Степан Мазур - Клятва рода
— Будь ты проклят, Мёртво! Ты за это ответишь!
Этот странный пассажир, кривясь от боли в отшибленной при падении спине, набрал в грудь больше воздуха и нырнул в морскую гладь. На поверхности показался же спустя три с половиной минуты. И не один.
Парень с татуировками скорпиона и орла на предплечьях вытащил брата из воды и затащил на обломок крыла. То не собиралось тонуть, выглядывая из воды, забитое полостями воздуха внутри.
Давить на грудь на крыле, что плохо держалось на воде и грозило перевернуть пассажиров, а то и вовсе пойти ко дну, едва начнётся хоть малейший шторм, было неудобно. Вихрастый дрожащими руками подтянул к себе тело брата, обхватил грудь и сдавил. Затем ещё раз, крепче.
Из лёгких блондина брызнула вода. Затем тело странно затрясло, словно от электрического разряда. От рук к груди пошло тепло. Диафрагма сжалась, надавливая на лёгкие, разряды запустили остановившееся сердце. Отдельным потоком энергия устремилась к мозгу, чтобы лишённые кислорода клетки не спешили умирать. Без контроля со стороны хозяина они безвозвратно умрут и тогда спасение напрасно. Тело жить будет, откаченное, а вот бывшее сознание угаснет.
Губы черноволосого побелели, словно от обезвоживания или слабости, а спасённый открыл глаза. Зрачки расширились — не мог дышать. В лёгких по-прежнему оставалось немало воды, а чтобы закашляться требовался воздух, который никак не хотел проходить внутрь. Паника возобладала над спасённым.
— Замри! — Послал Скорпион.
Невербальная, воплощённая в слово, повелительная команда тараном прошлась по сознанию. Блондин остановился, усмиряя страх. Скорпион схватил за шею, подтянул к себе и прокачал в лёгкие немалую порцию воздуха. Искусственное дыхание позволило вытолкнуть из лёгких остатки воды.
Спасённого стошнило остатками завтрака и морской водой. Желудок отчистился, забрав последние силы. Обессиленный Леопард распластался по крылу и отключился. Рядом отключился истощённый спасатель.
Океан, словно в раздумьях, кидал кусок крыла по волнам, намереваясь то ли потопить, то ли выбросить на берег. Старики Посейдон и Тритон ещё не решили, что делать с жертвами искусственной катастрофы.
Свершённое
6500 год от Сотворения Мира. (992 от Рождества Христова)
Окраина Переяславля
Сёма очнулся посреди поля. Тела не ощущалось, и морской плот был где-то далеко. Блондина после клинической смерти выкинуло в дебри родовых снов или астральных наведений. Сёма, в отличие от Скорпиона, в этом не слишком разобрался. Судя по рассказам брата, это была проекция прошлого. А по ощущениям так и вовсе, словно сторонний наблюдатель.
«Неужели каждый момент прошлого сохраним? И вселенная помнит всё, что когда-либо происходило? Но для кого эта память? Или прошлое и будущее так же неразрывно связано, как всё в зримом и незримом мире? Если всё связано и предопределено, Творец когда-нибудь устанет от бесконечных повторений бесконечных комбинаций прогнозируемого мироздания. Или когда Великий в депрессии, за дело берётся Хаос?»
У стен незнакомой крепости, на большой поляне, друг напротив друга замерли противоборствующие рати. Одна, что больше, сплошь состояла из конных. Всадники были облачены в лёгкие, кожаные доспехи. Через плечи были перекинуты короткие луки и ятаганы, да редкие булавы были подвязаны у сёдел, рядом с округлыми щитами. По школьному курсу и рисункам в учебниках, Леопард признал степняков. То ли хазары, то ли половцы, а может и вовсе печенеги. Свита лучших телохранителей сгрудилась вокруг чернявого предводителя. Он посмеивался и переговаривался со своими. Видимо, предстояли переговоры, но войско на случай их неудачи, вооружалось и готовилось к битве. Луки легли поперёк сёдел и тулы за плечами были полны коротких стрел.
Вторая рать была более знакома глазу: длинные волосы торчат из-под яловидных шлемов, широкие плечи несут кольчугу, в руках топоры, мечи, булавы, реже луки. Русовласые, светловолосые, хмурые русичи. Частью конными, частью пешими. В небо взмывает стяг с бородатым мужиком в ореоле света и нимба. В центре войска хмурый, бородатый князь в сияющих неполных доспехах. Шлем и сбруя сияют золотом, глаза странно пустые — витает мыслями где-то далеко.
