Григорий Адамов - Тайна двух океанов
В госпитальный отсек вошел океанограф Шелавин.
– Вы о кашалоте? – спросил он, посмотрев сквозь криво сидящие очки на зоолога. – По правде сказать, я тоже за всю свою жизнь такого экземпляра абсолютно не видел. Абсолютно. Все в недоумении посмотрели на Шелавина и потом переглянулись.
– О каком кашалоте вы говорите, Иван Степанович? – спросил зоолог.
– Да о том самом кашалоте, который промчался надо мной, как сумасшедший, перепутал все мои шары, сорвал с места буй с батометрами… Вообще испортил всю мою сегодняшнюю работу по изучению течений. Он так несся, как будто чувствовал себя на гарпуне.
– Когда вы его видели? – быстро спросил капитан.
– Часа три назад.
– Где вы были в это время?
– На гидрофизической станции номер три, глубина триста метров, в восемнадцати километрах к юго-востоку от базы.
– Какого направления он держался?
– Точно: с норда на зюйд.
– Как раз по направлению от поляны осьминогов к станции номер три! – с удивлением сказал зоолог. – Может ли это быть простым совпадением?
В это время Марат глубоко вздохнул и медленно открыл глаза. Он спокойно осмотрел всех окружавших его и слабым, прерывающимся голосом сказал, как будто продолжая разговор:
– Я отлично… ясно видел. Павлик висел… на боку кашалота. Кашалот пронесся над нами… не более чем в десяти – пятнадцати метрах… На его спине… у головы… торчал обломок гарпуна.
– Верно! – вскричал, разводя руками, Шелавин. – Абсолютно верно! Торчал! Действительно, обломок торчал! Значит, мы видели одного и того же негодяя. Он мне всю станцию испортил.
– Но почему же, в таком случае, вы не видели Павлика на боку кашалота? – взволнованно спросил зоолог.
– Кашалот мог пройти мимо Ивана Степановича не тем боком, только и всего, – сказал капитан, думая в то же время о чем-то другом.
– Что же теперь делать? Бедный мальчик! – прошептал зоолог, сжимая в кулаке свою бороду. – Бедным мальчик…
– Не может быть, конечно, сомнений: он уже давно погиб, – заметил Горелов. – Что же можно сделать?
Он мерил большими, размашистыми шагами госпитальный отсек в проходе между койками: четыре шага вперед, четыре назад.
Комиссар быстро повернул свою седую голову к Горелову, и на его молодом с живыми глазами лице отразилось искреннее изумление. Капитан так же удивленно посмотрел на Горелова и обратился к зоологу:
– Лорд, вы уверены, что он не остался на судне или около него?
– Вполне уверен! – ответил зоолог. – Уничтожив большую часть осьминогов и разогнав остальных, я и Скворешня тщательно осмотрели судно. Мы видели пробоину, которую Павлик нашел, видели растерзанного осьминога невероятных размеров… – И, как будто пораженный неожиданной мыслью, он воскликнул: – Я начинаю понимать! Как я сразу не догадался? Ведь осьминоги и вообще головоногие – это любимая пища кашалотов. И только кашалот в состоянии был изувечить, изуродовать осьминога таких размеров. Все сходится, капитан! Нет сомнения, возле нас по ту сторону судна одновременно с нашей битвой происходила битва кашалота с осьминогом. И наш бедный Павлик каким-то образом ввязался в нее… прервал ее. Ведь кашалот даже не воспользовался своей победой. Он бросил добычу, не полакомившись ею.
– Тогда ясно, что Иван Степанович видел того же кашалота, что и Марат, – задумчиво сказал капитан.
Горелов перестал ходить, и все молча смотрели на капитана. чувствуя, что сейчас решается судьба Павлика.
– Ну, ничего! – сказал наконец, подняв голову, капитан. – Кашалот от нас не уйдет.
Горелов посмотрел на часы – было уже шестнадцать часов с минутами – и торопливо обратился к капитану:
– Простите, Николай Борисович. Я зашел сюда доложить вам, что мне необходимо выйти из подлодки и проверить работу двух левых дюз. Я сегодня осматривал их изнутри и снаружи. Они, кажется, слегка засорились, и возможно, что придется разобрать их и прочистить. Разрешите, я сейчас же займусь этим.
– Две дюзы вышли из строя? – живо повернулся к Горелову капитан. – Когда же это могло случиться? Ведь мы пришли сюда с исправными дюзами.
Горелов замялся. Он тяжело переступил с ноги на ногу и медленно сказал:
– Я и раньше замечал что-то неладное в их работе…
– Товарищ военинженер, – холодно заговорил капитан, – почему вы мне не доложили об этой неисправности раньше? Вы не исполнили самого элементарного требования правил распорядка на военном корабле в боевых условиях. Я вынужден поставить вам это на вид! Товарищ военинженер эти дюзы совершенно вышли из строя или нет? И если нет, то сколько процентов мощности они потеряли?
