Тэд Уильямс - Скала прощания
Мириамель сжалась на корме, рыдая. Ей было все равно. Ленти схватил веревку и бросил конец монаху. Кадрах не сразу увидел его, но через несколько мгновений одна рука его запуталась в веревке.
— Хватайся, дурак! — закричал Ленти. — Хватайся и держись!
Наконец монах ухватился за веревку обеими руками, и Ленти подтянули его к лодке. Второй слуга бросил весло и нагнулся, чтобы помочь. После пары неудачных попыток и массы проклятий им удалось втащить мокрую тушу в лодку. Лодка накренилась. Кадрах лежал на дне, давясь и изрыгая морскую воду.
— Бери свой плащ и вытирай его, — велел Ленти Мириамели, когда монах, наконец, перешел на тяжелое дыхание. — Если он вздумает умереть, ты всю дорогу до берега проделаешь вплавь.
Она неохотно подчинилась.
Коричневые холмы северо-восточного побережья Наббана вставали перед ними. Солнце шло к зениту, бросая на воду медные отблески. Двое мужчин гребли, лодка покачивалась, а уключины скрипели, скрипели и скрипели.
Мириамель все еще злилась, но гнев ее стал каким-то бесцветным и безнадежным. Извержение закончилось, и огонь догорел, остался холодный пепел.
Как могла я так сглупить? — недоумевала она. Я ему доверяла, хуже того — я начала к нему привязываться! Мне нравилось его общество, хоть чаще всего и полупьяное.
За несколько мгновений до этого, подвинувшись на скамейке, она услышала какой-то звон в кармане Кадраха. Это оказался кошелек, украшенный печатью Страве, наполовину заполненный серебряными кинисами и парой золотых императоров. Это неопровержимое доказательство предательства монаха снова разожгло ее гнев. Она подумала было снова сбросить его за борт, несмотря на угрозу Ленти, но после краткого размышления решила, что уже не так сильно ненавидит его, чтобы желать смерти. В сущности, Мириамель была даже немного удивлена проявленной ею яростью и формой, которую она приняла.
Она посмотрела на монаха, который спал, скрючившись на дне, измученным, неспокойным сном. Голова его покоилась на скамейке подле нее. Рот был раскрыт, дыхание прерывисто, как будто даже во сне он хватал ртом воздух. Его розовое лицо еще больше порозовело. Мириамель подняла руку, защищая глаза от солнца, и взглянула наверх. Лето было холодным, но здесь, на воде, солнце сверкало нещадно.
Без долгих размышлений она сняла свой выношенный плащ и накрыла им лоб Кадраха, защищая его лицо от ярких лучей. Ленти, молча наблюдавший это со своей скамьи, сделал гримасу и покачал головой. В заливе за его спиной Мириамель увидела, как что-то гладкое прорезало воду и, извиваясь, ушло обратно в морские глубины.
Какое-то время она наблюдала за чайками и пеликанами. Они кружили в воздухе, возвращаясь на прибрежные скалы, чтобы приземлиться с громким хлопаньем крыльев. Резкие крики чаек напомнили ей Меремунд — город и дом на берегу Эркинланда, в котором прошло ее детство.
Я там могла стоять на южной стене и наблюдать, как речники выходили и входили в Гленивент. Я была принцессой, поэтому не была свободной, но у меня было все, чего я хотела. А теперь?
Она фыркнула с отвращением, вызвав еще один осуждающий взгляд Ленти.
Теперь я свободна для приключений, — думала она, — и гораздо больше пленница, чем когда-либо. Я хожу в чужом платье, но благодаря этому монаху о моем приближении объявляют лучше, чем делали это при дворе. Люди, которых я едва знаю, передают меня из рук в руки, как любимую погремушку. А Меремунд потерян для меня навсегда, если не…
Ветер трепал ее остриженные волосы. Она чувствовала себя опустошенной.
Если не что? Если мой отец не изменится? Он никогда не изменится. Он уничтожил дядю Джошуа — убил Джошуа! Зачем ему поворачивать назад? Ничто уже не вернется никогда. Единственная надежда на улучшение была связана с Наглимундом. Все их планы, легенды старого риммера Ярнауги, разговоры о волшебных мечах… и все жившие там люди — все ушло навсегда. Что же осталось? Если отец не изменится и не умрет, я навсегда останусь изгнанницей. Но он никогда не изменится. А если он умрет — то, что осталось от меня, умрет тоже.
Устремив взор на металлический блеск воды залива Эметтин, она вспомнила отца таким, каким он был когда-то, вспомнила то время, когда ей было три года и он впервые посадил ее на лошадь. Мириамель видела эту картину так ясно, как будто ее отделяло от нее лишь несколько дней, а не целая жизнь. Элиас гордо улыбнулся, когда она приникла в ужасе к спине лошади, которая казалась ей чудовищем. Она не упала и перестала плакать, как только он снял ее.