Сёма заинтересованно захотел приблизиться к русичам, но от обоих войск отделились представители-дипломаты. По трое. Один впереди и двое чуть поодаль. Сёма не особо удивился, когда оба приблизились к тому месту, где он стоял, и застыли в пяти шагах друг от друга. Первым заговорил моложавый степняк с серьгой с красным камнем в ухе.
Сёма понял каждое слово.
— Печенежский князь мудр. Не обнажая мечей, решит он исход битвы. Велит он Владимиру: «Выпусти ты мужа своего, а я своего, пусть борются». Как наш победит вашего, данью откупитесь.
Седой воевода, правая рука Владимира, загудел густым басом:
— Не престало собаке велеть Красно Солнышко. Как наш богатырь поборет вашего, по конурам попрячетесь.
Моложавый засмеялся:
— Кто богов своих предаёт, силы теряет. Так и вы, русичи, слабы теперь.
— Не слабей степных псов, что и крова своего не имеют. Мы же дома имеем и будем защищать их, не жалея животов.
— Нет при вас больше Святослава, погубит вас Владимир. Сегодня богов меняете, завтра ножи друг другу в спины вонзите. Погубит вас далёкий бог незнаемый. Как можно мёртвому кланяться?
— Больно длинный у тебя язык — жизнь укоротит. Чего попусту молоть? Пусть всё решит поединок. Выбирай оружие, а там и посмотрим, наш распятый возьмёт или ваши живые.
— Мой князь выбирает битву без оружия. Пусть могучие воины борются один на один. Сам на сам, по-вашему.
— Быть посему, — отрезал воевода, и дипломаты развернули коней.
Сёма, как бесплотный дух полетел следом за воеводой.
«Владимир? Византийский агент уже надоумил принять христианство и в мнимом величии князь рассорился с побратимами? Эх, а ведь ещё с десяток лет рука об руку на Константинополь ходили. Оттолкнул от себя степняцкую конницу, что как остриё копья служило прошлым князям. Бр-р… и когда я уже начал рассуждать, как Скорпион?».
Воевода, добравшись до Владимира, с ходу бросил:
— Бороться желают. Выбирай кого из дружины, кто в борьбе умел.
Едва слова воеводы прокатились по строю, как со стороны печенегов вышел в поле могучий богатырь, поперёк себя шире. Голая грудь, волосатая, как медвежья, перевита жилами. Вышел в поле, покачиваясь. Умелый глаз зрел поступь могучего борца. Видно по тому, как переступает, словно медведь перекатывается. Одет в одни лишь портки, ноги босые. Выглядит великаном. Степняк выделялся не только среди собратьев, но и на фоне рослых русичей возвышался почти на голову, если поставить всех в ряд.
Сёма расслышал по рядам шёпоток дружины:
— Богумир…
— Знатный борец…
— Со Святославом на Царьград ходил…
— Воротился без царапины…
— Заговорён, не иначе…
— И печенегов едва ли не единственный воротился…
— Эх, в дружине Святослава знатные борцы сгинули…
— Волхвы бы указали на борца, да нет больше божьих посланников…
К князю пробился сухонький старичок, залепетал, кланяясь:
— Княже, вели слово молвить!
— Ты почто, холоп, на колени не падаешь?! Али не христианин?! — Взревел бородатый лысый мужик подле князя в чёрной рясе и жирный, как не престало человеку, что должен держать себя в узде. Конь под ним едва спину не прогибал.
Старичок упал в ноги коню, достал из-за пазухи деревянный крест, лопоча:
— Как можно, святой отец, христианин. Как есть, христианин. И ноги распятью целую и на коленях перед старшими… Бог поставил людей в разные условия: одним кланяться, другим поклоны принимать. Одним слушаться, другим поучать, слово божье нести нам, неучам малограмотным.
Сёма услышал звуки сплёвывание среди рати, недовольный шёпот. Родные боги издревле другому учили — почитанию мудрых, равенству и уважению к тем, кто проявил доблесть, кто делами своими заслужил похвалу и честь. А грамоте волхвы учили всех желающих, коли желание было, и к тому стремление. Но, то ли не слышат старые боги, то ли Дый глаза на повязку набросил. Не видят, что с внуками их делается и позволяют учителям-волхвам на кострах гореть, да под лезвиями кровью истекать, когда в диспутах с чёрнорясенными у тех слова заканчиваются.
Не все ещё приняли нового бога и не свыклись с унижением. На их лицах читалось, что князь теперь всех вокруг в грязь вбивает, а новую свиту свою превозносит. А на лице князя читалось — который недовольно посмотрел на сплёвывающих — что в бой радетели старой веры пойдут в первых рядах. Так скоро и сгинут, забираемые в Ирий детьми Рода. Если вначале в дружине христиане были в диковинку, то со временем состав обновлялся.
— Говори, раб… божий, — без эмоций ответил Владимир.
