Филип Фармер - Гнев Рыжего Орка
— Ну да.
— Еще?
— Еще он жестокий. Вообще-то все властители такие. Но поначалу, когда я только вошел в него, он еще как-то сочувствовал другим. Он и с отцом поссорился из-за того, что отказался убить своего кровного брата, хотя тот был лебляббий. Но не думаю, чтобы теперь в нем осталась какая-то жалость или способность сочувствовать. Если и осталась, то небольшая. Потом — он все время на взводе. Почти все время. Всегда зол. Но это потому, что отец с ним так обошелся, а мать не сумела помешать отцу отправить сына на Антему. Ну как они могли поступить так с сыном? Он просто не желал пресмыкаться перед отцом, лизать ему задницу и выносить незаслуженные удары, пинки и оскорбления — вот и все. Вполне понятно, что Орк бесится. Нельзя его за это упрекать. Я бы тоже злился, как сто чертей. Так ли уж это плохо?
— Мы уже говорили с тобой об адекватном и неадекватном гневе. По твоим словам, Орк задумал добыть в мире Зазеля машину разрушения, чтобы уничтожить свой собственный мир. А ведь при этом погибнет не только его отец. Смерть постигнет также его мать, братьев, сестер, несколько миллионов туземцев и вообще все живое во вселенной. И это адекватная месть?
— Да ведь это только фантазии! У всех бывают такие, но никто же их не осуществляет! И потом, Орк собирался спасти сначала мать и брата.
— И дать погибнуть всем остальным. Да, те, кто лелеет подобные мечты о мести, в жизнь их обычно не воплощают. Но об Орке этого не скажешь. Он намерен выполнить, что задумал, если сумеет вернуться за машиной разрушения. Если он заполучит-таки эту машину, осуществит он свой замысел или нет?
— Надеюсь, что нет. Это было бы ужасно. Но я же не буду знать, что он сделает, если не вернусь к нему, правда?
— Возможно, ты и сейчас уже знаешь. Только сознаться не хочешь. А что сделал бы Орк, если бы его подставили так же, как тебя?
— То же, что и я, — гордо сказал Джим. — Я сделал то, что, как мне казалось, сделал бы он.
— Значит, напал бы на охранников? Вряд ли — ведь он, по твоим словам, в большинстве ситуаций рассуждает очень трезво. Да, тебя спровоцировали. Но не настолько, по моей оценке, чтобы так кидаться на людей. И разве так уж необходимо было бить Шервуда и Роджерса? Неужели нельзя было разоблачить их как-то иначе?
— Ясное дело — я мог бы настучать. Но что бы я доказал, если бы просто донес на них охране или вам? И потом, я не стукач!
— Ты их разоблачил. Но при этом причинил боль Шервуду.
— Он первый начал!
— Твоя оборона больше походила на нападение. Чересчур активная оборона.
— Орк поступил бы точно так же!
— Вот именно. Это представляется тебе адекватным действием?
Джим нахмурился и прикусил нижнюю губу.
— Вы хотите сказать, что я, действуя в моей ситуации, как Орк, поступил неправильно.
— Я ничего не хочу сказать. Ты сам это сказал. И?
— Да, я понял. Я не разобрался как следует, что в поведении Орка адекватно, а что неадекватно.
— И в твоем тоже.
Психиатр продолжал развивать эту тему, и Джим лишний раз убедился, что Порсена из тех проводников, что предоставляют своим клиентам самим составлять карту. Только путешественник не может предугадать, в какую сторону проводник его поведет.
В конце сеанса доктор велел Джиму каждый день заходить в аптеку за предписанной дозой торазина.
— Будешь пока что его принимать. Возможно, недолго. Но в этот период тебе не следует возвращаться к Орку. Я скажу тебе, когда будет можно. Я хочу, чтобы ты как следует поразмыслил о своих впечатлениях и о своем отношении к ним. А после поговорим о возвращении. Я решительно настаиваю — и я знаю, что делаю — на том, чтобы ты не пользовался пентрой без моего на то разрешения. Полеты отменяются до улучшения внутреннего климата, договорились?
— О'кей. Слышу вас хорошо.
Выйдя в коридор, Джим вдруг испытал озарение. Но он никак не мог сказать доктору, что ему открылось. Доктор всполошился бы и принял нежелательные для Джима меры. Хотя, возможно, Порсена и так уже подозревает, в чем дело.
Джим привык быть Орком, стал оркоманом.
ГЛАВА 27
Было кое-что, о чем ни доктор, ни Джим не упомянули. Во-первых, само собой разумелось, что надсмотрщик Орка не обезглавит и Джим может быть спокоен на этот счет. Ведь, судя по Фармеру, молодой властитель, именуемый ныне Рыжий Орк, был жив и здоров в середине двадцатого века от Рождества Христова. Стало быть, опасения Джима, что Орка убьют, ни на чем не основаны. Почему же тогда он, Джим, так волнуется?