Как может один человек, даже король, допустить подобное безобразие на своей земле, как это сделал мой отец? Он меня когда-то любил. Может быть, и сейчас любит, но он отравил мою жизнь. Теперь он хочет отравить весь мир.
Волны с золотыми от солнца верхушками плескались о скалы, к которым они приближались.
Ленти и Алеспо вынули весла из уключин, чтобы протолкнуть лодку между скал. Когда они уже приблизились к берегу и вода стала более прозрачной, Мириамель снова увидела, как что-то вынырнуло из воды совсем рядом. Сверкнуло что-то гладкое и серое и исчезло с плеском, потом снова появилось у другого борта на расстоянии брошенного камня.
Ленти проследил за ее пристальным взглядом и оглянулся. То, что он увидел, вызвало выражение ужаса на его обычно невозмутимом лице. После невнятного приглушенного разговора оба гребца удвоили усилия и заторопились к берегу.
— Что это? — спросила принцесса. — Акула?
Ленти не поднял глаз.
— Килпа, — сказал он кратко и налег на весло.
Мириамель стала вглядываться в воду, но теперь видела лишь мелкие волны, которые разбивались в брызги о скалы.
— Килпы в заливе Эметтин? — сказала она, не веря. — Килпы никогда не подходят так близко к берегу. Они же жители больших глубин.
— Теперь уже нет, — проворчал Ленти. — Они не оставляют в покое корабли по всему побережью. Это всем известно. А теперь помолчи.
Он, задыхаясь, греб. Встревоженная Мириамель продолжала смотреть на воду. Но больше ничто не потревожило гладь залива.
Когда киль прошуршал по песку, Ленти и второй гребец выскочили на берег и быстро втянули лодку. Они вместе вытащили Кадраха и бесцеремонно бросили его на песок, где он и лежал, тихо стеная.
Мириамели предоставили выбираться самой. Она прошла по воде полдюжины шагов, высоко подняв свой монашеский плащ.
Человек в черной сутане священнослужителя пробирался к пляжу по крутой тропинке среди скал. Он спустился на песок и направился к ним широким шагом.
— Думаю, это тот самый работорговец, которому меня должны доставить, — сказала Мириамель ледяным тоном и, прищурясь, разглядывала приближающуюся фигуру. Ленти и его товарищ смотрели на залив и не ответили.
— Эй там! — позвал человек в черном. Голос его, громкий и веселый, перекрывал шум моря.
Мириамель посмотрела на него, потом всмотрелась пристальнее, удивленная. Она сделала несколько шагов навстречу пришедшему.
— Отец Диниван? — спросила она неуверенно. — Неужели это вы?
— Принцесса Мириамель! — воскликнул он радостно. — Наконец-то. Я так рад! — Его широкая приятная улыбка сделала его похожим на мальчишку, но кудри вокруг его обритой головы были тронуты сединой. Он припал на колено и тут же поднялся, оглядывая ее внимательно. — Я бы вас не узнал с более далекого расстояния. Мне говорили, что вы путешествуете переодетая мальчиком, ну что ж, очень похоже. И волосы у вас теперь черные.
У Мириамели в голове все перепуталось, но с души ее упал тяжелый камень. Из всех, кто посещал ее отца в Меремунде и Хейхолте, Диниван был одним из немногих настоящих друзей, говорил ей правду, в то время как другие рассыпали лесть, приносил ей как сплетни из внешнего мира, так и добрый совет. Отец Диниван был главным секретарем Ликтора Ранессина, главы Матери Церкви, но он всегда был так скромен и прямодушен, что Мириамели приходилось не раз напоминать себе о его высоком положении.
— Но… что вы здесь делаете? — сказала она, наконец. — Вы прибыли… прибыли, чтобы что? Чтобы спасти меня от работорговцев?
Диниван рассмеялся.
— Я и есть торговец рабами, моя леди, — он попытался принять более серьезное выражение, но безуспешно. — «Работорговцы!» Боже праведный! Что же это Страве вам наговорил? Ну об этом мы еще успеем. — Он повернулся к надзирателям Мириамели. — Эй вы! Вот печать вашего господина… — Он протянул пергамент с буквой «С» выдавленной на красном воске. — Можете отправляться назад и передайте графу мою благодарность.
Ленти бегло осмотрел печать. Он выглядел обеспокоенным.
— Ну? — спросил священник нетерпеливо. — Что-то не так?
— Там килпы, — сказал Ленти с тревогой.
— Килпы сейчас повсюду, в эти лихие времена, — сказал Диниван, затем сочувственно улыбнулся. — Но сейчас полдень, а вас двое сильных мужчин. Я думаю, вам не следует особенно бояться. У вас есть оружие?
