Ольга Новикова - Венец айтаны
Вот Итон размашисто шагает по лесной тропинке, неся на плече охотничью добычу. У него усталое лицо и смертельно-грустные глаза.
Вот Дрогов вцепился в борт какого-то большого, судя по всему, корабля и властно выкрикивает приказы. Вокруг все в дыму, кажется, идет драка. У капитана напряженное лицо, губы раздвинуты в кровожадной усмешке. А внутри… Лесси поражается глубине черного отчаяния, безраздельно овладевшего пиратом. Вот корабль с треском столкнулся с чем-то, кажется, с другим кораблем. В глазах Кейена мелькает облегчение, он вынимает из ножен саблю и очертя голову кидается в бой. «Так нельзя!» – хочет крикнуть ему Лесси. Даже она видит, насколько безрассудно тот дерется, насколько плоха его оборона. Хвала небесам, рядом появляется Грай. Теперь Лесси спокойна.
Вот Итон сидит на берегу озера и вырезает весла для лодки. Лодка у него большая, добротная, они с Леном собираются с утра выйти на рыбалку. Старший брат о чем-то говорит Итону, но тот не слышит. Мысли Нолни где-то очень далеко, и их трудно назвать веселыми.
Вот Дрогов склонился над раненым матросом. Спокойно и уверенно он осматривает рану, отдает распоряжения, что-то с усмешкой говорит раненому, и тот улыбается в ответ.
Вот Итон сидит в темной комнате и бездумно смотрит в окно. В его глазах блестят слезы. Лесси успокаивающе шепчет парню: «Спи, милый», и на того опускается спасительное покрывало сна.
Вот Дрогов при неверном свете свечи рассматривает миниатюрный медальон, и Лесси физически чувствует его отчаяние и боль. Она хочет коснуться руки капитана, но тот подносит медальон к губам, и она легонько гладит его по щеке. Она может поклясться, что чувствует прохладную кожу под своими пальцами! Дрогов с глухим стоном роняет медальон на стол и резко встает.
Лесси просыпается. У нее опять раскалывается голова. Она знает, что ей нельзя видеть эти сны, но еще она знает, что уже не может обойтись без них. Бабка Полли укоризненно смотрит на ученицу и качает головой.
– Поберегла бы ты силы, дочка, – ворчит она. – Они тебе еще пригодятся.
Лесси молча кивает головой и снова закрывает глаза.
– Северо-восток, Шо-Голи. Опять была вспышка на северо-востоке.
– У тебя нет впечатления, что это одна и та же айтана, а, Ка-Незо? – вкрадчиво спросил Шо-Голи.
– Такая сильная? – усомнился его собеседник.
– Зато такая, пожалуй, могла бы справиться с Ма-Даго, как ты думаешь?
– Ма-Даго был дураком! – резко ответил Ка-Незо. – Самоуверенным ослом, который считал себя в полной безопасности на неизвестной территории. Можно было догадаться, что в Ор-Сите еще остались айтаны!
– А мне все же кажется, что айтана у них только одна, Ка-Незо. Неужели ты совершенно не чувствуешь запах ее силы?
– Интересно, от чего эти вспышки, Шо-Голи? – задумчиво спросил Ка-Незо. – Обычно мы совсем не чуем ее, но в тот момент я смог достаточно ясно определить направление.
Несколько минут Шо-Голи раздумывал, а потом скрипуче рассмеялся.
– Айтана всегда остается женщиной. – В шелестящем голосе явственно слышалось довольство. – Муж, ребенок, мать – кто-то сейчас далеко от нее, и она сама открывает свою защиту, чтобы дотянуться до них. Я думаю, дорогой Ка-Незо, нам с тобой нужно получше проследить не только сами вспышки, но и в каком направлении истекает сила этой глупой айтаны. Конечно, дело это долгое, к тому же надо будет перебраться поближе. Но, думается, нам очень пригодятся такие замечательные прорехи в ее защите.
Глава VI
Законы торговли
Марису никогда не нравилась столица. Вазар встретил их шумом разноликой толпы. Восточные ворота были настежь открыты, через них в обе стороны текла плотная людская река. После чистого воздуха проселочных дорог городская вонь заставила Ронтона зажать нос.
Город делился на две части. На восточном берегу Вазар-реки теснились один к другому бесконечные склады порта. Прямо за ними начинались многочисленные рынки и базары – рыбный, овощной, хлебный, молочный, кожевенный, горшечный, оружейный, скотный – в Вазаре торговали абсолютно всем. Пестрые палатки с яркими вывесками на разных языках, кричащие зазывалы на каждом углу, разнообразие товаров, от которого разбегались глаза, невообразимые запахи заморской кухни – все это превращало вазарские рынки в настоящий сумасшедший дом. За рынками, еще дальше от реки, начинались грязные улочки жилых кварталов. Те, в которых обитала беднота, красовались облезлыми маленькими домишками, тесно прилепленными друг к другу. Горожане среднего достатка содержали свои дома в относительной чистоте, но к улицам у них подобного пиетета не было. Вонь помойных ям служила весьма сомнительным украшением вазарских переулков. Купцы побогаче селились на улицах Яблонной и Колокольной – их аккуратные добротные дома были единственным зрелищем, которое не вызывало у Мариса желания с отвращением отвернуться.