Красные пятна покрыли лицо Горелова.
– Дюзы из строя не вышли, товарищ командир, и потеря мощности незначительная – процентов пять – восемь.
– Отлично! – Капитан повернулся к обоим ученым:
– Вы можете на некоторое время оставить без надзора свои аппараты и приборы?
– Можем! – в один голос последовал ответ.
– Подлодка идет в погоню за кашалотом. Приготовьтесь!
– Ура, командир! – вскричал слабым голосом Марат. – Ура, дорогой командир!
Капитан улыбнулся ему и обратился к Горелову.
– Федор Михайлович, – сказал он смягчившимся голосом, – немедленно приведите в готовность двигатели. Потеря даже десяти процентов мощности в данном случае не имеет значения.
Горелов побледнел так, как это бывает иногда с очень смуглыми людьми: его лицо стало серовато-желтого, воскового цвета, но возле скул играли желваки я глаза смотрели твердо и решительно.
– Товарищ командир, – сказал он чуть хриплым от волнения голосом, – в качестве главного механика считаю своей обязанностью доложить вам, что подлодка должна оставаться на месте. Отправляться без прочистки дюз слишком рискованно. В особенности… из-за какого-то мальчишки, который, в сущности, уже давно и наверняка погиб…
Чувство дисциплины, которым так гордятся советские моряки, взяло верх, и после первого невольного движения, похожего на подготовку к прыжку, Марат остался неподвижно лежать на койке с расширившимися глазами, вытянувшись, как тугая струна. Зоолог пробормотал что-то, хотя и невнятное, но определенно яростное. Комиссар молча, но пристально смотрел на Горелова. Шелавин растерянно моргал и переводил близорукие глаза с Горелова на капитана и обратно, потрясенный такой свободой обращения с «подводным богом», каким всегда был в его глазах командир подлодки.
Лицо капитана оставалось холодным, но глаза смотрели твердо, в упор, и, как всегда в таких редких случаях, это производило необычайное впечатление.
– У нас не совещание, на котором можно было бы критиковать мои распоряжения, – не повышая голоса, сказал капитан. – Потрудитесь немедленно выполнить мой приказ. За работу дюз в пределах пониженной на десять процентов мощности вы несете полную ответственность. За недопустимую дискуссию в условиях боевого похода на вас будет наложено дисциплинарное взыскание. Вы можете удалиться к своему посту, товарищ военинженер.
Капитан пристально смотрел в лицо Горелову. После мгновенного, почти неуловимого колебания, Горелов молча поклонился и, опустив голову, шаркая большими ногами, медленно вышел из госпитального отсека.
Стоя в центральном посту возле вахтенного начальника старшего лейтенанта Богрова, зоолог едва почувствовал толчок от первого взрыва, в кормовой дюзе. Это было в шестнадцать часов пятнадцать минут. «Пионер» чуть вздрогнул и двинулся в путь. Старший лейтенант перевел рычажок на щите управления к следующему делению. Последовали новые взрывы – один за другим, все учащаясь, и зоолог чувствовал уже не отдельные толчки, а мелкую, почти сливающуюся дрожь.
Из соседней радиорубки через открытую дверь послышался голос старшего радиста Плетнева:
– Павлик!.. Павлик!.. Отвечай!.. Говорит «Пионер»… Говорит «Пионер»…
Справа на соседнем небольшом столике курсограф автоматически наносил на свою карту путь, пройденный подлодкой. Такой же курсограф помещался на столе возле щита управления.
У круглого стола в середине поста, над голубой картой рельефа дна Саргассова моря, склонился капитан. Не поднимая головы, он сказал:
– Александр Леонидович! Общее направление – зюйд, курс – зигзагообразный, через каждые пять минут менять с зюйд-веста на зюйд-ост и обратно. Выслать разведчиков обоих бортов на полную дистанцию. Корпус разогреть, идти на пару, глубина – пятьсот метров, скорость – восемь десятых. Надо учесть дюзы…
– Есть, товарищ командир! – ответил старший лейтенант Богров и точно повторил отданные ему распоряжения.
– Лорд, какую скорость может развить кашалот? – спросил капитан, выслушав ответ лейтенанта.
– Это зависит, капитан, – сказал зоолог, – от тех причин, которые приводят его в бегство, а также от пола, возраста, величины и силы данного экземпляра. Под влиянием простого испуга взрослый, средней силы кашалот-самец проходит от восьми до десяти и даже двадцати миль в час, а с гарпуном в спине, под влиянием боли, страха и ярости, он тащит лодку со скоростью до тридцати миль. Судя по рассказам Марата и Ивана Степановича о величине нашего кашалота, он, вероятно, делает сейчас не менее тридцати миль.
