Джонатан Грин - Империум человечества: Омнибус
— Контролируешь иначе, чем Иланте, — произнес Шевенн через переливчатые трели.
— Контролируешь иначе, чем Иланте, — повторил астропат, когда две спирали коронных разрядов на мгновение обвились вокруг его головы и расплелись в ленты света, уползшие вдоль прутьев клетки.
— Контролируешь иначе, чем Иланте, — сказал он в третий раз, уже нормальным, даже более твердым голосом. — Ты сдерживаешь себя агрессией, а не умиротворением.
— Мне не нравится, что ты без спроса вторгаешься в мой разум, астропат, — холодно ответила Шира, умышленно опуская звание Шевенна. — Лучше прекрати это, иначе пожалеешь.
— Ну, полно! — возразил мастер-дозорный. — Не было никакого, ха, «вторжения», без спросу или с оным. Я и не знаю, смогу ли сейчас пробраться в вас без поддержки хора. Вы излучаете свои мысли, мадам арбитр. Разве вы… — астропат облизнул тонкие губы бледным языком, ища аналогию, — разве вы каким-то образом нападаете на солнце, ощущая тепло, которое оно посылает вам?
— В любом случае, мастер-дозорный, можете считать, что вас предупредили. Насколько бы сильно, по вашему мнению, не… воздействовало на меня здешнее окружение, я не допущу неуважения к своему чину. Поверьте, в нынешней ситуации работникам Бастиона лучше не забывать о законе и не отступаться от праведности.
— Разумеется, — произнес Шевенн, уже без единого намека на резкость или насмешку. — Вы — арбитр-сеньорис Шира Кальпурния, прибыли сюда, чтобы покарать виновных в смерти моего коллеги и друга Мастера Отранто, и руководить станцией, пока не выберете его преемника. Я знаю.
— Вопрос о руководстве станцией ещё предстоит утрясти, — Шира была слишком честной, чтобы умолчать об этом. — Назначение нового Мастера — не моя забота.
Когда до этого дойдет, Кальпурния уже вернется на Гидрафур и будет давать показания о бунте Фраксов. Возможно, её будут судить в том же зале на Селене Секундус, где началась бойня… Шира растоптала незваную мысль.
— Я ничего не делаю без спроса, мадам арбитр, — осторожно ответил мастер-дозорный, — но мне не нужно видеть, чтобы понять: сегодня вас что-то беспокоит. Возможно, отдых придаст…
— Это не ваше дело, — огрызнулась Кальпурния. — Продолжим разговор.
— Как пожелаете, — уступил Шевенн и на мгновение замолчал, словно нечто иное привлекло его внимание. Не раздавалось никаких новых перезвонов или мелодий, — по крайней мере, Шира их не слышала, — но высоко вверху она краем глаза заметила движение. Два херувима, спланировав навстречу один другому, встретились у колокола-арфы, который, вроде как, слегка подрагивал.
— Вот и прекрасно. Итак, что здесь происходит? Этот зал — какой-то огромный наблюдательный ауспик, не так ли? Вы отслеживаете «голоса», исходящие из Бастиона и приходящие в него?
Бледная голова покачнулась, косицы кабелей зашуршали и защелкали друг о друга.
— Отсюда, дамуазель, я надзираю за нами: астропатами и Бастионом. Мне отведены узоры и равновесия. Мастер-дозорный должен следить, чтобы в Башне редко возникали симметрии, держать их под контролем и не давать им становиться разрушительными. Это тонкая работа.
— Объясните её.
Торма Иланте тем временем вернулась к ним на платформу и заняла тот же маленький стульчик, но не вмешивалась.
— Лучшим объяснением станут аналогии, основанные на вашем прежнем опыте. Если вы позволите отыскать внутри вас образ, на котором я смогу…
— Нет.
Молчание.
— Что ж, ладно. Вы знакомы с работой старших технопровидцев марсианского жречества? Тех, кто следит за плазменными топками, которые согревают корабли и станции, подобные этой?
— Немного знакома.
— Мне всегда представлялось, что равновесие сил внутри этих плазменных клетей весьма деликатно. Точное управление ими — это и ремесло, и искусство. Вы, гм, встречали магоса Шаннери?
— Нет.
И вновь молчание.
— Дым, — произнес затем астропат. — Чернота и багрянец. Странно, но тогда мне стоит использовать нечто из человеческой природы. У вас в мозгу есть участок, отвечающий за равновесие…
— В ушах, как мне однажды говорили.
Мастер-дозорный слегка отмахнулся с пренебрежением, но Кальпурния спустила ему это с рук.
— Думайте шире, — посоветовал он. — Обо всех извилинах в мозгу, которые сообщают вам о нездоровье, указывают, куда вы получили ранение. О механизмах, заставляющих вас потеть в жару или испытывать жажду, когда ваше тело почувствует нехватку влаги. Вы понимаете, о чем я?
