Елизавета Дворецкая - Ведьмина звезда, кн. 2: Дракон Памяти
Хагир тоже оглядывался, недоверчиво вспоминая о троллях, о которых ему тут столько толковали, но ничего похожего не замечал. Напротив: вокруг было удивительно тихо и хорошо. Светило солнце, сквозь бурый слой палых листьев и серовато-бледные старые стебли вовсю рвалась на волю молодая трава, листья уже высунули из почек маленькие зеленые язычки и пробовали на вкус весенний ветер. На побережье держался холод, там еще не распускалась листва, а тут солнце к полудню припекало так, что хотелось сбросить плащ. После многодневной суеты, многолюдства, морской качки, возни с кораблями, толкотни в чужих усадьбах, споров и ссор, эти мирные, безлюдные склоны и долины казались чем-то вроде земного Брейдаблика, палат Бальдра, где «злодейств никаких не бывало от века». Когда остановились передохнуть, Локни надергала на поляне целый пучок крупных лиловых фиалок на коротких стебельках, белых ландышей, полурасцветших желтых примул и засунула за пояс. В таком виде она напомнила Хагиру о плясках вокруг костра в День Высокого Солнца, и только сдержанно-деловитый вид Локни, всецело занятой борьбой с собственными волосами, не позволил ему дойти в мыслях и до иных увеселений этого весьма распущенного праздника. Казалось, что он прямо из холодной зимы переехал в разгар теплого лета: свежий ветер дул навстречу и гладил мягким крылом. Почти не верилось, что есть где-то фьялли, война, разорения, битвы, месть, вражда… Все заботы и тревоги осени и зимы ушли куда-то далеко-далеко, и мысль о сборе какого-то войска Хагиру казалась нелепой.
После полудня два всадника наконец миновали подъем и выехали на перевал.
– Вот Троллиное Седло! – сказала Локни, прутиком, который ей служил вместо плети, показывая на неширокий проход между двумя горбами вершин. – Дальше уже настоящий Медный Лес пойдет. Там тоже люди живут, можешь спросить дорогу у кого-нибудь. Но если тебе кто-то встретится, имей в виду, это может быть тролль. Может, нет, а может, и да. У нас так проверяют: сделай над куском хлеба знак молота и дай ему. Если возьмет, значит, человек, а если нет, то тролль.
– А может, он просто не голоден?
– Все равно возьмет, чтобы за тролля не считали. У нас же все знают. Ну, чтобы понимали ф-ке-фи-феут-фео.
Последнее Локни произнесла, держа во рту одну из непокорных прядей, пока руки ее закручивали другую. Но Хагир не стал переспрашивать: он уже понял, что к чему.
На прощание он подарил девушке тонкое серебряное колечко; она тут же надела его на палец и уехала, вертя руку под солнечными лучами так и сяк и любуясь блеском потемневшего от времени серебра. Да, это не воспитанница ярла, привыкшая к золоту…
Хагир вспомнил Хлейну, но никакой боли на сей раз не ощутил. За всеми предвоенными заботами все связанное с ней ушло и побледнело, но сам ее образ остался. Здесь, в Медном Лесу, между людьми и троллями, Хлейна казалась чем-то ненастоящим, как мечта, как сон, как светлый альв из сказаний. В воображении Хагир любовался ее милым лицом, как спрятанной драгоценностью, и старался не вспоминать ничего другого: ни надежд, ни разочарований. Он знал, что она где-то есть в мире, и это знание помогало ему жить. А мысли о том, как эта любовь могла бы наяву переменить его жизнь, он отложил до окончания всех тех дел, которым, как он знал, конца не будет. Оно и к лучшему. Среди людей и забот Хагир чувствовал себя одиноким, потому что Хлейна у него отнята, но это же чувство одиночества делало его твердым и бесстрашным, готовым ехать хоть к троллям. Что сейчас и требовалось.
Он спускался вниз по северному склону перевала, конь мягко ступал по мху, которым тролли услужливо выстлали острые камни. Отсюда Хагир уже видел три горы. Про них ему говорили. Между этими горами лежит Золотое озеро, а где-то над озером живет Вигмар Лисица. От перевала, по словам отца Локни, до Золотого озера ехать дня два с половиной или три. Как дело пойдет, уклончиво заметил он, моргая и давая понять, что сам толком не знает. Чего доброму бонду там делать?
Теперь больше не имелось надобности в провожатых: Хагир ехал, держа путь на три горы, и ему казалось, что не только он видит их, большие, но и они уже заприметили его, маленького, и поглядывают выжидающе, как он приближается: ну, муравей, с чем едешь, что скажешь? Карабкаясь из долин на склоны, пробираясь через лес и за повод шагом проводя коня через каменные завалы, Хагир и сам себя ощущал муравьем, что ползет, с упорством одолевая то листик, то веточку, то сосновую иголку, и все-таки продвигается вперед. Густые ельники Хагир объезжал стороной и только один раз заплутал, сбился и выбрался на волю значительно ниже, чем ему было нужно, так что пришлось возвращаться. Но к таким промахам он был готов и не огорчился.
