Дэн Абнетт - Крестовый поход на миры Саббат: Омнибус

А еще был Меназоид Эпсилон, мрачный мир смерти на окраине Крепи. Гаунт знал, что в штабе Макарота уже приступили к оценке значения этой планеты в генеральном плане. Он понимал, что некоторые полки неизбежно отправят туда.

Никто не хотел попасть на Эпсилон. Никто не хотел умирать.

Гаунт вгляделся в беснующуюся, слепящую тьму Эмпирея и беззвучно произнес короткую молитву Всеблагому Императору: «Избави нас от Эпсилона».

В голове темным облаком всплывали куда более мрачные мысли — о проклятом своей бесценностью кристалле, доставшемся ему на Пирите. Его тайна, само его существование пылали где-то на дне сознания незаживающей раной. Никаких новых инструкций от Ферейда не было. Никаких знаков, ни слова о том, что должен был теперь делать Гаунт. Быть может, его выбрали новым курьером? Тогда — надолго ли? Как он узнает, кому доверить это кровавое сокровище, когда настанет время его передать? Или от него ждут чего-то иного. Может быть, до него просто не дошла самая важная инструкция? Отбросив на миг старую дружбу, он в сердцах обругал Ферейда. Такая обуза при его обязанностях комиссара вряд ли была нужна Гаунту.

Он твердо решил хранить кристалл, пока Ферейд не скажет, что с ним делать. Но все же ему казалось, что он упускает нечто важное. И это беспокоило его.

Комиссар тяжело оперся о рифленый поручень, по краю огибающий платформу под куполом. Темная, непознанная и страшная громада варпа извивалась перед глазами. Потоки бесформенной протоплазмы щупальцами молочно-белого тумана касались стекла. Смотровая платформа была одной из трех варп-обсерваторий на «Авессаломе», где навигаторы и служащие Астрографического департамента могли визуально наблюдать пространство вокруг корабля. В центре платформы возвышалось целое нагромождение сенсороскопов, аурографов и спектрометров, приводимое в движение сложной системой шестерней и механизмов, блестящих свежей смазкой. Весь этот арсенал приборов постоянно вращался, осматривал вихрь энергии вокруг, записывал, вычислял, оценивал и обрабатывал информацию. Все эти данные отправлялись в путь по дрожащим проводам и накопительным кристаллам на вершину самого высокого командного шпиля «Авессалома», прямиком на центральный мостик.

Вход в обсерватории был открыт для всех, но тем, кто путешествует меж звезд впервые, рекомендовалось воздержаться от их посещения. Если щит вокруг купола вдруг откажет, один взгляд на варп мог навсегда свести с ума даже самого опытного астрографа. Или с ним могло произойти нечто худшее. Электронный хор лифта должен был известить Гаунта о подобных неполадках. Но он уже насмотрелся на Эмпирей за сотни варп-скачков и больше не боялся его. Наверное, поэтому дикие, хаотические импульсы Имматериума успокаивали комиссара. Будто эта чудовищная круговерть заставляла его собственные мысли собраться. Здесь можно было побыть наедине с собой.

По краю платформы бежал металлический свиток, на котором были выбиты имена полевых командиров, лорд-генералов и высших адмиралов. Под каждым именем — мелкая вязь, описывающая места их славных побед. Некоторые имена Гаунт знал из школьных текстов, выученных еще на Игнации. Другие, истершиеся за века, были ему неизвестны. Их владельцы покинули этот мир десять тысяч лет назад. Он прошел половину круга, пока не наткнулся на имя того, кого знал лично. Военмейстер Слайдо. Великий предшественник Макарота, сложивший голову на пике великой победы на Бальгауте, на десятый год своего крестового похода в миры Саббаты.

Привлеченный звуком, Гаунт оторвался от текста. Двери основной транспортной шахты раскрылись, снова послышался электронный хор, предупреждающий о прибытии лифта. На палубу поднялся матрос с ящичком инструментов в руках. Озадаченно посмотрев на одинокую фигуру возле перил, он скрылся за стеной шахты. Проводив его взглядом, Гаунт безучастно отвернулся. Простая проверка оборудования.

Комиссар вернулся к чтению. В памяти ожило пламя Бальгаута, пожиравшее ту ночь и войска Хаоса вместе с ней. Сам он вместе с уже родными ему гирканцами был в самом центре. Они прорывались сквозь озера грязи и полную серы атмосферу, едва видя дальше двух шагов в тяжелых противогазах. Эта победа прославила Слайдо — вполне заслуженно. Но она была омыта его, Гаунта, потом и кровью. И военмейстер вознаградил его за это уже на смертном одре. Это был час его триумфа.