— Да.
Шевенн некоторое время висел в молчании.
— Вы выполняете те же функции для станции, мастер-дозорный? Служите её нервным центром? — спросила Шира. — Именно поэтому вы говорили о «свинцовой тяжести», это как-то связано с равновесием Бастиона?
Астропат тихо, деликатно фыркнул, и в его тоне вновь появилась некоторая резкость.
— Суть дела остается непонятной вам, женщина-судья, поскольку вы родились с затупленным разумом. У вас нет возможности увидеть, чем я занимаюсь — увидеть по-настоящему. Соответственно, мне придется использовать понятные вам речевые образы, но при этом вы должны понимать, что я буду ковырять грязь, пытаясь нарисовать звезды. Поразмыслите об этом на мгновение.
— Думаю, идея мне ясна, мастер-дозорный. Продолжайте.
— Гм. Надзорный зал оперирует… перемещениями: энергии, узоров и масс. Вы когда-нибудь… Можете представить, что плывете на плоту? Вообразите, что бурное море раскачивает его. Рядом с вами стоят другие люди, множество людей, которые держат в руках факелы, горящие прекрасным белым огнем… — Шевенн говорил всё увереннее, и слова начинали накладываться друг на друга, но здесь астропат на мгновение умолк со вздохом. — Если они слишком быстро перебегут в одну часть плота, он накренится. Если они слишком близко подойдут друг к другу, жар факелов объединится и сожжет их. И, если их не будет направлять кто-то, способный видеть плот целиком, ощущать его баланс и видеть, где огонь пылает опасно ярко…
— Я начинаю понимать: вы сидите в этой комнате, чтобы наблюдать за плотом. Поддерживать его в равновесии.
— Уравновешивать, но в двух измерениях или в трех? На него действуют инерция, гравитация и, возможно, еще немного — движение потока, — Шевенн снова говорил с неприкрытой гордостью, и Шира на секунду задумалась о юности мастера-дозорного, о времени, когда он узнал о воде и плотах, ещё до того, как Черный Корабль увез его прочь. — Сколько всего я ещё вижу, Кальпурния! Белый огонь сжег завесу над глазом куда более зорким, чем те, которых я лишился. Запылав внутренним пламенем, он даровал мне силу смотреть и различать многое…
Шира уже привыкла к тому, как резко астропат из раздражительного и гордого становится мечтательным и задумчивым, а затем наоборот.
— Мастер-дозорный управляет перемещениями псайкеров, их назначениями в гнезда и залы хористов, — подхватила Иланте, когда Шевенн замолк на дюжину вдохов. — Он ощущает настроения и мысли астропатов. Он сообщает, где может понадобиться помощь успокоителей, где возникает необходимость разделить группу псайкеров, оказавшихся слишком близко друг к другу. Он чувствует угрозу, если обеспокоенные разумы астропатов в Башне должны неизбежно породить узор, который создаст опасные вибрации, внедрит разрушительные идеи в умы или привлечет… внимание. Псайкеры обязаны сосредоточенно контролировать свои мысли — ровно стоять на плоту, если угодно. Их внимание обращено вовнутрь. Мастер-дозорный смотрит в другую сторону.
— И всё это…? — Кальпурния обвела рукой зал, с его трезвонящими устройствами, спешащими куда-то ординарцами и сервиторами.
— Мои нервы! — радостно гаркнул Шевенн, заставив арбитра-сеньорис подскочить. — Нервному центру нужны нервы, чтобы быть в центре всего, не правда ли?
— Это что-то вроде экрана, или сигнального комплекса, или чего?
— Решите сами, — ответил астропат и заговорил вновь.
Впоследствии Шира с трудом могла вспомнить отдельные детали дальнейшей беседы, хотя изо всех сил пыталась вызвать в памяти конкретные слова и факты. Звуки и цвета, речи мастера-дозорного и странные ощущения всё ещё преследовали её; все они оборачивались размытыми мазками кисти на нежной картине, выписанной всеми оттенками света. Шевенн рассказывал о том, как звуки соотносятся с определенными местами в Башне: гнездами или залами хористов, коридорами или лестницами. Он объяснял значения мотивов — что символизировала единственная гамма или одинокая трель, о чем говорило смещение тонов либо внезапно возникшие гармонии или дисгармонии. Он упомянул о том, что шаркающие сервиторы или парящие херувимы способны действовать как передвижные метчики, стягиваясь в определенные точки и добавляя в мелодию тревожные ноты или контргармонии для модуляции предупреждения. Он разъяснил, как вибрации воздуха поют в его ушах и сознании, с невероятной точностью настраивая восприятие, удерживая ясные псайк-голоса Бастиона в гармонии и равновесии.
