Микенский цикл - Валентинов Андрей
Далее – еще интереснее. Его семья жила бедно, но совсем недавно у Гелена появились средства – и немалые. За проезд он выложил не серебро, а золото, одежда на нем была вся новая и очень богатая. Связь между внезапным желанием вернуться в Микасу и столь же внезапным богатством казалась настолько очевидной, что не требовала особых доказательств.
Было в этом деле и еще одно любопытное обстоятельство – я сам. Благородный сын базилея воспылал симпатией к своему земляку. Всякое, конечно, возможно, особенно на чужбине. Но очевидно, что, если я стану его спутником, моя секира не останется за плечом, когда Гелену будет грозить опасность. Значит, такого спутника он искал, и в этом случае его появление в грязной харчевне, где клубится всякая шваль, вполне понятно.
И еще одна деталь – небольшая, но любопытная. Фарос! Богатый, золотого шитья фарос который был на Гелене в тот вечер. На следующее утро сын базилея был уже в обычном плаще – вполне пристойном, но, конечно, ничуть не похожем на прежний, расшитый золотом. Гелен поступил разумно, спрятав роскошную вещь подальше, но зачем было надевать фарос вчера, да еще на ночь глядя? Не для того же, чтобы произвести впечатление на портовое отребье!
Я еще раз вспомнил фарос и завистливо вздохнул. Нет, сам я носить его не стал бы, но в той же Аргусе плащ можно продать, а на полученное серебро купить небольшой домик где-нибудь в предместье. Поле, дом, сад – то, чего я лишился, покинув Баб-Или. Впрочем, фарос интересен не только этим. Он не выглядел новым, скорее хорошо сохранился, будучи надеваем только в редких случаях. Возможно, плащ принадлежал отцу или деду Гелена, хотя мне он показался слишком богатым для сельского базилея. Но даже если и так...
Скорее всего вчерашним вечером у Гелена состоялась очень важная встреча. Настолько важная, что он решился надеть фарос. Встреча намечалась где-то в порту, и, скорее всего, в великой тайне, иначе Гелен не возвращался бы так поздно, не наняв охранника. И на этой встрече решалось что-то серьезное, вполне вероятно – его отъезд на родину. Сын базилея был настолько взволнован, что зашел в первую же попавшуюся харчевню, чтобы перевести дух, вмешался в драку и вдобавок был со мной достаточно откровенен. Да, возможно, так оно и было. Но, может, было и по-другому: фарос Гелен получил на самой встрече, как знак чего-то важного...
Как ни крути, а выходило, что мне предстоит путешествие вместе с крайне подозрительной личностью. Похоже, враги (не друзья же!) ванакта Ифимедея что-то задумали...
...но какое до этого дело бывшему царскому мушкенуму Нургал-Сину?
БЕТ
«Мы плыли»
Мы плыли дольше, чем рассчитывали. Ветер все время отгонял «Рею» обратно к берегам Хаттусили, и мы медленно ползли от острова к острову. Признаться, плавание не оставило приятных воспоминаний – корабль был тесен и необыкновенно грязен. Но неспешное путешествие имело и свои преимущества: впереди начиналась полная неизвестность, и я был не прочь как следует еще раз все обдумать, а заодно побольше разузнать об Ахияве. Моих детских впечатлений было явно недостаточно, а перед каждой войной полезно узнать о стране, куда идешь походом. Тут могут помочь любые мелочи.
С Геленом мы разговаривали редко. Сын базилея волновался, считал дни и редко вступал в беседу. Я окончательно убедился, – он спешит, причем к определенному (причем не им, а кем-то еще) сроку. Навязываться я не стал, предоставив Гелена его мыслям. Зато корабельщик оказался словоохотлив. Правда, большая часть его рассуждений касалась все тех же пиратов, которые чудились ему возле каждого острова, но попутно он охотно рассказывал и об Ахияве. Сам корабельщик родился в Иолке, но бывал всюду, в том числе и в Микасе. Конечно, большая часть услышанного оказалась полной ерундой, но попадались и любопытные подробности.