Даже теперь он помнил лязг механизмов вражеских боевых машин. Помнил, как они шагали на длинных гидравлических ногах, изрыгая в сторону его солдат гибельные алые лучи, наполняя воздух потоками сияющей смерти. Тело все еще помнило чудовищную усталость и напряжение, отдающие дрожью в позвоночнике. Даже сейчас. Сверхчеловеческим усилием воли он повел своих лучших солдат на штурм Врат Олигархии, опередив даже славные войска Адептус Астартес. Клинком лазерного огня и разрывов гранат они вошли в самое сердце вражеских укреплений.

Как наяву, Гаунт видел знаменитый «счастливый выстрел» Танхаузе, о котором все еще ходят легенды в гирканских казармах: единственный лазерный выстрел, пробивший оптическую линзу богомерзкого дредноута Хаоса и взорвавший основной генератор вместе с механическим чудовищем. Он видел, как Вейтч расправляется с шестью еретиками врукопашную. В его лазгане кончился заряд, и ему оставалось надеяться только на штык. Он видел, как падает под гирканским огнем полыхающая Башня Плутократов.

Он видел, как из грязи и пламени смотрят на него в ответ бессчетные лица погибших.

Комиссар открыл глаза, и видение рассеялось. Все тот же непознанный Имматериум бился и извивался за стеклом.

Гаунт уже собирался возвращаться в свою каюту, когда почувствовал нож у горла.

Будто никого и нет за спиной. Ни тени, ни звука, ни запаха. Нет даже дыхания и тепла. Словно леденящая острая грань у горла появилась сама собой. Гаунт осознал, что находится во власти настоящего убийцы. Но эта же мысль придала ему уверенности. Если бы его хотели просто убить, он уже не дышал бы. Значит, живым он нужнее. И он прекрасно понимал зачем.

— Что тебе нужно? — спокойно спросил комиссар.

— Давай без шуток, — ответил низкий, ровный голос, почти шепот. Давление холодного лезвия едва ощутимо усилилось. — Тебя принято считать разумным человеком. Давай бросим эти отговорки.

Гаунт осторожно кивнул. Если он хочет прожить хоть на минуту дольше, нужно сыграть безукоризненно.

— Этим проблему не решишь, Брохусс.

Пауза.

— Что?

— Так кто здесь шутки шутит? Я же знаю, к чему все это. Я сожалею, что ты со своими парнями ударил лицом в грязь на Колчеданах. Ну, наверное, потерял пару зубов в процессе. Но так делу не поможешь.

— Не строй из себя дурака! Ты не понимаешь! Дело не в какой-то мелкой возне с честью полка!

— Я не понимаю?

— Подумай еще разок, глупец! Задумайся, почему все это происходит! Я хочу, чтобы ты знал, за что умираешь!

Клинок чуть шелохнулся. Давление не уменьшилось, но на какой-то миг угол атаки изменился. Гаунт понял, что его слова смутили противника. Этого было достаточно.

Его единственный шанс. Гаунт нанес удар правым локтем туда, где должен был стоять убийца. При этом он скользнул в сторону, левой рукой отстраняя нож. Лезвие рвануло только манжет его кителя. Противник ушел от удара, но поневоле отпустил Гаунта.

Комиссар едва успел развернуться, когда получил мощный ответный удар в челюсть. Оба не удержали равновесия, но попытались смягчить падение. Клинок вновь зацепил китель Гаунта, распоров левый рукав. Но комиссару удалось перенести свой вес вперед, вложить его в удар и откинуть убийцу. Пользуясь моментом, Гаунт поднялся на ноги и выхватил танитский нож.

Теперь он смог разглядеть противника. Обычный матрос средних лет, невысокий, худощавый. И все же с ним творилось что-то странное. Его лицо застыло маской злобы, но широко открытые глаза будто бы… молили о пощаде? Матрос одним прыжком оказался на ногах и принял низкую боевую стойку. Нож в правой руке нацелен прямо на Гаунта.

Откуда обычному матросу знать такие приемы? Гаунт терялся в догадках. Отточенные бесшумные движения, идеальный баланс, целеустремленность — все признаки указывают на профессионального убийцу, способного легко и беззвучно устранить любую цель. Но, приглядевшись, Гаунт увидел перед собой простого флотского инженера, затянувшего ремень старой формы на полнеющем животе. Неужели маскировка? Все знаки различия, нашивки и печать с личными данными выглядели настоящими.

Листообразный клинок его ножа был короче прорезиненной рукояти. В нем было несколько отверстий по всей длине: так нож весил гораздо меньше, оставаясь прочным. Более того, оружие было не металлическим. Матово-синий керамит оставался невидимым для сканирующих полей корабля.