А на западном берегу реки высились роскошные особняки знати, соперничающие друг с другом в изяществе и богатстве. Белоснежные стены за резными заборами, ухоженные сады и парки с аккуратными дорожками, элегантные экипажи и лакеи составляли разительную разницу с Вазаром купеческим, слава которого гремела в самых дальних землях. Но венчал город, конечно, принцелский дворец – впечатляющее, грандиозное сооружение с многочисленными балконами и башенками. Говорили, что в лабиринтах замка легко могут заблудиться даже опытные придворные. Так ли это, Марис не знал и не стал бы проверять, даже если бы подвернулась такая возможность.
Ронтон и Эбол Гранн спешились и толкнули дверь трактира. Они были в обличье мелких купцов, скупающих шкуры у лесных охотников и перепродающих их потом втридорога на столичных базарах. У повстанцев даже имелись самые настоящие товары – весьма неплохие шкуры в тюках, притороченных на спине вьючной лошади. Марис и Эбол не знали, сколько времени им придется пробыть в столице, а Вазар не был дешевым городом. Охотничья добыча должна была прокормить их хотя бы пару-тройку недель. К тому же мелкий торговец был самой подходящей для их дела ролью – эта личина позволяла им бывать везде и всюду. При желании они могли бы наведаться даже в принцелский дворец, правда, лишь со стороны задней двери.
Трактир назывался «Красная корова» и находился недалеко от реки. Здесь не было явных трущоб, но народ попадался самый разный – и честные ремесленники, и откровенный сброд. Именно в таких трактирчиках и предпочитали останавливаться настоящие мелкие торговцы, поэтому Ронтон и Гранн не вызвали ни у кого ни малейшего любопытства. Пересчитав монеты, трактирщик с готовностью предоставил им комнатушку с двумя кроватями, места в конюшне для лошадей, ужин и массу нужной и ненужной информации.
– Никила Ганок нынче продает зайца по пять медяков, – сообщил лысый краснолицый хозяин «Красной коровы», ставя на стол поднос с едой.
– Да что вы говорите, уважаемый? – поддержал разговор Ронтон. – И как это у него продвигается?
– Вот и я говорю, в прошлом сезоне все за восемь торговали. – Трактирщик охотно присел рядом. – Говорят, у Никилы и раньше были неприятности с остальными? – полюбопытствовал он.
– Я тоже об этом слыхал, – подтвердил Марис. – Никак не успокоится, значит. А давно он в городе?
– Да дней пять уже.
Марис неодобрительно пожевал губами.
– Да, задержались мы в пути, – вздохнул он наконец. – А скажи-ка, уважаемый, почем у Никилки соболя?
Несколько дней они вели себя как самые настоящие купцы – походили по рынкам, приценились, потом сами выставили товар. Трактирщик оказался прав – некий Никила Ганок действительно целенаправленно сбивал цены на пушном рынке. И остальные купцы собирались его за это наказать. Ронтон и Гранн высказали свое одобрение и согласились держать цены на уровне прошлого года. Потом до них дошли слухи о серьезной потасовке в одном из трактиров на соседней улице, и пушной рынок успокоился.
Впрочем, Марис и Эбол внимательно слушали и другие сплетни. Толкаясь на базарах, можно было узнать много интересного. Народные настроения не стали для офицеров неожиданностью – до этого они проделали немалый путь по лесным и степным дорогам. Обстановку в Ор-Сите нельзя было назвать спокойной и благостной. Кузар Альгавийский последовательно и безжалостно выжимал из страны все соки. С крестьян были взысканы все недоимки прошлых лет и введены новые военные налоги. Купцов тоже обложили дополнительной пошлиной. В общем, смутное недовольство стало уже неотъемлемой частью орситанской жизни. Но выступать против новой власти открыто никто не решался – альгавийцы жестоко подавляли любое выражение непокорности. По всем сколько-нибудь значительным городам были оставлены альгавийские гарнизоны, в провинции назначили альгавийских наместников. А орситанские части одна за другой отправлялись на войну с Королевской Барой – с окончанием весенней распутицы военные действия возобновились с новой силой. Большинство в Ор-Сите уповало только на победу Аль-Гави над барийцами, надеясь, что хоть тогда новая власть немного ослабит свой железный гнет. Ронтон очень сомневался в оправданности таких надежд. При виде безропотно опущенных крестьянских голов в нем закипала холодная ярость. Его счет к Кузару полнился с каждым днем.
