Йен Макдональд - Дорога Отчаяния
У ног его лежали две вещи. Одна — шарф с огуречным рисунком. В шарф был завернут игольный пистолет с рукояткой из человеческой кости — традиционное оружие чести в Высоких Семьях. Вторая — обманчиво небольшая кожаная сумка, того типа, который иногда называют саквояжем. Она содержала три с четвертью миллиона новых долларов в крупных купюрах Объединенного Банка Высадки Солнцестояния. Эти две вещи, помимо того, во что он был одет и обут, были всем, что господину Иерихону удалось прихватить с собой, когда началось тотальное уничтожение.
Враги ударили одновременно и по всем направлениям. Когда его империя рушилась вокруг него в фантасмагории взрывов, поджогов и убийств, господин Иерихон не мог не задержаться, чтобы воздать должное эффективности действий своих противников. Таков путь чести. Увы, он недооценил их, и они не были мужланами и мелкими приходскими военачальниками, которыми он ошибочно их числил. В следующий раз он не совершит подобной ошибки. Они же, в свою очередь, недооценили Джеймсона Иерихона, когда полагали, что он перед ними падет. Его сотрудники гибли — что ж, значит, дальше он будет работать один. Он привел в действие эвакуационный план. За долю секунды до того, как вирус превратил его информационную сетку в протеиновый суп, Джеймсон Иерихон получил новую личность. За долю доли доли секунды до того, как правительственная аудиторская программа врезалась в его кредитную матрицу, Джеймсон Иерихон слил семь миллионов долларов на счета несуществующих компаний в филиалах банков в пятидесяти городках, рассеянных по всему северному полушарию планеты. До того, как Отченаши разоблачили его фальшивую смерть (бедолага двойник! но бизнес есть бизнес) и послали по его следу убийц и программы–трассеры, ему удалось снять с этих счетов только ту сумму, что теперь хранилась в черном саквояже. Джеймсон Иерихон бросил дом, семью, детей, все, что он любил и все, что создал. Сейчас он убегал через Великую Пустыню на украденной у Компании Железных Дорог Вифлеем Арес ручной дрезине в поисках места, где никому не придет в голову его искать.
Близился вечер, когда господин Иерихон прибыл в поселение. Оно никоим образом не впечатляло, это поселение — особенно человека, привыкшего к архитектурным изыскам древних городов Великой Долины и выросшего в Метрополисе, кольцевом городе, величайшем из городов. Здесь был один–единственный дом — грубая саманная хибара, прислонившаяся к красному каменному бугру с прорезанными окнами, одна микроволновая релейная башня, несколько солнечных коллекторов, ветровой насос и слегка запущенный зеленый сад. Если что и произвело впечатление на господина Иерихона, так это уединенность этого места. Никто и никогда не станет искать его здесь Он слез со скрипучей дрезины, чтобы омочить свои волдыри в кадке с водой около дома. Он окунул в нее красный носовой платок и протер шею горячей водой, одновременно каталогизируя огород. Кукуруза, бобы, матока, лук, морковь, картофель (как белый, так и сладкий), ямс, шпинат, разная зелень. Вода, окрашенная красным, струилась по ирригационным каналам между грядками.
— Подойдет прекрасно, — сказал себе господин Иерихон. Высокие Пращуры выразили свое согласие. Сокол–пустынник прохрипел что‑то с вершины микроволновой башни.
— Эгегей! — прокричал господин Иерихон, напрягая остатки голоса. — Эгегеееее….
Эха здесь не было. Неоткуда было отразиться голосу, если не считать красных холмов на южном горизонте. — Эгеге…. — Через какое‑то время из приземистой саманной хибары выбрался человек: высокий, тощий и коричневый, как высушенная солнцем дубленая кожа. У него были длинные закрученные усы.
— Меня зовут Иерихон, — представился господин Иерихон, стараясь не утратить инициативу.
— Алимантандо, — сказал высокий, тощий, дубленый человек. Вид его выдавал сомнение. — Доктор. — Двое мужчин отвесили друг другу поклон — довольно неловко, довольно неуверенно.
— Рад встрече, — сказал господин Иерихон. Алимантандо — второзаконское имя; вспыльчивые это люди, эти ребята из Второзакония. Будучи самыми первыми поселенцами, они привыкли считать, что вся планета принадлежит им и были весьма нетерпимы к новоприбывшим. — Видите ли, я всего лишь ехал мимо. Мне надо где‑то переночевать: немного воды, немного еды и крыша над головой. Вы можете мне помочь?
Доктор Алимантандо изучил незваного гостя. Он пожал плечами.
— Видите ли, я чрезвычайно занятой человек. Я погружен в важные изыскания и предпочел бы, чтобы ничто не нарушало мой душевный покой.
— Что же это за изыскания?
— Я составляю компендиум хронодинамических теорий.
Высокие Пращуры вышвырнули приличествующий моменту ответ на поверхность мозга господина Иерихона.
— А, что‑то наподобие «Постулатов Синхронности» Вебенера и «Тройного Парадокса» Чен Су?
В сощуренных глаза доктора Алимантандо блеснула искорка уважения.