Перед закатом Хагир набрел на домик. Тот стоял в ельнике и так хорошо спрятался за густыми лапами, что Хагир мог бы его не заметить, если бы не наехал прямо на бревенчатую стену. Хозяин, мрачный, рослый, заросший бородой до самых глаз, молча выслушал просьбу о ночлеге, осмотрел его с ног до головы, скрылся в доме и тут же вынес корку жесткого хлеба пополам с желудями. Сотворив над ней знак молота, он вручил ее Хагиру. Локни сказала правду: каждый здесь спешил проверить встречного, прежде чем обменяться словом.
– Далеко еще до Вигмара Лисицы? – спросил Хагир у хозяина, когда его угостили кашей из ячменя с салом, а сам он взамен выложил из мешка пару сушеных рыбин.
– Хе! А как поедешь! – хмыкнул хозяин.
– А как надо ехать? Есть дорога получше?
– А езжай на три горы! – Хозяин махнул рукой. – Пустят – доедешь, не пустят – и так не доедешь, и так не доедешь. Это все равно.
– Может, надо где-то жертвы принести? Или заклинания есть? – терпеливо расспрашивал Хагир, из первого объяснения мало что понявший. Похоже, они тут разучились говорить: среди троллей и человек одичает.
– Ну, если кто колдун и умеет творить заклятья, то да, – согласился рассудительный, но не слишком красноречивый хозяин. – Если кто сильнее Рыжего и его дружков с ушами…
– И носами, – вдруг вставила хозяйка.
– А мы не знаем, – окончил хозяин. – Если он сам к нам приедет, то мы в дружбе и слова против не скажем. Наша дань – вон, медведь приготовлен и бобры тоже, и уголь нажгли… Это все есть. А нам чего к нему ездить?
– А если вам понадобится помощь? Если кто-то вас обидит? Вы же можете позвать его?
– Так выйду из дому и позову. Назавтра он кого-нибудь пришлет.
– Как же он отсюда услышит?
– Он не услышит. Его дружки услышат.
– С ушами и носами?
– Известное дело. Тут, может, и звать не надо. Не угадаешь: я вышел дров нарубить, а из-под коряги на меня смотрят… Или на дереве глазища – хлоп-хлоп! Ты не бойся! – Хозяин успокаивающе помахал в воздухе рукой. – Надо – тебя найдут и проводят. Теперь уж не потеряешься.
Этим он вполне достиг своей цели отвязаться от расспросов: Хагир умолк, чтобы от таких разговоров не сойти с ума.
Утром он поехал дальше, держа путь к трем горам. Солнечный свет подбадривал, но Хагир всем существом ощущал громадность безлюдного пространства, наполненного только деревьями и камнями, среди которых он, человек, затерялся без следа. Вспоминались давние поездки с дядиной дружиной, невольно пришла на память и та троллиха с волчьей лапой, но страх не возвращался: в представлении Хагира, как ни странно, троллиха осталась за морем, в лесу за мысом Ревущей Сосны. К одиночеству он не привык: всю свою жизнь Хагир прожил в гуще людей и событий, а теперь вдруг остался без того и без другого. Но и чувства потерянности тоже не было: наоборот, Хагир видел себя единственным хозяином всех этих просторов, таким же огромным, как и горы, мимо которых он ехал.
Здесь Медный Лес уже вполне оправдывал свое название: гранит мало-помалу сменялся выступами и россыпями кремня, а в обрывистых склонах оврагов и срезах оползней виднелись черновато-рыжие полосы болотного железа. Иной раз ржавые комья руды лежали на земле, попадались под ноги коню. Хагир жалел, что не может собрать всю эту руду и увезти. Такое богатство лежит, никому не нужное, пропадает, в то время как на побережье не хватает железа и простые железные серпы приближаются, как любит говорить Гельд, по цене к серебряным. Почему? Почему все те люди, что живут в чужих усадьбах и жалуются на бедность, не могут приехать сюда и работать? Вот он со своими домочадцами из Березняка, если бы у него не было других забот…
Хагир стал воображать, будто он со своим «горемычным сборищем», как говорит Тюра, приезжает сюда, вот прямо на этот дикий склон, выбирает место для дома… Вон в том ельнике можно навалить отличных бревен, а мха конопатить щели тут сколько угодно… Ага, вон там в ложбине родник, за водой ходить близко – отличное место для жилья! И склон как раз защитит от северных ветров. На первое время хватит дичи, а потом можно плавить железо и покупать за него хлеб. Для пастбища подходящего места пока не видно, но ведь свиней и коз можно пасти в лесу, и коров тоже, мальчишек для этого дела вполне хватит. А потом можно поискать и подальше. И уж сюда не доберется ни Вебранд Серый Зуб, ни Ормкель с Хрейдаром Гордым!
