Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — эрцпринц
И, самое отвратительное, мы идем уничтожать Мир Зла и боремся против Тьмы, и они тоже идут уничтожать мир Зла и намереваются уничтожить Тьму.
А религиозные войны — самые жестокие, кровавые и продолжительные…
Бобик насторожился, длинными скачками метнулся вперед и пропал за деревьями.
Через минуту и мы выломились через кусты, арбогастр в удивлении остановился раньше, чем я натянул повод.
Светловолосая девушка с длинным охотничьим луком в руках, большая собака, в ужасе перед Бобиком прижавшаяся к ее ногам, и подвешенный к поясу охотницы заяц со следами крови на шее.
Бобик чинно сидит на заднице и рассматривает их с интересом, как забавные игрушки, которые могут дать ему играть, а могут и не дать.
Девушка, трепещущая перед Адским Псом, перевела взгляд на меня, вздрогнула и подняла лук в боевую позицию.
— Ты кто?
— Друг, — ответил я дружелюбно.
— Ты воин, — возразила она.
— А воин не может быть другом? — поинтересовался я. — Понятно, вы здесь натерпелись от воинов…
Я соскочил на землю, нужно чуть размять ноги.
Девушка вздрогнула, прицелилась в меня из лука.
— Не подходи! — вскрикнула она жалобно.
Я улыбнулся как можно дружелюбнее.
— Да брось, я не враг.
— Все равно не подходи, — велела она как можно строже, но получилось плохо. — Иначе выстрелю!
Я сказал так же легко:
— Если хочешь, выстрели. Но это не самое страшное.
Она отступила на шаг, но я продолжал подходить к ней. Она вскрикнула совсем плачущим голоском:
— Не подходи! Моя стрела проткнет тебя насквозь!
— Перестань, — сказал я мирно, — не дури…
Лук у нее простой, хоть и в хорошем состоянии,
магию я бы в нем зачуял, умею, когда сосредотачиваюсь.
Видимо, я сделал слишком резкое движение в ее сторону, она вскрикнула и отпустила тетиву. Я чуть отклонился и ухватил стрелу на лету.
Она в страхе расширила глаза, а когда опомнилась и поспешно выхватила из колчана другую, я уже был рядом и уверенно взял из ее ослабевшей руки древко лука.
— Я не враг, — сказал я ласково.
Она прошептала в смятении:
— Что ты хочешь?.. Будешь меня насиловать?
— Я бы не прочь, — признался я, — есть во мне эта гаденькая черта, вот взял бы и оттянулся во всю ширь всей фрейдовской натуры… но я вот что-то за всю жизнь так и ни разу… гм…
Она в ужасе отшатнулась.
— Хочешь сейчас?
— Хочу, — признался я. — Еще как!.. Но не буду.
Она чуть перевела дух, но, все еще напряженная
так, что вся дрожит, как осинка на ветру, спросила с недоверием:
— Правда?
— Клянусь твоими персями, — сказал я. — Понимаешь, поддаться животным желаниям — это так сладко, что просто не знаю, целая минута счастья, но потом, увы, неделя стыда! Вот такое я совестливое животное, сам себе удивляюсь. А смирить в себе скота — потом ту же неделю, а то и месяц хожу гордый, будто льва задавил голыми руками. Хотя кто знает, кто там у всех нас внутри.
Она робко улыбнулась.
— Значит…
— Значит, — сказал я, — не трусь, мышка. Я вот смотрю на тебя и понимаю: буду два месяца ходить гордым!
— А сейчас?
Я с удовольствием посмотрел на ее милое лицо.
— Говорю же, с удовольствием бы, но я знаю, как это получить и без насилия над свободной и демократической личностью в духе базовых либеральных ценностей. Ну, ты поняла?.. А я нет. Но это неважно. Ты тоже выстрелила так, чтобы меня ранить в плечо, а могла бы целить в сердце, из-за этого я едва поймал твою стрелу!
Она сказала жалобно:
— Кто ты? Я слышала об умельцах, что ловят стрелы, но чтоб вот так встретить…
— Ого, — сказал я хвастливо, — я еще тот умелец. Нет-нет, не бойся, я же сказал, буду вести себя как целомудренный Иосиф!.. Не ради твоей девственности, да хрен с нею, а ради возвеличивания себя, неповторимого и замечательного!
Она посмотрела исподлобья, голос ее прозвучал тихо и без всякого ехидства:
— Вижу, вы себя очень любите.
Я изумился:
— А как же? Это же основа демократического общества! Любовь к себе и полное равнодушие к соседу, что интеллигентно называется политкорректностью. Ты себя тоже должна, просто обязана любить! Я зрю в будущее и вижу торжествующий приход всеобщего эгоизма и пофигизма! Если у тебя с этим проблемы, то я могу тебя, как гуманист, возлюбить…
Она испуганно отшатнулась.