Мое предположение оказалось верным: власть ванакта Ифимедея в последнее время изрядно пошатнулась. Он проиграл войну с Орхоменом, которую сам и начал, вопреки протестам собственного совета. В поражении Ифимедей обвинил лавагета[16], которого отправил в ссылку, а с остальными недовольными разделался еще круче. В Микасе все стихло, но в глубине что-то продолжало бурлить.
Ифимедею, как я понял, грозили с двух сторон. Прежде всего, был жив и здоров его дальний родственник Афикл, теоретически имевший право на престол, – потомок первого ванакта династии Главка Старого. Впрочем, корабельщик сообщил по секрету, что на самом деле Афикл – сын то ли Дия, то ли Поседайона. Это по логике моих земляков делало его права на престол еще более очевидными.
...Я уже успел заметить странную привычку обитателей Ахиявы искать и находить божественных предков не только ванакту, но и каждому захудалому базилею. Если верить всем этим байкам, здешние боги весьма похотливы. О великий Адад, податель всех благ! Похоже, религия моих земляков немногим ушла от верований тех голых дикарей в низовьях Тигра, которых лет десять назад нам приходилось приводить в чувство!
С корабельщиком я спорить не стал. Итак, Афикл – потомок то ли кого-то из богов, то ли основателя династии – имеет право на трон. Он силен, как буйвол, красив и даже не так глуп – в общем, идеальный соперник. Многие чуть ли не с рождения прочили ему престол, но вышло иначе. Лет восемь назад Афикл внезапно явился в Микасу и присягнул Ифимедею, обещав служить не за страх, а за совесть. Что толкнуло его на это, я так и не понял – не иначе послушал очередного оракула, которых в Ахияве больше, чем поилок для скота. С тех пор Афикл стал мечом Микасы, расправляясь с врагами ванакта. Правда, Ифимедей его по-прежнему побаивался и по слухам не пускал на глаза.
Итак, претендент имелся, но не на него враги ванакта возлагали основные надежды. Во дворце Микасы воспитывалась дочь покойного Главка – Ктимена. По слухам, девушка ненавидела дядю, и тот не спешил отдавать ее замуж, дабы не получить еще и врага-зятя.
Но еще больше, чем о Ктимене, шептались о ее брате – царевиче Клеотере. Мне вновь довелось выслушать рассказ о чудом спасшемся ребенке, вместо которого был похоронен то ли его погибший сверстник, то ли деревянная кукла. Из слов корабельщика я понял, откуда такие слухи могли возникнуть. Ванакт Главк и его жена были убиты во время переворота, а царевича, которому тогда исполнилось шесть лет, отослали куда-то в деревню. Через месяц новый ванакт объявил, что Клеотер умер от укуса змеи. Змеей все тут же посчитали самого ванакта, но некоторые заявили, что из деревни во дворец привезли не мертвого царевича, а кого-то другого, тем более, что похороны состоялись ночью и чуть ли не тайком.
Итак, с одной стороны Ифимедею грозил неясный призрак царевича Клеотера и его ныне здравствующая сестра, с другой – божественный отпрыск Афикл, который, как поговаривали, вовсе не смирился с ролью слуги, а лишь умело ведет какую-то свою игру.
В самой Микасе языки были прикушены, но против ванакта явно настроены не только многие из гиппетов[17], но и верховный жрец Поседайона Арейфоой, тоже дальний родственник Ифимедея, а также знаменитая прорицательница Гирто. В свое время они поддержали переворот, зато теперь первыми решили отступиться от ванакта.
Таков был расклад – ежели, конечно, верить корабельщику.
Из всего этого я мог сделать два вывода. Прежде всего, люди везде, даже в крысиной норе, остаются самими собой. Похожие ситуации мне приходилось наблюдать и в Мари, и в Митанни, и в самом Баб-Или. Второй вывод был столь же очевиден – ванакту Ифимедею нужны опытные воины-иноземцы, а для Нургал-Сина ничего более и не требовалось.
Впрочем, из долгих бесед с корабельщиком я сделал еще один, и тоже полезный вывод: я не забыл родной язык, несмотря на то, что с земляками в последний раз разговаривал в Сидоне лет десять назад. Многое вспомнилось, а некоторые слова пришлось заучить заново. Это тоже пригодится, – в крысиной норе не найти толмача.