Другое, что они не обсудили, — это расхождение между тем, что писал о властителях Фармер, и тем, что знал о них Джим. В книгах серии Вала была сестрой Ринтраха и Ядавина. В реальных мирах Джима-Орка Вала была сестрой Энитармон, матери Орка. Ринтрах был вторым ребенком Лоса и Энитармон, младшим братом Орка.
Поразмыслив над этим, Джим решил, что сведения Фармера отрывочны или же он получил их в сильно искаженном виде.
Доктор Порсена и другие врачи были убеждены, хотя никогда не говорили этого пациентам, что Многоярусный мир — просто художественный вымысел. Но Джим-то знал, что это не так. Говорят, Фармер испытал в жизни несколько мистических озарений — возможно, тогда он и получил информацию оттуда или продолжает получать. Так или иначе, но какие-то сведения о мирах властителей к нему поступили. Это можно сравнить со светом, который проходит сквозь темное стекло посредством межвселенской психической вибрации или еще как-нибудь. Но Фармер не всегда мог настроиться на его частоту, и «разряды» портили качество приема. Понятно, что сообщения поступали к нему в несколько искаженном виде. Ну а поскольку Фармер занимался, по общему мнению, сочинительством, то он выдумывал кое-что, чтобы заполнить пробелы.
И все-таки, несмотря на некоторые ошибки в хронологии и именах, Фармер почти всегда попадает в яблочко. Кроме того, те властители, которых Джим знал лично или о которых слышал, совсем не обязательно те, о которых писал Фармер. Может, фармеровские властители — потомки настоящих или их родственники. Мало ли Робертов Смитов и Джонов Браунов, живших в пятнадцатом веке, имеют потомков в двадцатом столетии! Лос, Тармас, Орк, Вала, Лувах — все это имена хотя и не совсем обычные, но и не редкие.
У Джима имелись проблемы и поважнее этих. Поскольку он был теперь на заметке, ему приходилось обуздывать свои «асоциальные» тенденции. И это было все труднее и труднее из-за возрастающей брюзгливости и вспыльчивости. Джим зациклился на Орке и, за невозможностью в него войти, испытывал симптомы ломки. Будь у его мозга зубы, они бы болели. Будь нос, из него бы текло. Будь голос, он в промежутках между воплями молил бы о дозе наркотика.
Однако Джим в какой-то степени справлялся с собой при помощи методики Орка. Она напоминала Джиму ментальную технику йогов, о которой он читал. Но выучиться ей можно было гораздо быстрее. Все-таки тоаны потратили не одну тысячу лет на ее совершенствование. Приемы Орка не могли полностью снять эффекты ломки, но все-таки снижали боли и раздражительность. Все равно что приподнимать время от времени крышку кипящего котла, выпуская пар. Так что Джиму удавалось не рычать на людей и не оскорблять их.
Его самочувствие несколько улучшилось, когда позвонила миссис Вайзак, чтобы еще раз подтвердить — Джим может жить у них, когда выпишется из больницы. На похоронах Сэма она, рыдая, прижала Джима к груди и обещала дать ему приют. И, несмотря на все свое горе, сказала еще, что Джим должен будет соблюдать ее правила. Не употреблять наркотики, не курить в доме, не ругаться грязными или кощунственными словами, старательно относиться к школьным занятиям, каждый день мыться, вовремя приходить к столу, не включать громко музыку и т. д.
Джим пообещал, что будет делать все, как она скажет. Это не казалось ему таким уж подвигом. Он добился больших успехов в умении себя вести — трудности, которые он испытывал сейчас, следовало приписать его ломке — и спокойно мог держать свои «асоциальные» мысли при себе, не показывая их миссис Вайзак.
Но всю радость от ее приглашения ему подпортили на следующий же день. Позвонила мать и сказала, что придет к нему вечером. И что Джим ожидал, то она ему и сообщила. Они с отцом уезжают в Техас через пять дней.
Он почувствовал, как подступают слезы, и сердце провалилось само в себя. Хотя Джим и подготовился к этому моменту — или думал, что подготовился, — его зацепило за живое. Но ему удалось закрыть клапаны и не дать слезам вылиться. Не станет он плакать при матери. Не хочет он, чтобы она рассказала отцу, как сын переживает. Эрик Гримсон только порадуется, узнав, что его сын — плакса.
Джим уже не спрашивал, почему не пришел отец. Он и так знал почему.
Трус!
Ева Гримсон ушла вся в слезах. Она пообещала, что будет переводить деньги на больничную страховку. И была уверена, что сможет посылать Джиму на одежду, учебники и прочие необходимые вещи. Отец обязательно найдет хорошую работу, только нужно набраться терпения.