— Ой, не нужно…
— Глупая, — сказал я отечески, — это ничего не имеет общего с изнасилованием. По крайней мере, в терминах. Но ты мне скажи, с чего ты взялась охотиться? Разве не должна, аки дама, сидеть у окошка и вышивать крестиком?
Ее лицо помрачнело, она покачала головой.
— Я не из благородных, это первое. Второе… это сперва армии Карла здесь сожгли все, потом недавно прошел Мунтвиг… Мы давно уже всем селом живем в лесу. На полянах ухитряемся выращивать зерно, в загонах держим скот, многие живут охотой… Я с детства приучилась помогать отцу. Теперь вот охочусь сама. У меня трое младших братишек, мама часто хворает.
Я вздохнул, сказал твердо:
— Я беру эти земли под свою защиту!.. Мне совсем не важно, кто здесь король. Отныне здесь всегда будет мирная жизнь. Никаких великих подвигов, когда реками льется кровь!..
Она что-то ощутила, подошла без страха и поцеловала мне руку. Я поднял ее и в свою очередь поцеловал в лоб, что она приняла без всякого ужаса.
Затрещали кусты, выметнулся Бобик с задушенным оленем. Повинуясь моему жесту, положил добычу у ее ног и отступил.
Я тронул Зайчика, и мы все трое понеслись между деревьями, стараясь выбраться из леса.
Глава 2
Норберт все так же едет во главе небольшого отряда, все остальные идут разъездами впереди, справа, слева и даже сзади, но на этот раз с ним Клемент и Сулливан, самые могучие бойцы, ударная мощь, а их отряды передвигаются далеко позади, охраняя пехоту Макса, еще не веря, что бесконное войско способно защищаться само и даже охранить от бед конницу.
Я сказал бодро, не давая им раскрыть рты для обвинений в необдуманной лихости:
— Хорошая новость для любителей размяться!.. В пяти милях впереди обнаружен отряд противника!.. Большой. Но недостаточный, чтобы обрушиваться всей армией.
Сулливан встрепенулся первым.
— Ваше высочество?
— Вы поняли верно, — ответил я.
Клемент прогудел более рассудительно:
— Сколько их? Каковы их позиции?
— Не больше двух тысяч, — заверил я. — Явно местный лорд собрал всякий сброд и решил присоединиться к Мунтвигу. Во всяком случае, его знамя там реет слишком гордо.
Сулливан проревел сердито:
— Что значит реет? Кто разрешил?..
— Может, — обронил Норберт, — там просто разбойники, что объединили несколько шаек и решили назваться войском.
— Я рассмотрел с десяток рыцарей, — напомнил я. — Эти сволочи запятнали благородное имя!
Сулливан прорычал гневно:
— Да как они посмели?.. Не думаю, что таких стоит брать в плен! Мне и выкуп не нужен, хотя несколько золотых монет не помешали бы…
— Я поделюсь, — пообещал Клемент и взглянул на меня исподлобья. — Значит, армию тревожить не будем?
— Достаточно людей сэра Дарабоса, — сказал я.
Норберт кивнул, жестом послал в сторону внимательно слушающих нас быстроконных разведчиков.
Ушло не больше часа на то, чтобы собралась большая часть его конницы. Норберт быстро распределил на отряды: хотя все вооружены композитными луками, однако, как и везде, есть прирожденные стрелки, что воробья бьют на лету, а есть рубаки, потому вы, ребята, вступите в бой с фронта, вы с тыла, а вы должны перехватывать всех, кто попытается вырваться из окружения.
Мунтвиговцы расположились в удобном месте, но часовых не выставили, зачем, они же на своей земле, и мы подкрались совсем близко. Я слышал, как за моей спиной тихо поскрипывают натягиваемые луки.
Ближе всех ко мне расположились у костра человек двадцать, за их спинами спят вповалку, а эти пьют и разговаривают, двое бросают кости, остальные следят за ними, один шевелит палкой в костре, крупные головешки рассыпались на угли и зло стреляли пучками длинных шипящих искр.
Норберт прокричал какой-то птицей, и лучники одновременно выпустили стрелы. Их обрушилась целая туча, несколько человек у костров упали, другие, напротив, начали вскакивать, и на них перенесли частый град тяжелых стрел, способных пробивать с близкого расстояния доспехи, здесь же они пронзали одетых в кожаные доспехи насквозь.
Я увидел, что застигнутые врасплох вот-вот начнут организовываться, такая паника не длится долго, заорал:
— Руби!
За мной ринулись из зарослей люди Норберта. Клемент и Сулливан отстали, особенно последний на своем меланхоличном носороге, однако на своих тяжелых конях они легко протаранили первые ряды обороняющихся, смяли и порубили людей у костра, набросились на мирно отдыхавших, что вскочили и спросонья хлопали глазами, а их рубили, кололи, топтали и рассекали, как приготовленный для забоя скот.
