Лелит Гесперакс: Королева Ножей - Майк Брукс
В конце концов, чтобы отвлечься, она обратилась к рынкам плоти в Высоком Комморраге: здесь можно было найти любой экземпляр живых существ, существовавших в пределах галактики, а также множество тех, которые существовали лишь в результате безумного творчества гомункулов Темного города. Лелит ожидала увидеть огромное разнообразие плотских соблазнов, и в этом она не была разочарована; однако чего она не ожидала, так это реакции на свое появление.
— Что это? — негромко спросила Зела, когда один из владельцев торгового дома, возбужденно бормоча, бросился перед ней на колени. Позади него Лелит увидела лица своих работников — во всяком случае, друкари, — которые смотрели на нее со смесью благоговения и тоски, а возможно, и страха. Она почти не бывала в этих местах, развлекаясь в основном своими собственными подвигами на аренах, но была совершенно уверена, что такая реакция на потенциального клиента, даже такого могущественного, как она, не является обычной. Она могла бы ожидать такого поведения от ведьм из своего культа, понимающих танцы смерти, которые она доводила до совершенства, но здесь? Среди обычного мусора Темного города?
— Ты — Королева Ножей, — ответила Зела тоном, в котором сквозило благоговение. Она заняла пост гекатрикс Кровавых невест Лелит после смерти Харавиксис, хотя и не благодаря вмешательству самой Лелит — Лелит не назначала своих гекатрикс, она просто избавлялась от тех, кто был недостоин этой чести. — Ты — вершина совершенства, то, к чему стремятся многие друкари.
Лелит фыркнула.
— Тогда они глупцы. Они никогда не смогут достичь того, чего достигла я.
— В этом-то и дело, миледи, — тихо сказала Зела. — Ваше совершенство недостижимо, и многие видели, как вы убиваете десятки бойцов. Многие боятся, что какой-то удар несчастья, неоплаченный долг или проступок против кабала или культа приведет их на пески Крусибаэля, и последнее, что они увидят, — это вас, идущую им навстречу. Нахождение в вашем присутствии само по себе опьяняет. А быть в нем без угрозы смерти вообще… потрясающе.
Лелит еще раз окинула взглядом помещение, заново осматриваясь. Не было ни одной пары глаз, не прикованных к ней. Другие фигуры выходили из-за занавесок, шепот доносился до их ушей, не обращая внимания на крики протеста тех, кого они покинули, чтобы увидеть ее воочию. Она чувствовала, что их взгляды практически ласкают ее. Она и раньше видела эти взгляды, ощущала эту пьянящую, заряженную атмосферу, но не для нее; даже когда она была в середине потока в «Крусибаэле», поклонение толпы было связано с насилием, которое она причиняла, и удовлетворением, которое они получали от этого. Толпы на арене приходили посмотреть на нее и ценили ее за то, что она им давала.
Нет, подобный накал страстей она видела только в присутствии Асдрубаэля Векта. И не у величайших архонтов, суккубов или гомункулов: как бы рабски они ни внимали его словам и как бы пышно ни декларировали свою преданность и верность, они всегда искали ту сторону, которая принесет им наибольшую пользу. Вект знал это и терпел до тех пор, пока никто из них не переступал черту, отделявшую выгоду для них от вреда для него. Нет, это не было отношением мастера-архонта, склоняющего голову в присутствии своего начальника, признавая его право править с помощью силы и интеллекта. Это было благоговейное почтение ничтожных, жалких людей, для которых Асдрубаэль Вект был законом, по которому они жили.
Это было поклонение, и направлено оно было на нее.
Когда Лелит шагнула вперед, и тела в залах неуловимо сместились, чтобы двигаться вместе с ней, уступать ей дорогу, чтобы она всегда была на виду, она поняла, где еще видела такое: у Иврейн. Жрица Иннеада вызывала такую же реакцию у своих последователей, но Лелит подумала, что главное отличие — отчаяние. Иннари могли верить в Иврейн и ее дело, но у них не было выбора: они отдали свои души Богу Мертвых, и теперь их судьба зависела от успеха Иврейн. Они хотели, чтобы она преуспела, потому что для них она обязана была преуспеть. Для Иннари не существовало никаких гарантий, ни бесконечного круга, ни мирового духа, ни гомункулов с их тайными искусствами воскрешения. Иврейн и ее религия — вот все, что стояло между массой иннари и лапами Той, Что Жаждет.
Лелит вызвала эту реакцию не потому, что окружавшие ее друкари считали, что у них нет другого выхода, а потому, что боялись ее холодной, абстрактной мести или потому, что сами их души были связаны с тем, выживет или умрет она сама. Она не была жрицей бога, предлагающего спасение от гибели их вида, и не была затаившимся, многоликим гением ужаса, который руководил Темным городом с незапамятных времен. Она была величайшим воином, когда-либо созданным ее видом, и она не обманывала смерть ни божественным вмешательством, ни теневыми сделками и инфернальными уловками; она просто убивала всех и вся, кто пытался убить ее. Так она стала иконой, возможно, даже идолом своего вида.
Теперь, купаясь в этой славе, Лелит наконец поняла, почему Асдрубаэль Вект всегда стремился приковать ее к себе. Дело было не только в том, что он жаждал ее мастерства и убойной силы, и не только в том, что он хотел упрочить свое положение, продемонстрировав, какими грозными союзниками он обладает. А потому, что Вект понимал: если ее желание когда-нибудь поведет ее в этом направлении, Лелит сможет вырвать из-под его власти всю конструкцию Комморрага.
Она улыбнулась и увидела, как по лицам наблюдавших за ней людей пробежала дрожь предвкушения. Она ткнула пальцем, и полуодетый мужчина-друкари оторвался от женщины-корсара — судя по тому, что осталось от ее одежды, — к которой он был прижат, и упал перед ней на колени, сложив руки на коленях, и уставился на нее широко раскрытыми, полными ожидания глазами. Лелит протянула руку и провела ногтями по его щеке, надавив достаточно сильно, чтобы край одного из них приоткрыл тончайшую красную линию. Он не отшатнулся от ее прикосновения.
Что ж, если
