнать нас! — вырвалось против воли. Его застарелая обида. — Ты позволила проклятой Гите убить моего отца, позволила Синей Чуме забрать мать. Я молился тебе, умолял помочь, но ты не отвечала!
— Так было нужно, — ее глаза были холоднее векового льда.
— Почему ты пришла сейчас?
— Так нужно.
Поза богини не изменилась. Она стояла, все также протянув к нему руку, и ждала.
— И что взамен? Ты ведь хочешь что-то взамен?
— Когда тебе исполнится двадцать три года, ты должен вернуться на Острова и поклониться мне в моем главном храме.
Такая малость — в обмен на спасение его жизни. Такая мелочь. Но боги не обменивают свои милости на мелочи. Что на самом деле стояло за ее условием?
Еще один долг к его растущему списку долгов.
В этой темноте, где не было ничего и никого, кроме него и богини Льда, Арон протянул руку и сжал ее тонкие пальцы.
Тьма раскололась, возвращая его в реальность, к жару и боли…
Холодно.
Холодно.
Холодно…
Как же хорошо, когда холодно. Когда холод проникает в тело, убивая жар, изгоняя Пустыню. Когда тело покрывается слоем льда, когда тело становится льдом. Как в далеком детстве, при Посвящении…
Дневной свет продолжал литься внутрь грота через широкую щель в потолке. Лился и отражался ото льда, который покрыл не только тело Арона, но и пол, и стены грота.
В империи не бывало настоящих холодов, таких, как на Островах — холодов, когда птицы падают, замерзая на лету, а обычные люди, не знающие, как правильно дышать, когда приходит настоящий холод, выкашливают свои обмороженные легкие.
Арон уже и забыл, что такое настоящий холод.
Правильный холод.
Целительный холод…
Холод, который длился, пока яд Пустыни не ушел полностью, забрав с собой жар и боль.
Арон шевельнулся, и лед, покрывающий его тело, пошел трещинами и начал осыпаться. Опершись руками о пол грота, Арон медленно поднялся. В теле, отзвуком пережитого, еще ощущалась слабость, но и она уже уходила. Посмотрел вниз, на ледяную корку, покрывшую лужи его крови, которую он выкашливал здесь, несколько минут назад, посмотрел на песок, смешанный с кровью. Посмотрел на меч, валяющийся неподалеку.
Арон несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Слишком много всего случилось. Редко что могло выбить его из равновесия, но яд Пустыни, почти смерть, и явление Праматери — это все было слишком… Он встряхнул головой, выбрасывая ненужные мысли и чувства. Не сейчас. Не здесь. Потом, позднее, в безопасности, он обдумает все, что случилось. Потом он позволит себе чувствовать — и злиться, и сомневаться, и пытаться понять. Все потом.
Силы в его резерве осталось едва на треть, но и та ощущалась какой-то неправильной. Хотя какой еще может быть Сила, заимствованная у мертвеца?
Поставленная Вечным защитная сфера все еще окружала грот. Арон наклонился, взял в руку меч и сел на пол, прислонившись к стене.
Теперь оставалось лишь ждать — новых испытаний, снятия защитной сферы или все же