— Как долго вы намерены пробыть здесь?
— Всего одну ночь.
— Уверены?
— Совершенно уверен. Я просто ехал мимо. Всего одна ночь.
И господин Иерихон остался всего на одну ночь, которая растянулась на двадцать лет.
3
Шторм приближался, и рельс–шхуна мчалась перед ним, распустив все все паруса, пытаясь не отдать ни километра дистанции, отделяющей ее от бурлящего облака бурой пыли. Три дня шхуна убегала от шторма, с тех пор как Дедушка Харан навел свой левый, погодный глаз на западный горизонт и заметил, что у неба грязноватый, охряной ободок.
— Идет ненастье, — сказал он.
И ненастье пришло, подбираясь все ближе и ближе, а теперь оно было так недалеко от пионеров, что даже Раэл Манделла, проклятый даром прагматизма, понял, что им не обогнать бурю, и что единственная надежда его семьи — найти убежище, в котором они могли бы укрыться от пыли.
— Быстрее, быстрее! — кричал он. Дедушка Харан и дорогая, прекрасная, мистическая жена Раэл Ева Манделла, беременная на последнем месяце, подняли все лоскутки и платки, какие только могли сойти за паруса, и шхуна понеслась по рельсам с пением и гулом. Рангоут трещал, тросы звенели как струны и пронзительно кричали, парусная вагонетка качалась и подпрыгивала. Козы и ламы в грузовом прицепе испуганно блеяли, а свиньи бились о решетки в своих клетках. Немного отставая от них, по всей земле катились валы бурой пыли.
И снова Раэл Манделла упрекал себя за безрассудное решение взять жену, отца и нерожденное дитя в путешествие через Великую Пустыню. Четыре дня назад, в Мурчисон Флатс, выбор был прост. В одном положении стрелки отправляли его семью на юг, в населенные земли Второзакония и Великого Окса, в другом — через Великую Пустыню в пустынные местности Северного Аргира и Трансполяриса. Тогда он не колебался. Ему нравилось думать о себе, как о дерзком первопроходце, открывателе новых земель, строителе новой жизни. Он гордился собой. Значит, это — расплата за гордыню. Карты и лоции были неумолимы: топографы РОТЭК не отметили ни единого поселения на тысячи километров вдоль этой линии.
Порыв ветра ударил в грот и разорвал его пополам сверху донизу. Раэл Манделла тупо уставился на хлопающие клочья парусины. Затем он отдал приказ привести круто к ветру. Не помогло: сразу после этого еще три паруса лопнули со звуком пушечного выстрела. Рельс–шхуна вздрогнула и потеряла скорость. Ева Манделла встала, покачиваясь, цепляясь за гудящий трос. Ее живот вздымался от приближающихся схваток, но глаза смотрели вдаль, а ноздри раздувались, как у испуганного оленя.
— Там что‑то есть, — сказала она, и ее слова просочились сквозь визг ветра в такелаже. — Я чую это: что‑то зеленое и живое. Харан, у тебя есть приспособленный глаз — что ты видишь там? — Дедушка Харан навел свой погодный глаз вдоль геометрически безупречной линии и там, в крутящейся пыли и хмари, что мчались впереди шторма, он увидел то, что учуяла Ева Манделла: купу зеленых деревьев, и еще кое‑что — высокую металлическую башню и несколько ромбовидных солнечных коллекторов.
— Жилье! — закричал он. — Поселение! Мы спасены!
— Еще парусов! — взревел Раэл Манделла, а лоскуты парусины хлопали вокруг его головы. — Больше парусов! — Дедушка Харан принес в жертву древнее семейное знамя тончайшего новомерионеддского шелка, предназначавшееся для провозглашения королевства его сына в землях за пустыней, а Ева Манделла — свадебное платье кремового органди и нижние юбки. Раэль Манделла пожертвовал шесть футов незаменимой солнечной пленки, и они подняли все это на мачту. Ветер подхватил рельс–шхуну, дал ей пинка, и семья покорителей фронтира понеслась к убежищу, имея вид скорее кочующего цирка, чем суровых пионеров.
Доктор Алимантандо и господин Иерихон увидели рельс–шхуну издалека — клочок многоцветной ткани, несущийся перед грозовым фронтом. Они боролись с первыми порывами и пыльными смерчами, сворачивая хрупкие лепестки солнечных коллекторов в тугие бутоны и втягивая перистую антенну и параболические отражатели в релейную башню. Пока они работали, обернув головы и руки тканью, ветер достиг такой силы, что его было не перекричать, и наполнил воздух летящими песчаными иглами. Рельс–шхуна еще только тормозила, визжа, воя и разбрасывая искры, а доктор Алимантандо и господин Иерихон уже бежали к ней, торопясь начать разгрузку грузового вагона. Они работали с молчаливым, самоотверженным взаимопониманием, свойственным людям, прожившим в изоляции долгое время. Ева Манделла нашла их неутомимую, механическую деятельность довольно устрашающей: скот, саженцы, семена, инструменты, механизмы, материалы, ткани, домашний скарб, гвозди, винты, шпильки и краски: отнести и поставить, отнести и поставить, и все это без единого слова.
